Манул
Шрифт:
В какой-то момент человек содрогнулся, очередной выпад неизвестного оборотня, нанесенный в ногу, заставил тело споткнуться и повалиться ничком на землю. Зверь отчаянно загудел, пытаясь хотя бы перевернуться на спину. Левая нога была полностью обездвижена. Видимо неизвестный, специально повредил связки и сухожилия, дабы поскорее обездвижить соперника.
Боль же от ранения была такой, что заставила растеряться даже зверя. Этой-то заминкой и воспользовался неизвестный, позорно оседлав вовкулачью спину.
— Даю последний шанс, — прошептал он у самого уха.
Зверь и человек запротестовали одновременно и дружно. Этот оборотень мешает, именно из-за него они не решились подойти к хозяйке, именно из-за его существования им приходится
— Нет, — вырвалось из полностью трансформированной волчьей пасти.
Ответа не последовало, но он был и не нужен вовкулаке. Собравшись из последних сил и упершись о передние лапы, зверь все же перевернулся на спину, чтобы увидеть, как странно исказилось от боли лицо незнакомого оборотня, падая с покатой спины. Эта внезапная боль дала вовкулаке шанс на реванш. И зверь не постеснялся им воспользоваться, заключив шею неизвестного оборотня в кольцо когтистых лап.
Вовкулака грозно нависая над неизвестным, глухо порыкивая. Оборотень в ответ лишь тихо стонал, не пытавшись защищаться или же отбиваться. Вовкулака чувствовал, как рвано бьется сердце его оппонента, видел какую-то болезненную испарину на его лице, и чувствовал под своими лапами судорогу, сковавшую шею, руки и ноги противника. Именно она вызвала эту внезапную перестановку сил. Именно она, возможно, спасла этой ночью вовкулачью жизнь.
Зверь ликовал, поднеся свободную лапу. Один удар, и от головы соперника останется лишь кровавая каша. Один удар освободит путь к такой желанной хозяйке. И зверь был готов убить.
Но в самую решающую секунду человек все же воспротивился. Лапа задрожала. Когти только чиркнули по лицу незнакомца. Зверь был убийцей, человек — нет. Человек точно знал, хозяйка не одобрит убийства незнакомого оборотня, зверь негодовал, почему хозяйка такая мягкосердечная. Человек уговаривал не бить, зверь сомневался. Человек торжествовал, сегодня он победил зверя. Хозяйка значила для зверя так же много, как и для человека.
Лишь мгновение, и фигура вовкулаки скрылась из виду, обильно истекая кровью, оставив неизвестного оборотня хоть живым, но явно не боеспособным.
Вовкулака бежал быстро, несмотря на все еще не работающую заднюю лапу. Человек внутри ликовал. Впервые за столько лет он проконтролировал зверя. Зверь же получал удовлетворение от мысли, что в будущем его, возможно, хозяйка похвалит. Ради нее и зверь и человек были готовы на все, даже на борьбу со своим агрессивным началом.
Комментарий к Глава 15 Манул и танцы
Профундо — очень низкий мужской голос.
========== Глава 16 Манул в Краснокаменске ==========
Как и подозревала Солоха, дни в пути потянулись однообразно и скучно. И то, что в начале ей пришлось пережить столько происшествий свидетельствовало скорее о чрезвычайной везучести девушки, но не об увлекательности пути. День в обозе начинался с обильного завтрака, после которого обычно следовала гневная, и абсолютно неинформативная лекция Божейко на тему: «Какие вы все лентяи и лоботрясы, обжоры, Чернобога на вас нет!». Еда, кстати, тоже разнообразием не отличалась. Может быть, Добрик в силу купеческого звания и мог позволить себе разнообразное меню, но вот обычным работягам приходилось довольствоваться не всегда доваренной пшенкой или ячкой. сдобренной шматом копченого сала или жирного масла. Запивали это дело обычной, речной водой, от которой однажды Солоху начало не слабо мутить. На благо в тот день ей на помощь пришел шаман. Пошептал-пошептал, травяной настой споил, и боли как не бывало.
Весь день обоз монотонно двигался вперед по пустующему тракту. Лишь изредка попадались на пути странников телеги с местными крестьянами, другие купеческие обозы. Отдельным событием стала встреча с настоящим королевским гонцом, скакавшим куда-то на север с целым отрядом суровых, плотно закованных в латы воинов. Глядя на их сосредоточенные лица, селянка еле сдержалась, чтобы не спросить, удобно ли им по такой-то
жаре в латах и кольчуге.К слову, жара была действительно немилосердной. И если раньше Солоха искренне возмущалась распутным столичным нравам ходить с оголенными плечами и спиной, теперь сама не удержалась и скинула верхнюю рубаху, оставшись в тонкой майке и изрядно укороченных шароварах. Змей на облучке не водилось, а в дикое поле Солоху не тянуло.
Вечерами же следовал привал, очередная плошка с ненавистной кашей и песни. Любили наймиты прохладными вечерами, когда солнце окончательно скрывалось за горизонтом, а в воздухе начинали жужжать комары, устраиваться у костров и травить байки всякие, песни горланить, в игры играть.
Вот вечера-то Солоха и любила. Сядешь вот так в круг, улыбнешься Митяю и остальным наймитам, возьмешь в руки еще горячую плошку и станешь, прикрыв глаза слушать, что взрослые говорят. А говорили старшие много, вспоминали молодость, прошлые походы, дальние страны, девок веселых, да чудищ разных.
Так говорили они и в тот вечер:
— Вот помниться, было мне лет осьмнадцать, так и ушел я с батькой плавать. Помню как теперь — небо синее, вокруг чайки крикливые летают, на головы гадят. Солнце печет, рыба из воды прямо на борт бросается. Странная такая рыба, вроде с плавниками, а вроде и с крыльями, — баял старик Румон, покряхтывая от удовольствия и убивая очередную кружащую над головой мошку. — Мы тогда к островку причалили, воды запасы пополнить, дичины набить. А остров тот дикий. Вокруг тишь да спокойствие. И дичи там было видимо-невидимо. И вода родниковая, чуть ли ни из-под каждого камушка сочиться. Зелень везде, пестрит в глазах от цветов дивных и оперения птичьего. Мы тогда и не поняли, да только попали тогда в царство к дриадам, духам природы. Ох, и сладостные были девки… — многозначительно заканчивал старик, вздыхая о чем-то своем сокровенном. — Помниться одна уговаривала меня остаться с нею, а я дурак не захотел…
— А что, хороши дриады-то те? — хмыкнул заинтересованно Прунько, местный шалопай и сорванец. Взял его с собой тятька на заработки, да только не заработки волновали юный ум. В этом на своем опыте смогла убедиться Солоха. Впрочем, деревенская выучка дала себя знать и долго еще, потом болело пруньково ухо, как доказательство его недобрых помыслов.
Именно после этого всем охальникам пришлось поумерить пыл. Уж Солоха-то их быстро заставила вспомнить и о женах горячо любимых, о девушках, ждущих милых дома.
— Хороши, — Румон мечтательно причмокнул, видимо вспоминая дриад. — Вот зря я тогда не остался… Путешествовать хотел. А как мы остров тот покинули, так никогда и не смогли к нему причалить. И сколько я потом в молодости не искал…
— И хорошо, что покинули, — вставил свою лепту манул. Обычно молчаливый, он все-таки изредка присоединялся к компании. И тут уж Солоха почувствовала себя великой провидицей. Если в битвах равным оборотню было мало, то в азартных играх ему положительно не везло. Играть манул не любил, но пару раз поддавшись уговорам, таки с треском проиграл, отыгрываясь вот такими репликами. Однако Солоха еще не скоро забудет выражение его холеного лица в тот момент, когда выигравший Митяй отвешивал оборотню ровно десять шалбанов. — Тут и слепому ясно, что вы угодили в логово морских дев. Чудо еще, что живы остались.
— Эх, ничего ты не смыслишь, юнец. — Румон улыбался снисходительно, — Да уж лучше на дне морском с такими-то девами, чем тут, на земле век горбатиться. Впрочем, по молодости я так не думал.
— Это-то тебя и спасло, — ехидно возразил Май, заставив Румона в очередной раз подавиться.
— Так, добры молодцы, чего не спим? Завтра трудный день! Подъезжаем к Краснокаменску! — на горизонте нарисовалась как всегда чем-то недовольная рыжая макушка Добрика. Как заметила за время странствий Солоха, нраву он был не то, чтобы поганого, скорее просто ворчливого. В особенности ворчливость его всплывала по утрам и вечерам.