Марионетка для вампира

— Послушай, я не пьяна, я зла… Но даже пьяная я не дебоширю и по лестницам в темноте не ношусь. А если не веришь, то запри меня на ключ. Дверь выломать я точно не сумею.

Карлик, продолжая держать в руках лампу, привалился к дверному косяку.

— Верка, Верка, Верка… Глупая Верка… Ничего-то ты не поняла. Барону плевать, будешь ты бегать по лестнице или нет. Ему куда важнее не бегать по ней самому. Поэтому я здесь. Поэтому я никуда не уйду. Потом у тебя тепло, не то, что сейчас в кухне, и мне больше нравится спать у тебя в ногах, чем на чертовой раскладушке.

Я принялась тереть ладони еще сильнее, не сводя глаз с улыбающейся физиономии карлика.

— Карличек, давай снова на чистоту. Теперь я самолично убедилась, что барон псих. Да, я его боюсь. Но ты не собачка, чтобы спать у меня в ногах. Ты — человек, и ты, извини меня, мужчина. Я не хочу спать в одежде, и я не могу раздеться при тебе, сколько бы ты не заверял меня в том, что на самом деле ты — охранная собачка. Что нам с тобой делать?

Карлик продолжал улыбаться, будто я ничего и не сказала. Я выжидающе зыркнула на него — при свете лампы моя мимика не могла остаться незамеченной!

— Сколько тебе лет? — не выдержала я идиотского молчания.

Карличек повел плечами, как последняя… дамочка из веселого дома.

— Достаточно для того, чтобы понять, о чем ты говоришь, Верка, — снизошел карлик до разговора со мной. — И не так мало, чтобы махнуть рукой на приказ барона, считая его опасения беспочвенными. Он будет бродить здесь всю ночь, приготавливая для тебя мастерскую, и что взбредет в больную голову барона, даже ему, — карлик ткнул большим пальцем в потолок, — не известно. Я буду лежать у вас в ногах смирно. Вы даже дыхания моего не услышите.

Я открыла рот, чтобы возразить, но карлик приложил палец к губам, и до моего пьяного мозга дошла причина перехода на "вы" — барон стоял под дверью, и что именно привело его так скоро под мою дверь было тайной даже для карлика.

— Хорошо. Доброй ночи! — сказала я так громко, чтобы барон принял это и на свой счет.

И я действительно услышала легкое поскрипывание половиц. Руки сами справились с платьем, и я едва успела шепнуть, чтобы карлик не гасил лампу. Под платьем у меня оставались джинсы и свитер. Узрев их, карлик отвернулся лицом к двери, и я, избавившись от них, забралась под одеяло в футболке и гольфах.

— Оставь лампу! — снова попросила я. — Мне нужен свет для набросков. Я слишком перенервничала. Мне вина мало, мне нужно расслабиться за работой. Я немного порисую и сама погашу лампу, ладно?

Карлик молча водрузил керосинку на прикроватную тумбочку и залез на кровать, как был, в одежде, только без сапог. Свернулся калачиком и затих. Славный песик. И у такого хозяина! Спал он или просто лежал с закрытыми глазами, понять было сложно, зато я прекрасно различала в тишине шаги Милана. Возможно, барон действительно занят обустройством мастерской, а может забыл, что я теперь мужчина…

Подушка давила на спину, точно голые доски изголовья, но я старалась не обращать на них внимания и рисовала с упорством первокурсницы. Но сколько бы я ни калякала, у меня выходил пан Ондржей, но никак не его сестра. Когда за дверью в очередной раз послышались шаги барона, я откинула одеяло и только шевеление карлика удержало меня от необдуманного шага — выйти к барону и отказаться от выполнения заказа. Отказаться — может быть, и правильное решение, а вот выходить к нему в неглиже опасно — пусть темнота и тишина хоть немного отрегулируют нервы барона до моей следующей встречи с ним. Он сам признался, что плохо выспался, потом перенервничал из-за своего признания, затем разозлился на мой отказ поцеловать его… После этого у бедняги просто завертелась в голове безумная мельница. Однако ему хватило здравого смысла приставить ко мне охрану. Стать жертвой сексуального маньяка — это полбеды, но он ведь еще и убивает… Теперь я уверена в том, что кровожадность барона распространяется далеко за пределы обеденного стола.

Я закрыла глаза — передо мной одно за другим начали проплывать лица несчастных марионеток. Так отчетливо, будто я провела перед ними несколько часов. Это обман мозга, я не могла запомнить их лиц, куклы висели слишком плотно друг к другу. Я просто вижу плоды своей фантазии, подогретой жалостью к неизвестным мне девицам легкого поведения. Неужели их всех убил Милан, неужели… А потом, как настоящий маньяк и извращенец, обтачивал наждачной бумагой их лица.

Я не хочу, чтобы это было правдой, не хочу… Я тоже сидела часами, обтачивая его лицо и не желаю верить, что держала в руках лицо чудовища. Но кто скажет правду? Никто — пан директор такую сказку складную рассказал, что после дополнений Милана и не поймешь, что в ней правда, а что злая ложь. Но трагедия произошла. И в этих стенах. Ровно десять лет назад. Эта цифра слишком сильно пропечаталась в моем мозгу, что я уверовала в нее, как в непреложный факт.

Я зажмурилась так сильно, что на ресницах проступили слезы. Почему Милан не смог снять с мертвой жены посмертную маску? Он ее утопил, что ли? Раз это квалифицировали как самоубийство. Задуши он Элишку или застрели, лицо бы не пострадало. Меня трясло, но именно от жутких мыслей, потому что в комнате было тепло. Даже душно. Я снова уткнулась в блокнот, но закончилось все новым скомканным листом.

Милан прав, я не тот кукольник, который ему нужен. Я не та женщина, которая в любом случае нужна Яну. Я могу уехать прямо завтра. Да, я именно так и сделаю. А что, если барон меня не отпустит, даже когда я скажу, что между мной и Яном все кончено? Эта мысль тоже превратилась в гранитную истину. Не отпустит!

Я снова откинула одеяло и, косясь на спящего карлика, ступила на ледяной пол ногами в скрученных гольфах. Подошла к двери, прислушалась. Тихо. Вернулась к шкафу, в котором стоял мой чемодан. Приподняла его — слишком тяжелый, а колесики на снегу не помогут. Ничего. Александра сбежала от его предка с одним чемоданом, а я уйду от Милана с одним рюкзачком. Одеваясь, я цепким взглядом держала куртку, висевшую на спинке стула, словно боялась, что та исчезнет. Затем снова подошла к двери, за которой все это время оставалось тихо. Приоткрыла ее на щелку, прислушалась, но высовываться не стала. Даже если меня поймают в куртке, под которую легко спрятать рюкзачок, скажу, что у меня болит голова, и я пошла гулять… Вот именно, гулять!

Но тут дверь открылась сильнее — я видимо переоценила свою трезвость и нечаянно лишилась равновесия. Собрав силы в кулак, я рванула дверь на себя. Вернее хотела это сделать, но дверь не поддалась. Кто-то тянул ее из коридора. Вся моя решимость улетучилась — я безумно испугалась встречи с бароном.

Нет, нет, нет! Чуть ли не в голос закричала я, пытаясь удержать ручку, но та выскользнула из руки, и я упала на пол. Оставалось лишь надеяться, что барон вспомнит про порог и остановится, не переступив его. Долгие мгновения дверь оставалась полуприкрытой. Думает, что ему дальше делать? Я хотела позвать барона по имени, но вовремя прикусила язык. Не провоцируй, не провоцируй…

Я сглотнула уже третий по счету противный винный ком и сообразила, что у меня просто разыгралось пьяное воображение, и в коридоре на самом деле никого нет. Выдохнув в голос, я поднялась и сделала шаг к двери. Только один. Дальше идти не потребовалось. Дверь захлопнулась, но не сама. Ее захлопнула моя привычная ночная гостья и осталась у дверей, будто ждала от меня приглашения войти.

Я кивнула, не в силах отвести взгляда от некогда пустых глазниц. Сейчас при свете лампы они вдруг превратились в глаза, темные, большие, напуганные, с огромными ресницами. Я ударила себя ладонью по губам, чтобы сдержать крик, попятилась и, споткнувшись о маленькие сапожки, грохнулась, едва не расшибив затылок об остов кровати.