Мама для профессорского крестника

Не то чтобы он так уж боялся женских слез, но по тому, как решительно сжала зубы его несостоявшаяся невеста, понимал: давить бесполезно. Она не приблизится к собственному ребенку ни на шаг!

– Живи. Три недели. Потом переедешь обратно в общежитие, – сжимая бессильно кулаки, мотнул головой.

Моника родила в середине февраля, а квартира была оплачена до середины марта. Везти в эту квартиру ребенка Ким не видел смысла, ведь мать не намеревалась им заниматься. Ну а выгонять девчонку ради мелочной мести было не в его характере.

– Могу я попросить тебя еще об одной вещи? – на прощание, уже собираясь выйти из такси, решилась Моника.

– Ничего не обещаю, но готов выслушать. – Ким был зол, и не особенно скрывал это.

– Назови сына Эдвард. Так звали… зовут моего отца. Пусть ребенку достанется от меня хотя бы имя...

– Посмотрим. Уходи!

Просьба Моники разозлила Кима еще больше. С какого испугу женщина решила, что вправе решать, как будут звать ребенка, от которого она отказалась?! Евдокиму все еще казалось, что девчонка бредит, спит, не понимает, что творит. Хотелось схватить ее и трясти, трясти, пока не проснется! Пока извилины в ее хорошенькой голове не встанут, наконец, на положенное им природой место!

Понемногу все утряслось. Немного остыв, Ким решил назвать сына Эдуардом. Это было почти то же, что и Эдвард, но звучало более по-русски. Няню удалось отыскать через знакомых. Женщина согласилась на проживание в квартире Евдокима, что сильно упростило его жизнь. В конце июня Моника уехала к себе домой, в Канаду. Она так ни разу и не навестила сына, ни разу не взглянула на него.

Евдокиму пришлось потратиться и воспользоваться связями школьного друга, а теперь и босса Алексея Витальевича, но в результате все уладилось: минуя органы опеки, новорожденный мальчик попал в отцовские руки.

– Ну что, отец-молодец, как там твой оголец? – при каждой встрече спрашивал теперь Леший.

– Растет, – коротко отвечал Евдоким.

Эдуард Евдокимович Скворцов действительно рос. Вес набирал хорошо, по ночам кричал редко и очень быстро научился узнавать отца и улыбаться ему. Словно знал или чувствовал, что этот высокий темноволосый мужчина с карими глазами – единственный человек, который его любит и которому он по-настоящему нужен.

Глава 4

Цветы для профессора

Когда у профессора Васильцевой случился шестидесятилетний юбилей, сыну Евдокима, Эдику, было два года и две недели. Ким устроил сына в ясли-сад и приготовился морально к новым сложностям – простудам, истерикам. К чему он не был готов – так это к тому, что в новом коллективе Эдик подхватит не только сопли, но еще и кучу новых слов, причем далеко не литературных.

Накануне юбилея своей научной руководительницы Евдоким забрал Эдика из сада, усадил в самодельное детское кресло, пристегнул и отправился домой. По дороге решил заехать в цветочный магазин, чтобы купить для Анны Владимировны букет.

Цветочный магазин располагался на первом этаже неподалеку от дома, в котором жил Ким с сыном. Оставив ребенка в автомобиле, Евдоким Николаевич поспешил войти в царство цветов. Бросать ребенка одного в машине надолго не хотелось, поэтому он очень порадовался, когда обнаружил, что других покупателей в магазине нет.

– Девушка! Мне самый шикарный букет для юбиляра! – окликнул он симпатичную продавщицу, которая выглядела не старше, чем студентки третьего курса в университете, где Ким по-прежнему работал на полставки.

– А кто юбиляр? Мужчина? Женщина? Сколько лет? – забросала его вопросами девушка.

Евдоким присмотрелся к бейджику на ее груди.

– Вика, – представилась цветочница. – И, кстати, мы уже закрываемся, так что определяйтесь быстрее. Самые пышные букеты у нас тут, – она указала на витрину, где полки шли в две ступени.

Евдоким растерялся. Цветы женщинам он дарил нечасто, и обычно обходился одной розой на длинном стебле.

– Вы меня сначала озадачили, а теперь торопите, – нахмурился он. – Не знаю, что выбрать…

– Давайте помогу, – сжалилась Виктория. – Расскажите о человеке, которому предназначен букет.

– Женщина. Шестьдесят лет. Уважаемый человек, профессор.

– Как она одевается? Какими духами пользуется? Какую стрижку или прическу носит? – вгоняя Евдокима в еще больший ступор, поинтересовалась Вика.

– Одевается?.. Брючные костюмы, светлые блузки, – припомнил Ким. – Стрижку носит короткую. Духи предпочитает не сладкие. Скорее, легкие и свежие.

– Значит, банальные розы вашей юбилярше не очень подойдут, – кивнула цветочница. – К тому же, наверняка их ей подарит кто-то еще.

– А вы что предлагаете? – Ким оглянулся на стеклянную дверь, через которую было видно припаркованную у бордюра машину.

– Думаю, стоит обратить внимание на георгины. Они символизируют стойкость, жизнелюбие.

– Хорошо, давайте георгины. – Евдоким снова оглянулся на дверь

– Семь цветков. Сейчас составлю композицию… вас в машине кто-то ждет?

– Сын. Ему два года, – не стал скрывать Евдоким. – Боюсь, что испугается, если меня долго не будет.

Виктория понимающе кивнула:

– Тогда давайте я вас рассчитаю, и ступайте к сыну. Я вынесу вам букет, когда будет готов.

– Вот спасибо!

Ким полез за портмоне, извлек несколько купюр. Быстро рассчитался и, послав девушке благодарную улыбку, рванул к выходу.

Только открыв дверь автомобиля и убедившись, что Эдик сидит спокойно и старательно пытается отковырнуть глаз любимому плюшевому тигренку, Ким успокоился. Тут же вспомнил симпатичную цветочницу. Принялся с улицы через стеклянную дверь наблюдать за девушкой. Чем больше смотрел на нее – тем больше она ему нравилась. Вся. Светлые волосы – гладкие, густые. Ровный носик, ямочки в уголках губ – в моменты, когда Виктория улыбалась. Стройная фигурка.

«Ах, какая женщина, какая женщина!» – пропел мысленно. И вдруг понял: ему б такую!

Личная жизнь Евдокима Скворцова и до рождения сына была неустроенной, но тогда он относился к этому довольно легко. Казалось, все впереди. Все еще будет! Но теперь ему перевалило за тридцать. На руках у него был ребенок, и это сильно понизило его позиции в глазах возможных невест. Во всяком случае, и в университете, и в заводской лаборатории женщины смотрели на него теперь далеко не так восторженно, как раньше. Не то чтобы Кима это задевало, но… ему нужна была жена, а его сыну – мать.