Мама для малышки, или Надежда в подарок

— А давно ты владеешь цветочным бизнесом? — Вопрос вырывается у меня непроизвольно.

— Лет шесть, — немного задумавшись, будто подсчитывая в уме, отвечает Марина, отводя взгляд от уличного пейзажа за боковым окном и обращая его на меня.

— Тяжело?

— Бывает, — с легкой улыбкой на губах подтверждает мои догадки, — но я люблю свой салон, а трудности… они же только делают нас сильнее, ведь так?

— В чем-то да…

Соглашаюсь с ней и тут же ставлю мысленную галочку, что надо бы уточнить у нее адрес ее цветочного салона, чтобы скорректировать завтрашней выход из дома и маршрут поездки. Да и вообще, мало ли чем я еще смогу ей помочь в ее бизнесе? Например, вот с охранной системой или…

— Игнат, — обрывает Мариша мои размышления, — а можно задать тебе один вопрос?

Звучит это так, словно она желает спросить у меня о чем-то очень личном, жутко сокровенном, о том, чего я даже сам себе не рассказываю. Непроизвольно напрягаюсь, но толика внезапно проявившейся меркантильности позволяет расслабиться и кивнуть в знак согласия. Ведь Мариша же прекрасно понимает: раз задает вопросы она, то и я получаю возможность спрашивать? И я этой возможностью непременно воспользуюсь, чуть позже и в более удобной обстановке. А пока…

Чуть тушуясь, словно собираясь с силами и выуживая из закоулков своего разума маленькую толику храбрости, Мариша медлит. Бросает взгляд на спящую малышку и только после все же интересуется:

— Игнат, а где настоящая мама Фани? — Она произносит это на одном дыхании и тут же вздыхает как-то тяжко, словно сожалеет о несдержанном любопытстве.

Ловлю в зеркале заднего вида отражение дочери, проверяя, точно ли она все еще спит. Затем поворачиваюсь к притихшей Рыжуле и впервые в жизни благодарю загоревшийся красный сигнал светофора за своевременность. Марина замирает и даже как будто не дышит в ожидании моего ответа. В полумраке салона еле заметно, как она переживает, что своим вопросом могла всколыхнуть болезненную тему, и этот факт теплой волной разливается по телу.

Я ей не безразличен!

— Прости, — спешно извиняется, — прости. Не надо, не отвечай. Я не хотела…

— Ш-ш-ш-ш, — касаюсь указательным пальцем ее губ, прерывая сбивчивую речь. — Не извиняйся, ты не задела меня этим вопросом и не вызвала душевной боли. Все нормально.

Ее теплое дыхание пробегает электрическим разрядом по телу, и я нехотя, но все же отнимаю руку от ее лица. Вновь крепко цепляюсь за руль, сигнал на светофоре меняется, и я трогаюсь с места.

— А ее, наверно, и не было у Фани, настоящей матери. Была женщина, которую я любил… ну, или думал, что любил. Были годы брака без детей, потом попытки забеременеть, после — чудо и тяжелый период нервной беременности. Роды, на которых я даже не присутствовал, и не потому, что не хотел, а потому, что мне просто не сказали. Но я был счастлив, безумно счастлив, когда впервые взял малышку на руки. — На миг делаю перерыв в своей короткой исповеди, вспоминая с теплой улыбкой тот день, когда забирал жену из роддома. — Полгода мне понадобилось, чтобы понять и окончательно утвердиться в чудовищной истине: моей жене наш ребенок не нужен, от слова «абсолютно». Развод предложила она, так же, как и оставить мне дочь с условием…

— Так разве бывает? — перебивает меня Марина охрипшим голосом. В нем слышатся нотки недоумения.

— Фани не знает ее и никогда не спрашивала о ней. У меня нет, да и не было цели скрывать от нее мать, но она не интересуется, а я не считаю нужным самому начинать этот разговор.

— Тяжело… — Она не спрашивает, а словно переживает со мной те самые дни, когда я привыкал к жизни отца-одиночки, и это началось не после развода, а гораздо раньше. Но я уже и не вспоминаю, как это было, и не хочу вспоминать.

— Я ее безумно люблю. Она — мой рыжий лучик, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы она была счастлива.

— И даже постороннюю женщину в квартире поселишь? — язвит Марина с горьким сарказмом, словно пытается сделать больно.

— А ты не посторонняя, — говорю и понимаю, что ни капли не вру. — Ты…

— Давай пока не будем вешать ярлыки и как-то «обзывать» то, что происходит и «чувствуется», — умоляюще просит Мариша, касаясь своей ладошкой моей сжатой на руле кисти.

Перехватываю ее руку, прячу в своей ладони, и в повисшем молчании каждый из нас находит свой ответ.

— Мне приснилась собака. — Сонный голос Фани нарушает тишину салона. — Смешная такая собака, — мечтательно вздыхает она.

— Французский бульдог? — вкрадчиво интересуется Мариша, оборачиваясь к проснувшейся малышке.

— Не знаю, — пожимает та плечиками, — такой то-о-олстый и на маленьких ножках, — делится она приметами приснившегося пса.

Марина как-то загадочно хмыкает, пряча улыбку в меховом вороте своей шубки. Я смотрю то на нее, то на дочь, и накатывает такое чувство, словно эти две рыжие лисички уже о чем-то сговорились за моей спиной.

Фани как-то поднимала вопрос о собаке, но дальше простого «А у Вани есть собака» разговор у нас не заходил.

— А ты хочешь собаку? — решаю спросить напрямик: ну, а вдруг она животинку на Новый год загадала.

— Не знаю, — вздыхает задумчиво. — А можно? — все же лукаво уточняет.

— Не знаю, — в тон ей отвечаю, въезжая в наш двор. — Подумаем об этом попозже. Хорошо?

— Хорошо, — без настроения соглашается Фани и уже сама возится с застежками на ремнях безопасности своего автокресла.

Пока я паркую автомобиль, затем мы выгружаемся из него, после чего еще и вещи из багажника достаем, приезжает служба доставки продуктов. Приходится нашему веселому трио добираться до квартиры в два захода. И когда я поднимаюсь с самыми тяжелыми пакетами на наш этаж, мои девочки сиротливо стоят около запертой двери.

— Папа, у мамочки нет ключей, — расстроенно жалуется мне дочь. — А у меня уже ножки устали, — добавляет весомый аргумент к претензии о моей непредусмотрительности.

— Значит, кто-то сейчас пойдет купаться, а потом — сразу спать, — констатирую я, открывая дверь и пропуская уставших принцесс вперед.

ГЛАВА 16

ИГНАТ

Фани быстро скидывает ботинки и хватается за свой елочный букет. Она се еще в верхней одежде, и даже шапка лишь сдвинута набекрень, но егоза волочет свою «добычу» в норку, и силы откуда-то появляются.

— Мамочка! — кричит она Марише. — Пошли скорее для елочки место искать!

— А раздеться ты не хочешь? — скидывая шубку и, высматривая плечики, интересуется у нее Марина с легкой строгостью в голосе.

— Ну, мамочка! — елейно-хитро, хлопая пушистыми ресницами и вкладывая во взгляд всю свою непосредственность, давит на жалость эта маленькая лиса, только в ответ получает категоричное покачивание головой и, вздохнув обреченно, бредет обратно в прихожую, на ходу расстегивая пуговицы. Я забираю шубку из Маришиных рук и сам убираю ее в стенной шкаф. А она тем временем опускается перед Фани на корточки и помогает снять пальто и шапку.

— Давай поможем папе с пакетами, а после пойдем поставим елку? — предлагает старшая Рыжуля младшей, протягивая ей раскрытую ладонь.

— Давай! — безропотно соглашается малышка, вкладывая свою маленькую ладошку в открытую Маринину. — Папа, пошли, мы тебе поможем! — громогласно оповещает меня, так и продолжая смотреть на Марину широко распахнутым доверчивым взглядом.

Дружно тащимся в кухню, весело разбираем заказанные мною продукты, расставляя их по полкам шкафов и холодильника. Фани больше руководит или попросту путается под ногами, с деловитым видом напоминая мне, где что у нас всегда хранится. Сурово хмуря брови, сообщает, что вот эту вот кашу она есть не будет, а после растягивает губы в улыбке, вынимая из пакета любимый йогурт, и заверяет, что завтра с утра она обязательно поделится им с мамочкой.