Манюня
Шрифт:
– Не дам ему посмотреть своё горло,- громко сглотнула я.
– Нарка, не глупи,- скосилась на меня Маня,- зачем мы тогда сюда ехали?
– Не знаю,- заупрямилась я,- но этот Петросович ко мне не прикоснётся, это точно!
И тут открылась дверь, и в кабинет вошёл Самвел Петросович. Он оказался высоким, холёным и невероятно красивым мужчиной. Маня заулыбалась и пригладила ладошкой торчащий чубчик.
– Здравствуйте красавицы,- проворковал Самвел Петросович.
– Здравствуйте,- расцвела Маня,- вы тоже красивый!
Я засопела и больно пихнула её локтем в бок.
– Ты чего несёшь?
– Отстань!- прошипела мне Манька.
– Ну-с,
– Я покажу,- вскочила Маня,- я врачей не боюсь. А Нарка пойдёт второй, она почему-то докторов боится!
– Да?- Самвел Петросович удивлённо посмотрел на меня поверх своих очков,- а отца своего Нарка тоже боится?
– И отца боится,- заложила меня Маня,- когда дядьюра с работы домой возвращается, от него лекарствами пахнет, так вот, Нарка к нему не подойдёт, пока он в душ не сходит.
– Ты заткнёшься или как?- рассердилась я.
Но Манька уже не могла мне ответить – Самвел Петросович светил ей в рот фонариком и что-то там высматривал. Поэтому она скосила в мою сторону глаз и погрозила кулаком.
Потом настал мой черёд показывать своё горло врачу.
– Иди сюда, Наринэ,- Самвел Петросович похлопал по креслу рукой,- ничего не бойся, я тебе обещаю, больно не будет.
Я поймала своё отражение в круглом зеркале прибора, который был у него на голове, и решила, что так просто я ему не дамся.
– Фигушки!- сказала я,- ничего я вам не покажу.
Всё, что случилось далее, я до сих пор вспоминаю с огромным стыдом. Помню, как я валялась на полу, вцепившись в ножки металлического шкафа с медикаментами и орала как ненормальная, а испуганная медсестра тщетно пыталась отодрать меня от шкафа. Помню, как отец с дядей Мишей прибежали на мой крик, отодрали-таки меня и поволокли к креслу. Но я как-то вывернулась, снова упала на пол и вцепилась в штаны Самвелу Петросовичу. Помню характерный звук, который издаёт рвущаяся материя – это папа с дядей Мишей отколупывали меня от штанов Самвела Петросовича, а я никак не желала отколупываться. Я орала «фигушки вам» куда-то ему в пах и изливалась горючими слезами. Самвел Петросович придерживал штаны за ремень и увещевал меня – Нариночка, я тебя не буду смотреть, ты только отцепись от моих брюк, а то мне не в чем будет домой идти!
Но мне уже нечего было терять, ибо меня накрыло такой волной паники, что я прекратила что-либо соображать.
Мне важно было как-нибудь обезвредить Самвела Петросовича, этого коварного змея-искусителя, чтобы он не смел прикоснуться ко мне хотя бы пальцем.
Вот.
Итого мы уехали из Еревана несолоно хлебавши. Всю дорогу домой я сидела тихой мышкой на заднем сидении автомобиля и душераздирающе вздыхала. Маня периодически гладила меня по руке.
– Нарка, какая же ты всё-таки трусиха,- приговаривала она с умилением.
– Аха,- соглашалась я.
– Захрмар!- грохотал отец,- проехали четыреста километров, чтобы ты меня так перед другом опозорила?
– Пап, я не специально,- тонко заскулила я.
– Что за ребёнок такой,- кипятился папа,- что за позорище такое!!!
Я угрюмо молчала.
А на следующий день папа пошёл на похороны. И превратил это траурное мероприятие в несусветное представление. Потому что людям очень сложно было сохранять серьёзное выражение лица при одном взгляде на отцовскую причёску. Они, прикрыв лица платками, пробивались к нему и сочувствующе спрашивали: «Кто это тебя так?»
– Жена,- говорил отец.
–
Она ещё жива?- тщетно пытались выдать хохот за рыдания люди.– Жива,- понуро отвечал отец.
– Непорядок,- утирали выступившие слёзы сострадающие. За короткий промежуток времени папа собрал вокруг себя толпу зевак. Покойница осталась дожидаться погребения в гордом одиночестве.
– Ну как прошли похороны?- спросила мама отца, когда тот вернулся домой.
– Я имел бешеный успех,- буркнул он.
И не соврал. Так что конец семидесятых и начало восьмидесятых ассоциируется у наших горожан исключительно с причёской моего отца. И люди до сих пор, вспоминая то время, говорят примерно так – Маришка родилась (корова отелилась, Размик поступил в институт) в том году (за два года до, спустя год), когда доктор Авгарьян специально постригся под шута, чтобы насолить главврачу городской больницы на похоронах его тёщи.
– И таки это ему удалось!- с хохотом констатируют люди.
18 Манюня пьёт шоколад и рассуждает об искусстве
– Ба, а можно мы пойдём к мсьё Карапету?
Ба только что накормила нас тушёными овощами и маялась совестью. Потому что она как никто другой знала - не существует на свете более ненавистного для нас блюда, чем тушёные овощи.
Ба нарезала кубиками картофель, болгарский перец и баклажаны, кружочками – помидоры и репчатый лук, и тушила всё это добро под крышкой на маленьком огне. Называлось ненавистное блюдо «аджапсандали на скорую руку». Подавалось оно обильно посыпанное свежей зеленью и красным сладким перцем, с кусочком подтаявшего сливочного масла.
– Или вы покушаете овощей, или не встанете из-за стола, ясно?- подбадривала Ба, со стуком ставя перед нами тарелки с псевдо-аджапсандали. Мы принюхивались и закатывали глаза.
– Бааааа, ну сколько можно готовить этот ужасный обеееед!
– Сколько нужно, столько и можно, понятно?- отрезала Ба и садилась напротив,- а теперь вы быстренько покушаете, а потом ещё протрёте до блеска тарелки.
– Ааааааа,- торговались мы,- поедим немного и всёоооо! Пять ложек! Ладно, семь!
– Чтобы тарелки сияли чистотой,- не поддавалась Ба,- иначе если оставите их грязными, то что случится?
– Наши мужья будут некрасивыыыыымииии,- выли мы.
– Ага,- поддакивала Ба,- и каждый раз, просыпаясь с утра и глядя на безобразное, волосатое и клыкастое лицо своего мужа, что вы будете думать?
– Что он такой некрасивый потому, что мы в своё время не доедали тушёныыыые овощиии!
– Вот!- победно хмыкала Ба.
Она умудрилась внушить нам, что если оставлять за собой на тарелке еду, то будущий муж лицом будет напоминать объедки. И мы в это свято верили!
Самосовершенствование – процесс необратимый. А в условиях, приближённых к боевым – ещё и неизбежный. Поэтому мы с Маней находились в постоянном поиске каких-нибудь обходных путей, чтобы облегчить наше горькое существование. Бесконечно эволюционировали, если можно так выразиться.
Сначала мы просто ныли и прикидывались больными. Но Ба не дрогнула перед нашими мелкими инсинуациями, и пригрозила добавкой. Тогда мы попытались, не вдаваясь в подробности, заглатывать овощи целиком. Но Маня подавилась кусочком картофеля и если бы не вовремя подоспевшая Ба, то она таки добилась бы своего. Но Ба не дала Мане спокойно протянуть ноги, она могучим ударом в спину вернула её к жизни, усадила обратно за стол и пододвинула тарелку.