Маленький журавль из мертвой деревни

И все эти годы, до сего дня, она так и не привела в порядок эти мысли. Гудок поезда, сосновый запах, мох на камнях и правда вернули ее в Сиронами, она вдруг вспомнила, как стояла на подножке, как глядела на механическую ногу доктора Судзуки и думала, что хочет связать свою жизнь с этой загадочной ногой. То была самая таинственная из всех тайн доктора Судзуки. Тацуру хотела всегда быть рядом с этой ногой, близко-близко.

Сосновый запах становился то гуще, то слабее, ветер тихо свистел в кронах. Свист влажно гладил ее по лбу и щекам. Так что же это значит? Девушка по имени Тацуру хотела стать той, кому суждено вечно заботиться о докторе Судзуки? Если бы она шагнула вверх, а не вниз, когда мать стряхнула с себя ее руку, то стала бы другой Тацуру, той Тацуру, сердце которой никогда не разбил бы китайский мужчина.

Лес впереди становился чаще. Она ухватилась за сосну и села на камень, покрытый толстым слоем мха. Рядом, под ногами, оказалась та самая выложенная камнем канава. День прибавлялся, было еще светло. По ночам этот город никогда не темнеет до конца: там из печи выпускают сталь, тут чугун, а еще где-то из прокатного стана выходит огромная стальная деталь, поэтому до самого утра то тут, то там пылают крошечные рассветы и закаты.

Тацуру медленно спускалась с горы. Только сейчас она почувствовала, что ноги от усталости едва ступают. Ослабшие колени подкашивались на каждом шагу. Тяжелая это работа — таскать руду на спине.

Тацуру вдруг замерла на месте. Она увидела ту девушку, какой была много лет назад.

Шестнадцатилетняя Тацуру застыла, завороженная удивительной картиной: кровяной ручей пробился сквозь трещину между валунами, трещину в палец толщиной, и тек туда, где всходило солнце. Постепенно у края валуна кровь собралась в шар, кровяной шар размером с мускатную тыкву, полупрозрачный, подрагивающий. Как густа она, кровь нескольких поколений, уже не жидкая, еще не твердая. Пульс, судороги, тепло тел односельчан смешались вместе, и было уже не разобрать, кто здесь кто — все они превратились в один кровяной шар. Девушка по имени Тацуру услышала, что уготовили старосты ее селу, и побежала прочь из деревни, в поле. Гаоляновые стога выскакивали ей навстречу, шарахались в сторону и оставались далеко позади. Никогда еще она не бежала так быстро, в широком пустом поле даже ветер поднялся от ее бега. Гаоляновая стерня под ногами хотела продырявить Тацуру подошвы, пригвоздить ее к земле. Она так бежала, что в волосах и одежде бился ветер. Сначала он был холодным, потом теплым, в конце — горячим, как крутой кипяток.

Откуда той девочке было знать, что бежит она к жилому массиву из нескольких сотен одинаковых краснобелых домов, бежит в объятия китайского мужчины, который теперь снова стал ей чужим, бежит в этот вечер, к своему разбитому сердцу.

Можно устроить все очень просто: выбрать на горе дерево, повесить веревку, завязать узел. Нужно найти хорошую веревку. Настоящие японцы берут для такого дела хороший нож или хорошее ружье. Церемония здесь превыше всего — сколько найдется в жизни столь же важных ритуалов? Свадебного обряда, самого главного для женщины, Тацуру лишили, и на этот раз она ни за что не станет делать все «как-нибудь». Нужно найти хорошую веревку.

На подходе к дому Тацуру увидела, как с лестницы на улицу высыпала целая толпа; просмоленный табаком голос Сяохуань слышался издалека:

— Кто-нибудь, дайте велосипед!

Поравнявшись с людьми, Тацуру увидела, что Сяохуань держит на руках Эрхая. В толпе сказали:

— О, тетушка их вернулась!

Тацуру расталкивала людей, которые никак не могли помочь, только сеяли беспорядок. Пробиваясь к Сяохуань, она ловила обрывки разговоров: вроде живой… Живой, кажись… После такого разве выживет… Оказавшись ближе, увидела, что Сяохуань с ребенком на руках неверными, но быстрыми шагами куда-то уходит, глядя в одну точку перед собой, будто слепая. Эрхая Тацуру почти не видела, только макушку. Сяохуань держала ребенка на руках, ее узкая вязаная кофта задралась до самой груди, оголив стройную талию. Сяохуань этого не заметила, она не заметила даже, что на одной ноге у нее деревянная сандалия, а на другой — матерчатая туфля.

Наконец Тацуру догнала их, потянулась, чтобы взять Эрхая, но тут же получила от Сяохуань локтем: «Прочь!» Локоть был такой острый, что едва не проткнул ей руку.

Пересуды вокруг понемногу складывались у Тацуру в голове, наполняясь смыслом: Эрхай упал с балкона четвертого этажа. Они с Дахаем пускали оттуда бумажные дротики, он перегнулся через перила и свалился вниз.

Забыв обо всем, Тацуру снова протиснулась к Сяохуань и позвала: «Дзиро!» [68] Никто не понял, что она кричит. Ее пропитавшиеся рудной пылью ладони превратились в когтистые лапы, и она вцепилась ими в ручку Эрхая, повторяя: «Дзиро!» Она кричала, не умолкая, и Эрхай вдруг открыл глаза.

68

Второй сын (яп.).

Сяохуань остановилась как вкопанная, ее слезы брызнули на личико Эрхая, а в застывшем взгляде забрезжила жизнь.

Но веки Эрхая снова сомкнулись.

Сяохуань рухнула прямо на дорогу, она качала ребенка, рыдая и причитая: «Мой Эрхай! Что с тобой? Где болит? Скажи маме!..»

Эрхай не открывал глаз, как она ни умоляла, его бледное личико казалось крепко спящим. Крови не было, ни пятнышка, на старой, застиранной добела курточке гуацзы только синели надставленные у обшлагов рукава да чернели локтевые заплатки. Это ребенок из бедной, но очень опрятной и достойной семьи, одежда его умело залатана, а отглажена так, что почти не гнется.

— Позови его еще! — крикнула Сяохуань.

Тацуру дважды выкрикнула школьное имя Эрхая: «Чжан Ган! Чжан Ган!»

Мальчик лежал с закрытыми глазами.

— Нет, позови, как сначала звала!

Тапуру оторопело уставилась на Сяохуань: она не помнила, как звала Эрхая сначала.

Подъехал трехколесный велосипед, Сяохуань с Эрхаем на руках запрыгнула в кузов, Тацуру за ней; ближе всего к жилому району была поликлиника при управлении завода. Сидя в кузове, Тацуру то и дело тянулась к шейке Эрхая пощупать пульс: еще бьется. Когда убирала руку, Сяохуань вскидывала на нее глаза, и Тацуру кивала: живой. Сяохуань торопила мужчину за рулем: «Братец, скорей же! Братец, в твоих руках сейчас три жизни!»

В амбулатории врач неотложной помощи осмотрел Эрхая и сказал, что, по-видимому, серьезных травм у ребенка нет. Все кости целы, и внутреннего кровотечения не обнаружено, подозрения вызывает только череп.

Медсестра принесла Эрхаю банку с консервированными фруктами, открыла и попоила с ложечки сиропом. Глотал Эрхай нормально. Сяохуань беспокоилась: ребенок с такой высоты упал, разве мог он остаться невредим? Никаких травм не обнаружено, с поврежденным черепом мальчик бы не глотал. Да где же это видано, чтобы человек с четвертого этажа упал и все у него было в порядке? Значит, случилось чудо. Вероятно, ребенок совсем легкий, и кусты падуба внизу смягчили удар. А если он все-таки в опасности? Результаты осмотра этого не выявили.

Доктор велел Сяохуань с Тацуру забрать ребенка домой, а если с ним что-то случится, привезти на повторный осмотр.

— Что случится?! — Сяохуань встала со стула вслед за доктором.

— Не знаю…

— Не знаешь, а нас домой отправляешь?! — она схватила врача за отворот халата.

Врач глядел на эту северянку, словно сюцай, встретивший солдата [69] . От ярости губы у нее растянулись в нитку, глубокая ямка на щеке теперь вовсе не казалась милой, а наоборот, подчеркивала свирепость Сяохуань.

69

Недоговорка-иносказание сехоуюй: «сюцай встретил солдата — хоть он и прав, но правоту свою не докажет». Сюцай — низшая из трех ученых степеней в системе государственных экзаменов кэцзюй, также под сюцаем подразумевался образованный, начитанный человек.

— Руки… Руки уберите! — врач тоже рассвирепел, но все равно оставался сюцаем.

— Что, что с ним может случиться?! — Сяохуань замяла в горсти еще немного белой ткани.

— Откуда мне знать? Да будьте же благоразумны!

— Не буду!

— Сяо Дин! — крикнул доктор оторопевшей медсестре. — Позови кого-нибудь, пусть ее выведут! Скандалит на пустом месте!

Непонятно как, Сяохуань уже очутилась на полу:

— Он толкнул! Толкнул меня, черепашье отродье…

Сбежался весь персонал поликлиники, дюжина человек. Медсестра утверждала, что доктор Сяохуань не толкал, Сяохуань обвиняла медсестру, что та выгораживает своих, но заведующий все уладил: распорядился выделить карету скорой помощи и доставить троицу в Народную больницу, чтобы там ребенка еще раз хорошенько осмотрели. Специалисты в Народной больнице авторитетные и оборудования много. Врач неотложной помощи разглаживал измятый, как половая тряпка, отворот халата, бурча себе под нос: «Да что может случиться? Целую банку локвы консервированной умял…»