Малькольм

Сказав это, мадам Жерар немедленно подошла к Малькольму и начала целовать его в виски, перемещаясь от одного к другому в быстром порядке.

— Ради тебя одного, — объясняла мадам Жерар, — я проделала эту сложную поездку, я приехала увидеть твое прекрасное лицо… живое и написанное маслом…

Мадам Жерар внезапно осеклась, будто услышав сигнал к началу.

— Где портрет, вы, мошенница? — обратилась она к Элоизе.

— Малькольм! Кермит! — свирепо ответила Элоиза, — мы должны ее связать, или она начнет все крушить.

— Они вам не помогут, — набросилась мадам Жерар на Элоизу.

— Держите ее, — приказала Элоиза мальчикам.

Ни один из молодых людей не пошевелился.

— Видите? — захохотала мадам Жерар. — Вы ничего не можете сделать. Зовите вашу полицию.

Все же мадам Жерар забыла об одном свойстве Элоизы Брейс: о ее атлетической удали.

Элоиза закрыла глаза и собралась для предельного усилия. Тем временем мадам Жерар, уже покачиваясь на ногах, безумно хохотала над своей воображаемой победой.

— Я не уйду никогда, — прокричала она, как вдруг Элоиза Брейс, поразительно похожая на вернувшегося на ринг боксера, приблизилась к великой женщине и провела два удара: могучий левый, а потом правый в подбородок. Мадам Жерар заколебалась, молча упала на пол с печальной улыбкой на устах, и улеглась там в позе каменной принцессы, спящей во все века.

— Поднимите ее и несите в восточную комнату, — негромко скомандовала Элоиза мужчинам, и Малькольм с Кермитом поспешили подчиниться ей.

Спич мадам Жерар

— Но почему я должна покинуть ваш дом, если вы меня любите? — говорила мадам Жерар Джерому Брейсу на следующий день, лежа в самой просторной кровати в доме, куда ее принесли — с большим трудом и дважды уронив по дороге — Малькольм и Кермит.

Мадам Жерар прижимала руку к шишке, которую ей наставила Элоиза, и к глазу, чернейшему из всех, какие Джерому приходилось видеть за всю свою нерядовую карьеру.

Мадам Жерар была горда тем, что Джером оценил ее шишку, но скоро возобновила жалобы на обращение с ней — не столько на «жестокость» Элоизы (напротив, мадам Жерар восхитило дерзкое нападение художницы) — сколько на настойчивое требование Джерома, чтобы она покинула дом.

Мадам Жерар отрицала, что Джером все еще любит ее.

— Мы вас любим, мадам Жерар. Вы даже не знаете, насколько.

— Моя мать говорила мне ту же фразу. Именно она и погубила мою жизнь своей неразборчивой привязанностью.

— Я люблю вас, мадам Жерар, — произнес Джером и взял ее маленькую руку.

— Но все равно велите уйти из этого дома, — она покачала головой.

— Только потому, что мы любим вас.

— Как вы не понимаете, что требуете отказаться от того единственного, чего мне хочется больше всего в жизни, — противилась мадам Жерар.

Джером наблюдал за ней.

— Ведь я сейчас с теми, кого люблю, — продолжила мадам Жерар. — Крошка Кермит, — она внезапно сбилась на детское сюсюканье, — Малькольм, Элоиза, Джордж Лидс и музыканты, и вы такой чудесный. — Она протянула к нему руки, и Джером снова медленно поцеловал ее, на этот раз в волосы.

— Это же не значит, — Джером присел на кровать рядом с ней, — что вы не сможете когда-нибудь навестить нас.

— Значит, — ответила она. — Именно, что значит, и вам это известно.

— Мадам Жерар, немного благоразумия, пожалуйста.

— Я должна остаться, потому что здесь моя любовь.

— Если вы останетесь, то любви убудет и сильно! — предупредил мужчина.

Она метнула быстрый взгляд и прошептала ему на ухо:

— Я буду паинькой, ради вас.

— Вы никогда в жизни не были паинькой, мадам Жерар. Вся ваша жизнь посвящена тому, чтобы вести себя плохо. И вас любят за это качество: вы не способны быть паинькой.

— Не способна? — спросила она с лукавством и патокой в голосе.

— НЕ СПОСОБНЫ, — повторил ей Джером.

— Но на этот раз я сумею. Я прикажу себе.

— Мадам Жерар, вспомните, кто ваш собеседник.

— Джером-взломщик, — ответила она, безнадежно оценивая свое положение.

— Как грубо изъясняются люди с положением, — заметил Джером. — Сопереживание встречаешь только среди униженных.

— Я слишком много пережила, чтобы заботиться об утонченности, — сказала она, повернувшись к стене.

— Что я хотел вам сказать, — продолжил Джером, — я видел мужчин и женщин в тюрьме. Я знаю, что обещания еще никого не исправляли. Кроме того, исправляться у вас нет никаких намерений. Вы хотите быть испорченной девчонкой.

— Разве? — она задумалась.

— Это единственная роль, на которую вы сейчас способны.

— Вы имеете в виду, что я ограничена? — мадам Жерар потянулась к одной из бриошей, которые принесли по ее настоянию.

— Подумайте, — толковал Джером, — вы играли ату роль столько лет, сколько были замужем за Жерар Жераром. Он же вас боготворит, или, во всяком случае, боготворил.

— Не надо о том, сколько лет моему браку и каков мой возраст, — предупредила она. — Я знаю, сколько мне лет и не нуждаюсь в летописях.

— Я не имел в виду намекать на ваш возраст. Но вы играли в испорченную девочку очень много лет.

— Джером, — ответила она, критически жуя бриошь, — ваша беда в том, что вы перестали жить и ушли в религию.

Он свысока рассмеялся над ее замечанием.

— В вас произошла, — напирала мадам Жерар, — худшая из перемен. Вы стали реформатором, благодетелем человечества. Вы думаете, что побывали во взломщиках 1 отсидели срок, и потому держите в руках ключ ко всякому человеку. Вы самый отъявленный проповедник и миссионер, какие только бывают.

— Расскажите мне, какие они.

— Они как будто знают ответ прежде, чем слышали вопрос. Да, да, вы из этих правдолюбивых юнцов, и хотя у вас меда на устах побольше, чем у многих… мне этого не надо, Джером, спасибо, не надо. Вы погубили Элоизу, но не трогайте моей души.

— Мадам Жерар, вы со мной довольно свирепы.

— И не называйте меня полным именем.

— Как же мне к вам обращаться?

— Пока просто обращайтесь ко мне взглядом. Потом я решу, как вам быть.

Джером улыбнулся, и его взгляд скользнул вниз, к свеженакрашенным ногтям на обнаженных ногах мадам Жерар.