Мальва
Шрифт:
– Готова ушица!
– объявил Василий, являясь в шалаш.
– Достань-ка ложки, Мальва!
Яков взглянул на отца и подумал:
"Видно, часто она у него бывает, коли знает, где ложки лежат!"
Взяв ложки, она сказала, что надо пойти помыть их и что в корме лодки у нее есть водка.
Отец и сын посмотрели вслед ей и, оставшись один на один, помолчали.
– Ты с ней как встретился?
– спросил Василий.
– А я спрашивал про тебя в конторе, и она была там... И говорит: "Чем, говорит, идти пешком по песку, поедем в лодке, я тоже к нему". Вот и приехали.
– Да-а... А я, бывало,
Сын добродушно усмехнулся в лицо отца, и эта усмешка придала Василию храбрости.
– А... ничего бабенка-то?
– Ничего, - неопределенно сказал Яков, моргнув глазами.
– Никакого лешего не поделаешь, брат ты мой!
– воскликнул Василий, взмахивая руками.
– Терпел я сначала - не могу! Привычка... Я женатый человек. Опять же и одежду она починит и другое прочее... И вообще... эхма! От женщины, как от смерти, никуда не уйдешь!
– искренно закончил он свое объяснение.
– Мне что?
– сказал Яков.
– Это твое дело, я тебе не судья.
А про себя думал:
"Станет тебе такая штаны чинить..."
– Опять же мне всего сорок пять лет... Расхода на нее немного, не жена она мне...
– говорил Василий.
– Конечно, - соглашался Яков и думал: "А все, чай, треплет карман-то!"
Пришла Мальва с бутылкой водки и связкой кренделей в руках; сели есть уху. Ели молча, кости обсасывали громко и выплевывали их изо рта на песок к двери. Яков ел много и жадно; это, должно быть, нравилось Мальве: она ласково улыбалась, глядя, как отдуваются его загорелые щеки, быстро двигаются влажные, крупные губы. Василий ел плохо, но старался показать, что он очень занят едой, - это нужно было ему для того, чтоб без помехи, незаметно для сына и Мальвы, обдумать свое отношение к ним.
Ласковую музыку волн перебивали хищные крики чаек. Зной становился менее жгучим, уже иногда в шалаш залетала прохладная струя воздуха, пропитанного запахом моря.
После вкусной ухи и водки глаза Якова осовели. Он начал глуповато улыбаться, икать, позевывать и смотреть на Мальву так, что Василий нашел нужным сказать ему:
– Ты приляг тут, Яшутка, пока до чаю... а там мы тебя разбудим.
– Это можно-о...
– согласился Яков, сваливаясь на кули.
– А... вы куда? Ха-ха!
Василий, смущенный его смехом, торопливо вышел, а Мальва поджала губы, сдвинула брови и ответила Якову:
– А куда мы пойдем - это не твое дело! Ты что? Ты еще нашему богу - бя! Вот ты что, паренек!..
– Я? Ладно!
– воскликнул Яков вслед ей.
– Па-а-го-ди... Я тебе покажу! Ишь ты какая...
Он поворчал еще немного и заснул с пьяной, сытой улыбкой на раскрасневшемся лице.
Василий воткнул в песок три багра, соединил их верхние концы, набросил на них рогожу и, так устроив тень, лег в ней, закинув руки за голову, глядя на небо. Когда Мальва опустилась на песок рядом с ним, он повернул к ней свое лицо, и на нем она увидела обиду и недовольство.
– Что - мало рад сыну-то?
– спросила она, засмеявшись.
– Вон он... смеется надо мной... из-за тебя!..
– угрюмо сказал Василий.
– Ну? Из-за меня?
– лукаво удивилась она.
– А как же?
– Ах ты, жалкенький! Что же теперь? Не ходит к тебе, что ли? а? Ну - не буду!..
– Ишь ты, ведьма какая!
– укорил ее Василий.
– Эх вы, люди! Он смеется, ты тоже... а вы мне самые
– Он отвернулся от нее и замолчал.
Мальва, обняв руками колени, тихонько покачивала корпусом, рассматривая зелеными глазами сверкающее, веселое море, и улыбалась одною из тех торжествующих улыбок, которых так много у женщины, понимающей силу своей красоты.
Парусное судно скользило по воде, как большая, неуклюжая птица с серыми крыльями. Оно было далеко от берега и шло еще дальше, туда, где море и небо сливалось в синюю бесконечность.
– Что молчишь?
– спросил Василий.
– Думаю, - сказала Мальва.
– Про что это?
– Так, - повела она бровями и, помолчав, добавила: - Сын у тебя молодец парень...
– А тебе что?
– ревниво воскликнул Василий.
– Мало ли что...
– Ты - смотри!
– окинул он ее суровым взглядом полным подозрения.
– Ты не дури! Я хотя и смирный, но ты меня не дразни, - да!
Он стиснул зубы и сжал кулаки, продолжая:
– Ты сегодня сразу, как приехала, играть начала что-то... Я еще не понимаю этого... ну, смотри, пойму, неладно тебе будет! И улыбочки у тебя этакие... и все такое... Я тоже с вашей сестрой умею обращаться...
– А ты меня, Вася, не пугай...
– равнодушно и не глядя на него, попросила она.
– То-то! Не шути же...
– А ты уж не стращай...
– Я и взбучку дам, коли баловать начнешь...
– грозил Василий, озлобляясь.
– Бить станешь?
– обернулась она к нему, с любопытством глядя в его взволнованное лицо.
– А что ты за графиня? И вздую...
– Да я тебе что - жена, что ли?
– вразумительно и спокойно спросила Мальва и, не дожидаясь ответа, продолжала: - Привыкши бить жену на за что ни про что, ты и со мной так же думаешь? Ну, нет. Я сама себе барыня, и никого не боюсь. А ты вон - сына боишься: давеча как заюлил перед ним - стыд! А еще грозишь мне!
Она презрительно качнула головой и замолчала. Ее холодные, пренебрежительные слова подавили озлобление Василия. Никогда еще он не видал ее такой красивой.
– Разошлась, раскаркалась...
– молвил он, и злясь и любуясь ею.
– И еще скажу тебе вот что. Ты Сережке бахвалился, что я без тебя, как без хлеба, жить не могу! Напрасно ты это... Может, я не тебя люблю и не к тебе хожу, а люблю я только место это...
– Она широко повела рукой вокруг себя.
– Может, мне то нравится, что здесь пусто - море да небо и никаких подлых людей нет. А что ты тут - это все равно мне... Это вроде платы за место... Сережка был бы - к нему бы я ходила, сын твой будет - к нему пойду... А еще лучше, кабы вас вовсе никого не было... обрыдли вы мне!.. Если я с моей красотой захочу - я всегда себе мужика, какого мне нужно, выберу...
– Вот ка-ак?!
– свирепо зашипел Василий и вдруг схватил ее за горло. Так вот что-о?
Он встряхивал ее, но она не отбивалась, хотя лицо ее краснело и глаза наливались кровью. Она просто положила обе свои руки на его руку, давившую ее горло, и упорно смотрела ему в лицо.
– Так в тебе вон что есть?
– хрипел Василий, все свирепея.
– А молчала, шкура... а - обнимала... а - ласки мне... я ж тебе дам!
Он пригнул ее к земле и с наслаждением ударил по шее раз, два, тяжелыми ударами крепко стиснутого кулака. Приятно было ему, когда кулак с размаху падал на ее упругую шею.