Малькольм

— Значит, мы с Элоизой ничего не можем сделать в теперешней ситуации, кроме того, что уже сделали? — спросил он поднимаясь.

— Вы хотите снова вызвать Жерар Жерара или на этот раз только полицию? — полюбопытствовала она.

— Сначала, разумеется, Жерара, а затем, если понадобится, полицию.

— Подумать только, что я говорю с бывшим заключенным, — посетовала мадам Жерар. — Вы тупы и злы, как те чертовы судейские, к которым думаете прибегнуть.

— Мы должны жить своей жизнью, мадам Жерар, — сказал Джером.

— А вы еще говорите о любви, — задумчиво протянула она, смахивая с пальцев крошки от выпечки.

— Между прочим, — добавила она, — бриошь была черствой.

Джером поклонился.

— Вы думаете, мне есть дело, Джером, черствая у вас бриошь или нет? Нисколько.

— Зачем же об этом говорить?

— Мы всё должны говорить. Иначе невозможна ни дружба, ни любовь. Вы сами меня этому учили, и теперь вы «исцелены».

Джером прочистил горло.

— Мы от вас не требуем ничего невозможного, — продолжил Джером в своей пасторской манере, которой и он не мог теперь не заметить. — Мы просим вас вернуться в ваш прекрасный дом к своему мужу.

— Знаете, что творится в моем прекрасном доме в эту минуту? — потребовала мадам Жерар, поднимая руку.

Джером подождал, пока она ответит.

— Жерар Жерар сейчас в постели у прачки.

— И вы, конечно, свободны от всякой ответственности за это?

— Наверное, я ответственна за все, — ответила она. — Но зачем идти домой, чтобы увидеть плоды моей безответственности? Я спрашиваю вас, Джером, и на этот раз ответьте мне как старый взломщик, не как мой пастырь.

— Мадам Жерар, — неуверенно заговорил Джером, и его голос безошибочно выдал, что он теряет терпение.

— И не говорите мне, что любите меня, — предостерегла она, — иначе из меня выйдет эта черствая бриошь. — Она поднесла руку к груди.

— Боюсь, у нас не выбора, иначе как принять против вас меры, — сказал он сбивчиво, возможно, цитируя то, что однажды говорили ему.

— Это все?

— Почему вы в нас не верите?

— Почему вы не любите меня настолько, чтоб позволить мне остаться и насладиться моими «красавчиками», Малькольмом и Кермитом, и моим восхищением Элоизой?

— Во-первых, сейчас пишут портрет Малькольма, а вы нарушите весь порядок и покой.

— Я буду нема, как могила, — взмолилась мадам Жерар.

— Вы захотите посмотреть; знаете ведь, что захотите. А потом вы начнете критиковать то, что увидите, или взъерошите волосы Малькольму, или начнете дразнить кошку.

— Я никогда в жизни не дразнила кошек, и я начала воспитывать кошек раньше, чем вы стали задумываться о пути уголовника.

— Мадам Жерар!

Она тихо зарыдала.

— Если б хоть одному человеку было до меня дело, — проговорила она, — но таких нет. Кроме, может быть, мистера Кокса. Он-то слушает все, что я хочу сказать. Он не говорит мне, что любит меня, даже когда велит мне делать что-то нелепое.

— Думаете, мистер Кокс позволил бы вам угощаться бриошью в своей постели? — поинтересовался Джером.

— Мистер Кокс никогда не отказывал мне от дома, — она защитила астролога.

— Только потому, что вы никогда там не были, — ядовито заключил Джером.

— Мистер Кокс дает мне все, что может, и не делает вид, что готов ради меня на многое. Вы, как все проповедники, делаете вид, что припасли для меня целый мир.

— Вы обвиняете нас в злокозненности?

— Вы говорите больше, чем на самом деле чувствуете.

— Значит, мы лицемеры?

— Вы все говорите о любви гораздо больше, чем обо всем прочем. Особенно вы. Нет, особенно Элоиза, — мадам Жерар задумалась. — Нет, оба вы особенно. Вы профессиональные «любовники», вроде прежних христиан.

— Не надо нас так называть.

— Я не помнила, как ведут себя старомодные христиане, пока не встретила вас. — Мадам Жерар была тверда. — Я видела, конечно, что в вашем ладане мухи плавают, но мне казалось, что просто ваш рассудок немного помутился после тюрьмы. Но теперь я знаю, в чем дело! — воскликнула она триумфально.

— Мадам Жерар, я прошу вас… — закричал Джером.

— Вы — старомодный христианин в поисках паствы.

— Пожалуйста, — вставил покрасневший Джером, — попрошу без вульгарностей и оскорблений.

Мадам Жерар высоко села в кровати и с силой хлопнула его по губам.

— Сядьте, — приказала она. — Я не дам вам представить дело так, будто я потеряла контроль над собой, чтобы вы могли меня избить. Разве в вас не виден садист? Сядьте сейчас же.

Джером сел, лицо его было таким же пунцовым.

— Я видела вас насквозь в тот день, когда Элоиза выходила за вас, — сказала мадам Жерар. — Ваши медоточивые слова, ваша приторная любовь. Под этим медом бьет источник яда.

— Я не стану слушать ваши бредни.

— Такие, как вы, все твердят и твердят про любовь. — мадам Жерар проигнорировала его вмешательство.

Вы среди них худший. Если б вы любили, вам не пришлось бы об этом талдычить. Держу пари, что стоит мне предложить вам прямо сейчас миллион долларов, как вы выйдете из этой комнаты и оставите Элоизу сидеть на заднице. Как будто я не знаю, почему вы хотите заполучить Малькольма и Кермита.

Джером ответил ей улыбкой с такой терпеливой снисходительностью, с таким непревзойденным превосходством, что мадам Жерар переменилась в лице и снова заплакала.

— Вы не любите никого, — всхлипывала она. — Не любите Элоизу, не любите меня, не любите Малькольма. И вы еще утверждаете, что «исцелились». От чего? Исцелились от всего, кроме болтовни. Вот оно, вот ваше лечение. Исцелились ради себялюбивой проповеднической жизни; исцелились, чтобы чувствовать превосходство над другими человеками, чтоб гордиться, что вы были чертовым взломщиком, а теперь можете сидеть кружком с менее удачливыми обывателями и помыкать ими, потому что у них хватает глупости признаться, что они не знают ответов на все ваши благочестивые вопросы. Да, все-то вы знаете, но дайте срок… — с этими словами мадам Жерар встала в кровати и наставила на Джерома палец с такой суровостью, что улыбка медленно стерлась с его лица.

— Я предсказываю вам: вашему исцелению — конец! Слышите. Вы больше не исцелены. Вас ждет долгий рецидив, и вы выучите урок, который забыли со своих разбойных дней: любовь — это действие, а не приторная болтовня.

— А сейчас, мадам Жерар, — ответил ей Джером, — прошу вас, спуститесь и приготовьтесь уйти, как хорошая девочка. — И он наклонился, чтобы целомудренно поцеловать ее в лоб.

— Снисхождение! Снисхождение, — возопила мадам Жерар. — Последнее орудие!

Жерар Жерар приехал, вызванный пьяной и обезумевшей Элоизой Брейс, и ждал теперь, хмурый, веером красивом плаще, пока мадам Жерар болезненно спускалась на два лестничных пролета из гостевой комнаты, где только что окончился ее долгий разговор с Джеромом.