Манюня
Шрифт:
– Два рубля,- обиженно протягивали продавцы.
– Вот сходите и купите венок себе на могилу за два рубля,- припечатывала Ба,- где это видано, чтобы в июле за абрикосы такие бешеные деньги просили!!!
Переругавшись со всеми продавцами, она сделала круг и наконец дошла до прилавка, на который ей указала соседка Зули. Мы увидели груду отменных золотисто-медовых, прозрачных, подёрнутых утренней росой абрикосов. За прилавком стоял маленький сгорбленный мужичок в огромной кепке. Она была ему настолько велика, что если не уши, прикрыла бы лицо забралом. Мужичок ежеминутно разглаживал на лбу околыш кепки
Ба повернулась к соседке Зули.
– Этот косоротый сморчок и есть твой Алим? – крикнула она ей. Мы с Манькой чуть в землю не провалились со стыда.
– Зачем косоротый,- заволновался мужичок,- ничего не косоротый, Роза, можно подумать, ты меня первый день знаешь!
– А с того дня, как ты мне кислую малину продал, я тебя и знать не знаю, - сердито обрубила Ба,- почём твоя курага?
– Зачем курага?- Алим обиженно поджал губы,- посмотри какой отборный продукт!
– Ты мне зубы своим замшелым продуктом не заговаривай,- взъерепенилась Ба, - я у тебя цену спросила!
– Тебе, Роза, за рубль восемьдесят отдам!
– Рубль, или мы с тобой расходимся как в море корабли, - Ба достала из сумки кошелёк и потрясла им перед носом Алима.
– Роза,- заплакал мужичок,- какой рубль, о чём ты говоришь, все по два продают! Рубль семьдесят, и считай, что я тебе сделал царский подарок!
Ба убрала кошелёк в сумку.
– Рубль пятьдесят,- заволновался Алим,- Роза, ты меня режешь без ножа.
– Пошли, девочки,- сказала Ба и величественно поплыла к выходу.
– Рубль сорок,- Алим побежал за нами, крикнул кому-то на ходу,- присмотри за прилавком.
Ба плыла сквозь толпу, как атомный ледоход Ленин. Мы семенили за ней, боясь отстать и потеряться. Манька вцепилась в подол платья Ба, а другой рукой пошарила за спиной и поймала меня за локоть.
– Рубль двадцать, и это только потому, что я тебя сильно уважаю,- голос Алима потонул в гаме толпы.
Ба неожиданно резко остановилась, мы врезались ей в спину. Но она этого даже не заметила. Она обернулась, на лице её сияла победная улыбка.
– Рубль десять, Алим, и я так и быть, возьму у тебя семь килограммов твоей алычи!
***
По возвращении домой работа закипела со страшной силой. Ба промыла в проточной воде абрикосы, усадила нас за стол извлекать косточки. Притащила из погреба большой медный таз – неизменный атрибут для приготовления всех её восхитительных варений и джемов.
Села перебирать с нами фрукты. Особенно спелые абрикосы разделяла на две половинки и отправляла нам в рот – ешьте, ешьте, потом будете пукать на весь двор!
Когда медный таз был наполнен абрикосами – настал момент священнодействия. Ба величественно ходила кругами и добавляла то крупинку сахара, то капельку воды. Мы тихонечко возились за столом с ванильными стручками. В кухне стояла священная, благоговейная тишина.
– Красавица! – как гром среди ясного неба раздался голос за нашими спинами. Мы обернулись. В окно кухни заглядывала цыганка – она вся переливалась под
лучами летнего солнца, лёгкий платок, кофта, несметное количество бус на шее слепили глаз золотом и бешеным разноцветьем зелёного, красного, синего и жёлтого.– Красавица,- сказала цыганка, обращаясь к Ба,- дай погадаю!
Голос цыганки произвёл в кухне эффект разорвавшейся бомбы. Ба окаменела спиной, сказала «господибожетымой» и резко повернулась к окну. Мы сгорбились за столом. Манька нашарила мою руку и произнесла одними губами – она сказала господибожетымой!
Страх Маньки был легко объясним - Ба обращалась к богу в случаях крайнего, неконтролируемого, тёмного в своей силе бешенства. Только два раза в жизни мы с Манькой удостоились от Ба этого «господибожетымой», и наказание, которое последовало за ним, разрушительным эффектом могло сравниться только с последствиями от засухи в маленькой Африканской стране. Поэтому когда Ба говорила заветное слово, мы инстинктивно горбились и уменьшались в своих размерах.
Но цыганка пребывала в безмятежном неведении. Она облокотилась о подоконник и улыбнулась Ба широкой, чуть бесстыжей улыбкой.
– Всё расскажу, ничего не утаю,- протянула она мелодичным голосом.
– Уходите,- сдавленно прошептали мы, но было уже поздно.
Ба шумно выдохнула. Так тормозит локомотив, когда боится промахнуться мимо перрона – громким, пугающим пффффффф.
– Пффффффф,- выдохнула Ба,- а как это ты, милочка, к моему дому прошла?
– В калитку, она была не заперта,- улыбнулась цыганка.
– Убери локти с моего подоконника,- медленно выговорила Ба.
Цыганка не удивилась. Ей было не привыкать к раздражённому или настороженному к себе отношению, она много чего в своей жизни повидала, и могла кого хочешь за пояс заткнуть. По крайней мере, по выражению её лица было видно, что так просто она сдаваться не намерена.
– А хочу и облокачиваюсь, - с вызовом сказала цыганка,- что ты мне сделаешь?
– Отойди от моего подоконника,- подняла голос Ба, - и выйди вон со двора, ещё не хватало, чтобы ты у меня что-то украла!
Было ещё не поздно уйти по-хорошему. Но цыганка не представляла, с кем имеет дело. И поэтому она допустила роковую ошибку.
– А захочу и украду,- сказала она,- нам сам бог велел воровать. Да будет тебе известно, что наш предок украл гвоздь, которым хотели распять Христа! И в благодарность за это бог разрешил нам воровать!
Ба выпучила глаза.
– То есть благодаря вам этому вероотступнику вогнали в обе ступни один гвоздь?- спросила Ба.
– Какому вероотступнику?- не поняла цыганка.
Ба пошарила за спиной и нащупала ручку чугунной сковороды. Мы тоненько взвизгнули – не надо! Но Ба даже не глянула в нашу сторону.
– В последний раз тебе говорю, отойди от окна,- сказала она.
– А не отойду,- цыганка подтянулась на руках и сделала вид, что хочет перебраться через подоконник в кухню.
В тот же миг Ба запустила в неё сковородой. Сковорода перелетела через кухню и с глухим стуком врезалась цыганке в лоб. Та покачнулась, хлипнула и рухнула во двор. Мы прислушались – за окном царила мёртвая тишина.