Манюня
Шрифт:
– Это что такое?
– Уголь, я сначала кидалась в этих балбесов углём, а потом обмакнула в грязь метлу и погнала их как гусей.
Моя сестра была сущим наказанием для всего подрастающего мужского населения нашего квартала.
Мальчики боялись её как огня – она могла с лёгкостью поколотить любого из них. Если у какого-нибудь несознательного мальчика почему-то отказывал инстинкт самосохранения и он обижал девочку, то эта девочка прямиком шла жаловаться моей сестре. А далее часы этого мальчика были сочтены - сестра находила его, и всё заканчивалось
– Кто бы мне объяснил, за что я страдаю,- восклицала мама, отвешивая сестре очередной фирменный подзатыльник.
Мы с Манькой очень гордились Каринкой. Пока Каринка оставалась моей сестрой, ни один мальчик не смел подойти к нам ближе, чем на пушечный выстрел. А так как уходить к другим родителям в обозримом будущем сестра не намеревалась, то мы чувствовали себя как у бога за пазухой.
– Что щас расскажу, что щас расскажу,- забегала глазами по лицу Каринка.
– Что?
– Знаете, чего мне Маринка из семьдесят восьмой квартиры рассказала? Что если кто-то сильно скосит глаза к переносице, а в этот момент его чем-то тяжёлым ударят по голове, то он останется косым на всю жизнь. Вот!
– Врёшь небось!
Каринка выставила вперёд свои грязные руки, чтобы мы видели, что она не скрещивает пальцы.
– Клянусь!- поклялась торжественно,- я и Маринку заставила поклясться, и внимательно следила – она пальцы на руках не скрещивала. И даже ноги не скрестила. И даже пальцы на ногах! Я всё видела!
Мы переглянулись.
– Это надо же что в мире творится,- ошарашено протянула Манюня.
– Давайте я с вами пойду домой, авось проскочу, и мама не заметит, что я платье порвала,- заканючила Каринка.
Мы согласились, хотя знали совершенно точно – мимо маминого взора порванное платье невозможно было пронести. Мы встали перед входной дверью так, чтобы заслонить сестру спинами, и нажали на звонок. И сразу поняли о провале операции, потому что мама открыла нам с таким выражением лица, что мы молча расступились – сестру бы уже ничего не спасло!
Мама затащила Каринку в квартиру, подцепила её, кажется, за лопатку, и как жертвенную овцу, поволокла в ванную комнату. Молча!
Мы с Маней затравленно прислушивались к голосам, раздававшимся из ванной комнаты.
– Сколько можно,- ругалась мама,- ну сколько можно!
– Ааааа,- орала Каринка,- я нечаянно порвала платье, мам, я не специально, это я когда через окно в подсобку пролезалаааааа!
– Раздевайся,- проорала мама так, что штукатурка посыпалась с потолка,- снимай всё!
Потом послышался плеск воды.
– Топит она её, что ли?- вылупилась Маня.
Экзекуция Каринки напомнила нам о сломанном плафоне, и, естественно, не добавила оптимизма – мы понимали, что и Маню поджидает такая же участь.
Минут через десять отворилась дверь ванной и оттуда выползла чисто
отстиранная сестра. Она куталась в банный халат, мокрые волосы были немилосердно прилизаны к голове, глаза припухли от слёз. Кроме пламенно алеющего и увеличенного в размерах раза в два уха, других повреждений мы не заметили. Следом из ванной вышла мама.– Марш все в детскую, и чтобы ни слуха, ни духа вашего не было, понятно?- рявкнула она.
Мы припустили в комнату стаей вспугнутых сайгаков, когда пробегали мимо, инстинктивно втянули головы в плечи.
В комнате мы сочувственно разглядывали ухо Каринки.
– Больно было?
– Не очень,- шмыгнула сестра,- больнее было, когда она мне волосы расчёсывала.
– А если у тебя ухо навсегда останется красным?- испугалась я.
– Не останется,- махнула рукой сестра,- если твоё ухо от удара ведром пришло в норму, то почему моё должно остаться таким?
Я потрогала своё ухо. Всё правильно, не прошло и месяца после знаменитого удара пластмассовым ведром по моему многострадальному уху, а оно вполне уже обрело прежние свои очертания.
Вообще, наступили тяжёлые времена. Нас уже сильно беспокоила наша внешность. И если Каринке было наплевать, что у нашей одноклассницы Ангелины уже выросла небольшая грудь, а у нас хоть шаром покати, то мы с Маней по этому поводу сильно переживали. Нам было по одиннадцать, и мы отчаянно хотели быть красавицами.
Меня уже волновал мой высокий рост, я уже вымахала аж до 165 см и могла похвастаться 38 размером ноги. К тому же, для пущего счастья, у меня посреди лица вырос достаточно крупный нос с горбинкой.
– Мам,- пожаловалась я как-то маме,- ну почему у всех наших детей носы как носы, а у меня не пойми что?
– Ну что ты, дочка,- мама погладила меня по голове,- у тебя аристократический нос, с горбинкой, твой профиль называют греческим! Такие носы были у греческих богов и богинь!
– Да?- обрадовалась я.
– Ну конечно!
Манька скосила глаза к переносице.
– Я тоже хочу горбинку,- обиделась она,- чтобы как у греческих богов!
– Зачем тебе горбинка,- засмеялась мама,- ты и так красавица!
Маня надулась. В том, что она красавица, Манюня ничуть не сомневалась. Только лишняя горбинка на носу ни одной красавице не помешает!
Поэтому если меня беспокоила моя горбинка, то Манечку беспокоило как раз её отсутствие. Так и жили, молча завидуя друг другу.
Мы тихонечко ковырялись у себя в комнате, рисовали цветными карандашами. Потом вытащили альбом творческого наследия эпохи Возрождения и стали его пролистывать. Особенно пристально, пока мама гремела посудой на кухне, рассматривали мужское достоинство Давида.
– Ерунда какая-то,- фыркнула Каринка.
– Ага,- согласилась я,- что ни говори, дурацки у них всё устроено!
Маня задумчиво рассматривала профиль Давида.
– Я придумала, как мне можно сделать горбинку,- протянула она.