Мания. Книга первая. Магия, или Казенный сон

Кроме всего прочего, Овчар писал стихи и даже песни, одну из которых – хором – пели все.

Особенно запомнился припев:

Удалые удальцыУдалее, чем отцы,Удалились навсегдаВ непрожитые года.

Судя по всему, Владимиру Петровичу нравилось, что наступила перестройка.

– Пора, – кричал он, – попробовать каждому, на что он гож!

С ним, хлопая в ладоши, соглашались. Да и как было не согласиться, когда благодушие не давало собрать воедино ни одно противное ему чувство.

Но особо на той вечеринке блистал Фельд.

– Подлая земная история! – воскликнул он, когда сгрудившиеся вокруг именинника отхлопали ему. – Я завидую, что ты так талантлив! Когда-то Чемберлен произнес: «Что скажет совесть, злой призрак на моем пути?» А совесть моя говорит: «Не завидуй, что у него самые прекрасные друзья, не режь себя на части, что у него самые прекрасные девушки, остановись, чтобы не сделать пагубного шага, позавидовав, что у него всеобъемлющий, всех любящий и чтящий характер!»

И тут же вперед высмыкнулся этакий бесноватенький, явно с норовком мужичишка, о котором чуть ранее кто-то сказал, что он между кабаком и тюрьмой весь век проходил.

– Ладно, – вскричал он, – счислим, кто кому должен! Но ведь сейчас не каждый так нахарчует!

Конец ознакомительного фрагмента.