Марь

— Да вот, зашел по старой памяти. — Он растянул тонкие губы в улыбке. Улыбка была такой же равнодушной, как и голос. — Можно сказать, соскучился. Вы не рады меня видеть, фрау Марфа? А я вот очень рад встрече с вами! Двадцать лет прошло, а я все помню. Если бы вы меня тогда не спасли, не вытянули из трясины, не было бы ничего вот этого. — Его рука взлетела вверх, как у дирижера, описала в воздухе полукруг.

Стеша не поняла, что он имел в виду. Она вообще мало понимала происходящее. Откуда у деревенской бабки такой знакомый? И почему он явился в гости под покровом ночи в сопровождении автоматчиков?

— Я смотрю, фройляйн Стефания не понимает, что происходит. — Немец снова улыбнулся. — Позвольте, я внесу ясность? — Это был риторический вопрос, потому что продолжил он, не дожидаясь разрешения: — Меня зовут Герхард фон Лангер. Мы, милая фройляйн, познакомились с вашей бабушкой двадцать лет назад при весьма загадочных обстоятельствах.

— Так уж и загадочных, — проворчала баба Марфа.

— Вы правы, я выбрал неверное определение. Сказывается долгое отсутствие языковой практики. После кончины моей дражайшей тетушки Ханны мне не с кем разговаривать по-русски. Да, моя двоюродная тетка была родом из России. Она покинула родину во времена красной смуты. — Фон Лангер поморщился, давая понять, как относится к тем событиям. — Признаюсь, это родство не особо способствовало моей карьере, — продолжил он, — но я всем сердцем любил Ханну.

— Как она умерла? — перебила его баба Марфа. Лицо ее в неровном свете керосиновой лампы сделалось похожим на уродливую маску.

— Ханна покончила с собой. — Со скорбной миной на лице Фон Лангер скрестил на груди руки.

Стеше, превратившейся в слух, показалось, что баба Марфа вздохнула. Наверное, все-таки показалось. Какое дело ее бабке до какой-то эмигрантки, не нашедшей покоя на чужбине?

— В последние годы жизни ее мучили кошмары.

— Ее мучила совесть, а не кошмары, — сказала баба Марфа неожиданно резко.

— Как знать. — Фон Лангер пожал плечами. — Про муки совести тетушка Ханна мне ничего не рассказывала, а вот про кошмары… — Он сделал многозначительную паузу, а потом спросил: — Вы хотите знать, кто навещал ее во снах, фрау Марфа?

— Нет.

— Ей снилась Марь. — Немец перевел взгляд со старухи на Стешу. Это был очень цепкий, очень внимательный взгляд. Определенно, он ждал реакции на это короткое, пахнущее дымом и туманом слово.

Стеша перестала дышать, замерла, затаилась. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Отчего-то ей казалось важным никоим образом не дать понять этому человеку, что она знает или хотя бы слышала про Марь. Наверное, у нее получилось, потому что во взгляде фон Лангера промелькнуло и тут же исчезло разочарование. А Стеша вдруг некстати подумала, что на дне его светло-серых глаз тоже живет рыба. Древняя и смертельно опасная.

— Она ничего не знает. — Баба Марфа покачала головой. — Не стоит вести эти разговоры при моей внучке.

— А мне кажется, честность всегда должна быть на первом месте. Разве не этому учит ваша партия? — Фон Лангер отвернулся от Стеши, и она смогла, наконец, сделать вдох. Было в этом немце что-то не просто пугающее, а гипнотическое. Его взгляд своей невыносимой тяжестью был схож со взглядом бабы Марфы.

— Зачем ты пришел, Герхард? — В голосе бабы Марфы снова отчетливо послышался треск горящих веток. — Рассказать, что Анна умерла?

— Ханна не просто умерла, она покончила с собой, — поправил он ее. — Мне кажется, в этом есть неоспоримая разница.

— Принципиальная, — машинально поправила его баба Марфа. И Стеша, прожившая бок о бок с этой женщиной несколько месяцев, вдруг осознала, что ровным счетом ничего не знает о собственной бабке. Она сразу же, с первой минуты знакомства, поставила на ней клеймо малограмотной деревенской старухи. А так ли это на самом деле?

— Принципиальная, — согласился фон Лангер и тут же продолжил: — Ханне снилась Марь. И еще кое-что. Кое-кто.

— Плевать! — сказала баба Марфа резко, а потом всем корпусом развернулась к Стеше, велела: — Иди в свою комнату, Стефания!

— В первый раз она попробовала утопиться.

Стеша попятилась к двери, но ночной гость требовательно взмахнул рукой, и она замерла повинуясь. Или дело было в любопытстве? Стеше очень хотелось узнать, что стало с неизвестной ей Ханной, и понять, почему этот странный разговор так неприятен бабе Марфе.

— В нашем родовом поместье есть старинный пруд. Очень красивое место. — В голосе фон Лангера послышались ностальгические нотки. — Пруд большой и довольно глубокий. Раньше за ним присматривали, но с годами он одичал. Признаться, в нынешнем своем состоянии это место нравится мне даже больше. Появилось в нем что-то первозданное. Или как это сказать? — Он вопросительно посмотрел на бабу Марфу, но та молчала. Правильное слово он нашел сам: — Первобытное! Нечто, что роднит его с вашим болотом. Если вы понимаете, о чем я…

И снова ответом ему стало недоброе молчание. Баба Марфа словно не слышала его, словно думала о чем-то своем.

— Тетушка Ханна очень любила это место, проводила у пруда все свободное время. А времени в последние годы жизни у нее было предостаточно. Она вошла в воду на рассвете, когда никто из прислуги не мог ни увидеть ее, ни остановить. Тетушка хотела, чтобы Она забрала ее к себе, явила милосердие. Она была под водой не меньше двадцати минут. По крайней мере, так рассказал спасший ее садовник. Он пришел на пруд порыбачить. Я позволяю слугам такую вольность. — Фон Лангер снова улыбнулся. Это было механическое мимическое движение, в котором не было ни единой человеческой эмоции. — Он просидел с удочкой не меньше четверти часа, прежде чем тело тетушки Ханны появилось на поверхности. Она всплыла, фрау Марфа! Всплыла, как непотопляемая субмарина. В самом центре пруда, лицом кверху. Садовник, добрый человек, бросился в воду, хотя позднее признался мне, что не чаял увидеть госпожу живой. Но тетушка Ханна была жива, лишь повторяла, что это ее Голгофа, наказание. Что Она отказывается простить ее и принять в свои объятья. Больше тетушка не пыталась подойти к пруду. Она даже перестала принимать ванну, все кричала, что вода протухла и пахнет гнилью.

— Гнилью, — с горькой усмешкой повторила баба Марфа.

— А потом тетушка сказала, что раз Она от нее отвернулась, то ей придется обратиться к тому, кому однажды уже приносила жертву. Она сказала, что он не сможет ей отказать.

— Хватит! — сказала баба Марфа неожиданно резко.

— И он ей не отказал. — Фон Лангер продолжил как ни в чем не бывало. — Он явил ей свою милость.

У Стеши от этого странного и одновременно страшного рассказа пересохло во рту, а по хребту скатилась холодная капля.

— Тетушка Ханна нашла в сарае керосин, вылила на себя всю канистру и воспользовалась моей зажигалкой.

За стеклами круглых очков Герхарда фон Лангера полыхнуло пламя. На какое-то мгновение Стеше показалась, что она видит в них отражение мечущейся, объятой огнем женской фигуры. А потом наваждение исчезло.

— Мы очень долго не могли погасить огонь. — Голос фон Лангера звучал ровно, словно он вспоминал какой-то малозначимый эпизод своей жизни. — Тетушка не давалась, не подпускала нас к себе. Она была похожа на живой факел. Я видел горящих заживо людей, фрау Марфа, и точно знаю, что человеческая плоть не может гореть так долго, что у всего есть свой предел. Но тетушка Ханна горела ровно двадцать три минуты. Я засек время из научного любопытства.