Марионетка для вампира

Я вытащила на свет Жизель, осторожно расправив нити. Вага классическая, с одним рычажком. Другой и не нужен — рот у марионетки не открывается. Барон не специалист по скрытым в голове механизмам, он просто ребенок, возящийся с газетами и клейстером. Он просто ребенок, нездоровый на голову. Его слишком часто запирали в кладовке с ножницами и бусинками, вот он и увлекся шитьем нарядов для кукол. Может, у него был не только брат, но и сестра?

К черту семью баронов! К черту самого барона! Я выполняю заказ, который не имеет с заказчиком ничего общего, ничего…

Я тронула прическу Жизель и отдернула руку — волосы настоящие. К горлу подкатила овсянка, но свободного тазика рядом не было, и пришлось проглотить ее обратно. Все, все… Надо успокоиться. Кроме волос, ничего настоящего в кукле быть не может.

И все равно я с непонятным трепетом подняла ее пышную юбку — тело не из поролона, и здорово, что так, иначе бы тот уже давно превратился в труху. Чехол тела набит гречкой — кило, а то и все два — и лоскутками. Марионетка потому такая тяжелая. Но она и не обязана быть легкой: кукла не предназначена для театра, так что о руках кукловода художнику заботиться не приходится. Но зачем тогда нити и вага? Барон, видимо, играет с ними, как с живыми девушками. Они скрашивают его одиночество. Весь этот цветастый гарем. Воспоминания очень бурной молодости…

Я затрясла головой, и марионетка затряслась вместе со мной.

— Прости, Жизель, — сказала я отчего-то по-чешски и поспешила вернуть куклу на законное место.

Все — закрыть шкаф и больше не открывать. Ни за что и никогда! Я узнала все, что мне следовало знать про манеру работы барона. Я сошью такой же тюфяк и набью крупой. Одного я знать точно не хочу — откуда барон возьмет волосы? Рука непроизвольно потянулась к макушке. Нет, их я ему не отдам! И не продам! Но факт остается фактом, он может их попросить — другой причины в расчесывании моих волос и заботе о них я теперь не видела.

В мастерской оказалось достаточно дневного света, идущего от окон, и я не включила ни одной лампы. Хотела снять кольцо, чтобы не запачкать, но передумала — здесь слишком легко его потерять. Впрочем, я привыкла к кольцу за эти несколько дней. Срослась с ним, как с родным.

Пора действовать. Время не ждет. Барон потерял сон… Тьфу ты… Я повязала себе фартук, придвинула к рабочему столу табуретку и поставила перед собой кусок глины. Милан прав — рисовать пустое, я теперь точно знаю, как выглядит Элишка, и сумею сделать из этой скользкой болотного цвета массы шедевр, от которого запищала бы половина академии! Я сделаю это, сделаю, сделаю!

Я произносила эти слова вслух, как заклинание, или песню бурлаков на Волге! Работалось легко. Глина отлично вымокла, и хватало одного нажатия, чтобы оформить нос, подбородок, уши, шею… Короткую, длину я придам ей уже в папье- маше. Глаза я оставила впадинами, как у призрака, только не такими глубокими — чтобы было, что потом расписывать. Барон вряд ли согласится вставить в глаза лампочки. Это она, она, она…

Я сбрызнула глиняную голову Элишки водой и закутала в полиэтилен. Как только барон даст добро, я разрежу ее жестяными пластинами и залью гипсовой массой. А пока раскрою тело. Это быстро — пять овалов. А теперь самое сложное: во-первых, не оборачиваться на глиняную модель, а, во-вторых, совладать с машинкой. В таких случаях помогает только полный запас матерных выражений, но мне криворукой и они не помогли! Я уже чуть ли не волком выла, распарывая очередной петляющий шов. А потом просто в слезах и нецензурных выражениях швырнула ткань на стол.

— Как же вы любите ругаться, Вера! Даже на безответную ткань!

Я не вскочила со стула, потому что сразу заметила на столе тень от его высокой фигуры. За окном еще день. Я только-только включила вторую лампу и потому не закрыла дверь. Куска глины под рукой нет… Швырнуть в незваного гостя нечем!

— Я не умею пользоваться ножным Зингером, — проговорила я, хотя хотела кричать: что вы тут делаете, на дворе день, днем вампиры спят в гробу и не пьют ничьей крови!

— Задерните, пожалуйста, занавеску, Вера, — проговорил барон тихо. — Мне свет глаза режет.

Я задернула.

— Спасибо. А теперь уступите мне, пожалуйста, место.

Я встала. Он сел. А я осталась стоять по его левую руку. Не отходить же на его манер за стул и дышать в затылок.

— Почему вы не спите? — спросила я, чтобы избежать невыносимой паузы, и краем глаза сразу поймала его улыбку.

— Я же сказал еще вчера, все из-за вас, Вера. Не ем, не сплю, все думаю… О вас же, Вера.

Барон поправил нити и опустил ногу на педаль.

— Я думала, вы думаете о кукле, — пробормотала я, проклиная горящие уши.

— Так я о ней и думаю, Вера, — отозвался барон, пропуская ткань под лопатку.

— Вы же сами сказали, что вы — это ваши куклы, вы их очень любите. Выходит, они часть вас. Вот эта часть и лишает меня сна.

Я проглотила кислый ком. Хорошо, что я еще не обедала.

— Кстати, почему вы голодаете? — теперь барон смотрел на меня вполоборота.

— Карличек сказал, что дважды поднимался к вам с предложениями поесть. Вы плохо себя чувствуете после вчерашнего?

Теперь у меня пылало все лицо.

— Нет, со мной все хорошо. Это просто привычка такая. Не есть во время работы и вообще днем не есть. Студенческая привычка.

Под внимательным взглядом Милана я превратилась в пани Райче, то есть помидор!

— Пан барон, прекратите так на меня смотреть! Вы правы, я женщина и не способна хладнокровно воспринимать подобные рассказы. Лучше бы вы вчера молчали!

Он тотчас вернулся к шитью. Швы выходили ровные-ровные, и я, чтобы не стоять истуканом, присела у его ног и завязывала нити, пока барон строчил новые овалы.

— Вера, — Милан нагнулся ко мне и замер. Наши носы вновь оказались рядом.

— Я не рассказал вам ничего страшного и боюсь спросить, что вы там себе нафантазировали, — по его лицу прошла злобная ухмылка, отозвавшаяся в моем теле дрожью. — И вообще вы ведете себя непростительно брезгливо для женщины, которая согласилась лечь в гроб живьем на потеху толпе.

— Что?

Я отшатнулась от барона и оказалась в позе краба и, если честно, с удовольствием бы поднялась сейчас на руки и ноги, чтобы отползти от Зингера еще дальше. И тут только до меня дошло, о чем говорит барон!

— Неправда! Я ничего не знала про гробы и свою роль, поверьте мне. Я соглашалась делать куклы, не более того. И вообще смутно понимала, что может представлять из себя подобный музей… Я просто хотела делать свою работу, — повторила я уже шепотом.

Лицо барона стало серьезным, и шрамы вновь сделались намного заметнее.

— Выходит, и в этом Ян мне солгал. Ладно уж лгать про любовь с первого взгляда, это ожидаемо для мужчины, но с гробами не шутят, как и с вольерами для волков. Вы понимаете?