Маленький журавль из мертвой деревни

Он почувствовал, что все эти годы знался с гнусной семьей, в которой все поставлено с ног на голову. Издевались над ним почем зря. Выйдя из дома Чжанов, Сяо Пэн пообещал себе, что ноги его здесь больше не будет. Но назавтра снова пришел. И потом ни дня не пропустил, ходил к Чжанам даже чаще, чем обычно. Он и сам не знал, что с ним такое творится, и Сяо Ши не стал говорить о своей догадке. Он презирал Сяо Ши за болтливый язык, за глаза, которые не видят дальше своего носа.

В тот августовский день он закончил смену, вымылся с головой, переоделся в тельняшку с коротким рукавом, прорехи в подмышках заклеил пластырем. Подъехал к дому Чжанов и наткнулся на Дохэ — она спускалась по лестнице с деревянным ведром за спиной. Спросил ее. куда собралась, Дохэ махнула в сторону рисовой лавки. Спросил: «Помочь тебе рис донести?» Она улыбнулась, сказала: «Большое спасибо!» Сяо Пэн развернул велосипед.

У рисовой лавки она снова махнула рукой:

— Там.

Сяо Пэн шел за ней. Походка у Дохэ была очень занятная: шажочки маленькие и неловкие, но быстрые. Шагая рядом, он еще сильнее ощутил, до чего же она отличается от других женщин.

— Далеко еще? Садись на велосипед.

Дохэ указала пальцем на большущее деревянное ведро у себя за плечами и пояснила, улыбаясь:

— Ведро.

Подумав, Сяо Пэн велел ей снять ведро. Смотрел, как она отстегивает ремни, и даже это ведро показалось ему диковинным, не таким, какие бывают у обычных людей. В левую руку он взял ведро, а правой рулил, и так, вихляя из стороны в сторону, они поехали дальше. Скоро поравнялись с площадкой, которую облюбовали для торговли крестьяне-огородники.

Люди собрались у дороги, вороша что-то в земле. Оказалось, привезли новый урожай земляного ореха — грязи больше, чем урожая. Кто-то разнес по дому весть о том, что привезли орех, Сяохуань заняла у соседок пять юаней и отправила Дохэ на рынок. Дети серьезно недоедали, и в последние полгода у Дахая даже печень распухла.

Сяо Пэн и Дохэ зарылись руками в грязь, выкопали оттуда семь с лишним цзиней ореха, Дохэ уже было ссыпала его в корзину на весах, но Сяо Пэн помешал: вывалил орехи обратно на землю, выбрал из кучи те, что погрязнее, и стал счищать с них глину. Улыбнулся Дохэ. Она сообразила и присела на корточки помогать. Сяо Пэн подумал: взрослая женщина, а таких простых вещей не понимает. Если бы не он. на все деньги купила бы ведро грязи и принесла домой вместо орехов.

Крестьянин-продавец ткнул в их сторону длиннющим коромыслом весов, едва не задев Дохэ по лицу:

— Не продается, не продается! Кто выбирал орех, тому не продается!

Сяо Пэн схватил коромысло и сказал крестьянину, что он своими весами угодил в человека. Крестьянин ответил, что было объявлено заранее: в орехе не рыться и не перебирать! Сяо Пэн и крестьянин тянули друг у друга коромысло, словно канат. А если мы и выбирали. что, теперь можно своей палкой нам в лицо тыкать? Да еще женщине, что, разве можно просто так ей в лицо палкой? А если глаз выколешь, кто будет отвечать?! Так не выколол же! Сукин сын, ткнул палкой ей в самый глаз, будто так и надо!

Куда тому крестьянину было до Сяо Пэна: первое же его обвинение перекрыло русло их спора, и сбитый с толку крестьянин уже плыл за Сяо Пэном по рукаву его логики.

— Глаза у нее целехоньки, смотрят как следует! — оправдывался он перед толпой покупателей.

— Это у тебя силенок не хватило черный свой замысел исполнить! Все слышат? У страны сейчас тугие времена, а вероломные крестьяне пользуются этим и пьют кровь своих старших братьев, рабочего класса!

Теперь Сяо Пэн завладел коромыслом, а крестьянин стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу и умоляя его не махать весами, как Золотой дубинкой [76] . — сломаются!

76

Золотая дубинка — оружие Сунь Укуна. героя романа «Путешествие на Запад».

— У этих крестьян из пригорода сердца самые черствые! Пользуются тем, что у нас ни зерна не хватает, ни масла, и задирают цены до небес!

— Верно говоришь! — отозвались в толпе.

Какая-то дунбэйка с вымазанным грязью ртом выкрикнула:

— Братцы крестьяне поступают не по-товарищески: чтоб продать нам эту горстку орехов, они их сначала в грязь окунают!

Только что, пока рабочий класс и представитель коммуны перетягивали друг у друга коромысло, она успела облущить вывалянный в грязи орех и проворно закинуть его в рот. Ей нужно было хоть что-то забросить в голодный живот, чтобы сберечь для детей лишнюю пайку. Лицо ее сейчас тоже казалось вывалянным в грязи, как эти орехи.

Гнев против пригородных крестьян, много лет зревший среди членов семей рабочего класса, теперь вырвался наружу. Крестьяне знали, что рабочие из Шанхая не могут обойтись без рыбы и креветок, и задирали цену на эту самую рыбу, как будто здесь Шанхай. Зелень продавали вымоченную в воде, а если такого крестьянина пристыдить, он еще и спорит, выкручивается: да кто ж ее вымачивал? Только мочой побрызгали! [77] Нежненькая!

Размахивая коромыслом, Сяо Пэн кричал толпе:

77

Некоторые растения (бобовые ростки, китайскую капусту) в Китае для удобрения опрыскивают сильным раствором мочи.

— Мы — пролетариат, неимущий класс! Случился недород — нам никуда не деться, только затянуть ремни потуже, а у них-то приусадебные участки имеются! Эти крестьяне — самый настоящий имущий класс! — Сяо Пэн не раздумывал, есть ли резоны в великой истине, которую он проповедует, и насколько убедительна эта истина. Держался он превосходно, даже сам крестьянин, спекулировавший орехами, заподозрил, что имеет дело с влиятельным человеком.

Размахивая весами, Сяо Пэн воспитывал «имущий класс», пустив в ход сценический голос, которому научился в любительском театре. А глаза его то и дело искали Дохэ. На ней была белая рубашка в тонкую синюю клетку, белые квадраты на рубашке казались белее белого, синие полосы тоже почти побелели. Длинные рукава так расползлись, что было уже не починить, и Дохэ их обрезала, но белизной и гладкостью эта рубашка по-прежнему выделяла ее в толпе соседок. Дохэ смотрела на Сяо Пэна во все глаза, наверное, удивлялась таланту, который так неожиданно в нем открылся. Таланту народного вождя или актера-любителя — все равно: ее сияющий взгляд останавливался только на нем.

Дохэ хихикнула, и Сяо Пэну показалось, будто два ляна вина ударили в голову. Теперь он никак не мог сойти со сцены, которую сам же себе и возвел; послышался хруст — коромысло с саженец толщиной разломилось в его руках и больно ударило по колену. Не замечая боли, он вел за собой рабочий класс, освобождал его от гнета крестьянства: поделил орехи на равные порции, с каждого покупателя взял по три юаня и, уверенный, что вершит справедливость от имени Неба, объявил крестьянину: будешь недоволен — и этого лишишься.

Крестьянин бранился, кричал, что они бандиты.

Сяо Пэн ни капельки не сердился, только звонко хохотал, люди радостно обступили его, словно он и правда руководил настоящим восстанием. Сяо Пэн кивал толпе, взмахивал руками, но все его чувства были сосредоточены на Дохэ. Он хотел, чтобы Дохэ увидела, что за ничтожество этот Чжан Цзянь: разве умеет он так красиво говорить? Разве способен так очаровать толпу?

За время учебы в техникуме Сяо Пэн прочел несколько романов и понимал, что его чувства к Дохэ вовсе не такие, как у Шао Цзяньбо к Сяо Байгэ [78] , и не как у Цзян Хуа к Линь Даоцзин [79] : Дохэ была для него неведомым созданием, наделенным мистической силой, которая неодолимо влекла к себе. Плохой выговор, странная походка, изумительная наивность тоже были частями этой силы. Иногда они с Сяо Ши даже сомневались: а не слабоумная ли наша Дохэ? Но стоило посмотреть в ее глаза, и сомнения рассеивались: никакая она не слабоумная, а очень даже сметливая и понятливая девушка.

78

Герои революционного романа Цюй Бо «Снежное поле в бескрайнем лесу», одна из линий романа посвящена любви начальника штаба полка Шао Цзяньбо к девушке-санитарке, которую зовут Сяо Байгэ — «маленькая белая голубка».

79

Персонажи романа Ян Мо «Песня о молодости», главная героиня — Линь Даоцзин, девушка из интеллигентной семьи, сражающаяся за революцию. Линь Даоцзин и Цзян Хуа сначала были товарищами по революции, но потом между ними вспыхнула любовь.

Он привязал ведро с арахисом к раме велосипеда и зашагал рядом с Дохэ. Летом темнело поздно, а домна, выпуская сталь, сияла, словно второе солнце. Руководя восстанием, Сяо Пэн весь взмок, тельняшка прилипла к спине и к груди, пластырь, который он пустил на заплатки в подмышках, пропитался потом, свернулся и, пока он размахивал руками, выступая с речью, совсем отклеился. С каждым его вдохновенным жестом дыры становились шире, открывая буйную поросль под мышками.

Дохэ посматривала на него, улыбалась, даже ее молчание было милым. Почему же обычные женщины за тридцать всегда так многословны? Наконец заговорила: