Маргарита Наваррская

Габриель отсчитал пятую дверь слева. К ее ручке была привязана бантиком красная лента для волос - условный знак на тот случай, если Филипп что-то напутает. Эта трогательная подробность лишь усилила раздражение несчастного влюбленного.

– Вот бесстыжая!
– зло пробормотал он.
– Вот развратница!..

Повинуясь внезапному порыву, Габриель поставил на пол свечу, дрожащими пальцами отвязал ленту и принялся покрывать ее жаркими поцелуями.

"Боже, да я спятил!
– в отчаянии думал юноша, прижимаясь губами к тонкой полоске шелка, единственным достоинством которой было то, что она помнила запах кожи и волос его любимой девушки.

– В самом деле спятил... Филипп был прав: не стоило мне сюда приходить. Зачем я здесь? На что я надеюсь?.."

Горестные размышления Габриеля прервали приглушенные голоса за дверью напротив. Он быстро сунул ленту в карман и пинком ноги погасил стоявший на полу огарок, однако скрыться не успел. В следующее мгновение дверь приоткрылась и в коридор выскользнул Симон де Бигор с зажженной свечой в руке.

– Габриель!
– изумленно воскликнул он.
– Ты? Вот так сюрприз!

– Ради Бога, потише!
– сквозь зубы прошипел Габриель.
– Зачем кричать? Пойдем, скорее!

Он схватил растерянного Симона за локоть и силой увлек его за собой.

– Что случилось, друг. Почему...

– Да помолчи ты, дубина!

Свернув за угол, Габриель остановился и лишь тогда отпустил руку Симона.

– Что это с тобой?
– в недоумении спросил тот.
– Какого черта...

– А ты какого черта? Разорался, как на площади. Неровен час, девчонки всполошатся и вызовут стражу.

Симон хмыкнул.

– Пожалуй, ты прав. Это я сглупил - незачем было кричать. Но представь мое удивление, когда я увидел тебя...
– Вдруг глаза его округлились.
– Батюшки! Так ты был у Матильды?

Краска бросилась Габриелю в лицо.

– Нет, не был, - сипло ответил он.
– Ни у кого я не был.

– А почему же ты здесь?

– Ну... Собственно... Я только иду к ней.

– Да?
– с сомнением произнес Симон.
– Только идешь? В эту-то пору? Брось дурить, друг. Придумай что-нибудь поубедительнее.

– А я не дурю. Я говорю то, что есть на самом деле, и не собираюсь ничего придумывать.

– Так уж я тебе и поверил... Однако постой!
– Он поднес свечу ближе к Габриелю и смерил его изучающим взглядом.
– Ну и ну! Всклоченные волосы, раскрасневшееся лицо, потрепанная одежда - видать, одевался наскоро... Ага, и вот еще что!
– Прежде чем Габриель успел что-либо сообразить, Симон вытянул из его кармана ленту, кончик которой неосмотрительно выглядывал наружу.
– Какая милая вещица! Подарок любви, верно? Только ее следует носить на рукаве, а не в кармане. Или, еще лучше, связать бантиком и приколоть к груди. Хочешь покажу?.. Нет, это потрясающе: ты отбил у Филиппа девчонку! Вот здорово! Да он просто лопнет со злости!

Сконфуженный Габриель отобрал у Симона ленту, запихнул ее поглубже в карман и растерянно пробормотал:

– Что за вздор ты несешь! Ничего такого не было...

– Так-таки и не было?
– ухмыльнулся Симон.
– Хватит заливать, друг, меня не проведешь. Я вовсе не глупый, я все замечаю... Ну, и как она в постели, хороша?.. Ах да, я же забыл, что это у тебя впервые. Тебе понравилось?

– Прекрати!
– даже не воскликнул, а скорее прорычал Габриель.

Симон озадаченно взглянул на него и пожал плечами.

– Ладно, воля твоя. Если не хочешь говорить об этом, так тому и быть. Не стану же я принуждать тебя. Да, кстати, почему ты так рано уходишь?

– А ты почему?

– Фи!
– брезгливо поморщился Симон.
– Мне просто не повезло. Шлюха чертова! Бах-трах, легкий вздох, свечку в руки - и будь здоров. Бревно бесчувственное!

– А может быть, ты сам виноват, что не сумел расшевелить ее?

– Еще чего скажешь! Я же не мальчишка какой-нибудь, вроде тебя. Я человек женатый...

– И рогатый, - неожиданно съязвил Габриель. Он не имел обыкновения, подобно остальным, подтрунивать над Симоном, но сейчас, доведенный до белого каления его расспросами, не смог придержать свой язык.

– Эх, ты!
– обиженно произнес Симон.
– А еще друг...

– Прости, я не хотел. Как-то само самой вырвалось.

– Я ведь так люблю Амелину, - затянул Симон свою старую, уже порядком набившую Габриелю оскомину, песенку.
– Я боготворю ее. А она, негодница...

– Она пообещала больше не изменять тебе, - резонно заметил Габриель.

– Зато раньше изменяла. Еще как изменяла.

– И ты решил отомстить ей? Ну-ну, давай, времени впереди много может, свое отквитаешь.

Теперь пришла очередь смущаться Симону.

– Да нет, что ты! Это так... нечаянно.
– Он взял Габриеля за руку и с мольбой в голосе добавил: - Только не говори ничего Амелине. Если она прознает об этом, снова загуляет с Филиппом. Вообще никому не говори... Ну, пожалуйста, пообещай, что будешь молчать. Хочешь, на коленях попрошу?

– Не стоит, я и так ничего не скажу. При условии, конечно, что и ты забудешь о нашей встрече.

– Безусловно! Я нем, как статуя.

– В таком случае, я тоже нем, - ответил Габриель.
– Доброй ночи, Симон.

– А разве ты не идешь к себе?

– Нет. Я... э-э... Я немного прогуляюсь.

Симон добродушно усмехнулся.

– Ага, проказник, еще захотел! Ну что ж, ступай прогуливайся... Гм, только смотри не забегайся.

Габриель печально вздохнул.

"Что-что, а забегаться мне явно не грозит".

Он проводил долгим взглядом уходящего Симона, затем свернул за угол и вскорости снова оказался перед дверью Матильды.

"Ступай-ка ты прочь, дружок, - сказала ему здравая часть рассудка. Дождись утра. Это не самый лучший способ завоевать благосклонность порядочной девушки - заявиться к ней среди ночи и признаться в любви, полагая, что она тотчас бросится тебе на шею".

"Почему же?
– отозвалась другая часть, одуревшая от страсти.
– Все в порядке. Я нравлюсь ей, но она не хочет это понять, ибо вбила себе в голову, что влюблена в Филиппа".

"Глупости!
– возразил здравый смысл.
– Это чистой воды самообман".

"Вовсе нет, - упорствовала дурь.
– Это правда".

Как обычно, дурь взяла верх над доводами здравого смысла. Габриель постучал.

Ему показалось, что прошло несколько долгих столетий прежде, чем за дверью послышалось шуршание шелковых юбок и тихий стук поднимаемой щеколды. Наконец, дверь отворилась, и на пороге появилась Матильда. В этот поздний час она как будто и не собиралась отходить ко сну и была одета в то же самое платье, что и на вечернем приеме у принцессы.

Увидев совсем не того, кого ожидала увидеть, Матильда вскрикнула: