Марш 30-го года

– Тебе хочется в "Иллюзион"?

– А что же? Хочется. А тебе не хочется?

– Не хочется.

– А скажи, твой институт называется императорским?

– Мой институт не называется императорским.

– Так чего же ты...

– Я ничего...

– Идем, - решительно сказал Павел и тронул Алешу за плечо.

– Отстань!

– Идем, уже впускают.

За кустами акация на главной дорожке проходили головы и картузы посетителей "Иллюзиона". Алексей поднялся со скамьи, неожиданно выпрямил высокое, ловкое тело и потянулся, положив руки на затылок.

– Идите, я вам не мешаю.

– Раз ты не идешь, значит, и я должен тут торчать, - пробурчал недовольно Павел.

– Да ну вас к черту!
– сказал Богатырчук.
– Пригласил, а теперь назад? Ты меня из дому вытащил? Какое ты имел право, уважаемый?

– На тебе сорок копеек, и ступай один.

Богатырчук взял сорок копеек, подбросил их на ладони и грустно ухмыльнулся красивым ртом:

– Подлецы! Вы думаете, у меня действительно никакой чести нет? Подлецы вы после этого! На твои сорок копеек!

Он с размаху опрокинул ладонь на протянутую руку Павла.

– Убирайся! Богатырчук может принять приглашение товарища, а подачек не принимает. Если даже его пригласит Колька Котляров, этот беднейший из пролетариата Костромы, Богатырчук примет приглашение.

Колька Котляров сказал без всякого выражения:

– Я тебя не приглашаю.

– Почему?

– Не хочу.

– Нет, почему?

– Сказать?

– Скажи.

– Принципиально.

Колька стоял перед Сергеем мелкий, нескладный, ничего не унаследовавший от плотника Ивана Котлярова: ни саженных плеч, ни коренастости, ни буйной шевелюры, но сквозь плохонькую оболочку ясно был виден его принципиальный дух. Павел пошевелил руками в карманах и сделал шаг к Николаю:

– Интересно!

Одна Таня осталась на диване и спокойно играла пушистым кончиком косы на коленях. Колька под горячим взглядом павла поежился, но не улыбнулся, отвел галаза и сказал негромко:

– Да чего говорить! Ты спроси у него, почему он не работает?

– Ха!
– засмеялся Богатырчук и повалился на диван рядом с Таней. Старая песня. Меня даже не раздражает. Дома папаша с мамашей талдычат, теперь Колька прибавился. Черт бы вас побрал, почему вы отца Иосифа на помощь не позовете?

– Нет, ты все-таки отвечай, - сурово произнес Павел.
– Он тебе в глаза сказал, и ты в глаза.

– Знаешь что? Дома я читал "Три мушкетера". Знаешь, до чего интересно! Пришел ты, Цыган. Идем да идем! Пожайлуста! А вы мораль тут развели, труженики! Настойчиво требую, веди меня в этот самый "Иллюзион". Требую выполнения обязательств.

– Хорошо, выполню обязательство, а только скажи, почему ты не работаешь?

Богатырчук протянул руку по спинке дивана сзади Тани, и Таня немедленно выпрямилась, все так же теребя кончик косы.

– Скажу. Алешка и так знает. Скажу. Но все-таки нет справедливости. Алексей тоже не работает, однако ты его тащил в "Иллюзион"? Тащил, Колька?

– Тащил, так разница: Алешка студент, он работает, только ничего не получает. А с какой стати я буду тебя водить, когда ты нарочно не работаешь?

– Ну, хорошо. Почему я не работаю? Не хочу. Не хочу работать на Пономарева. Не хочу жить в этой самой Костроме. Здесь живут рабы Пономарева и Карабакчи. Ты сколько получаешь, помощник слесаря?

– В этом месяце заработал семнадцать, - хмуро ответил павел, не глядя на Сергея.

– Семнадцать. А ты сколько, Колька?

– Не в том дело, а ты дальше говори. На кого ты хочешь работать?

– Ни на кого.

– Как это у тебя выйдет?

– Как-нибудь выйдет. Опять в цирк пойду.

– Балда!
– сказал павел.
– А в цирке ты на кого будешь работать? Все равно на хозяина.

– В цирке не так, детки. В цирке я работаю для людей. И вижу людей. Вы этого не знаете. Когда выскочишь на арену на Цезаре... свет какой! Глаза какие! Да что вы понимаете?

– Чьи глаза?
– тихо спросила Таня.

– Всякие глаза: и у людей, и у Цезаря. Какие красавицы смотрят, улыбаются. Да и не только красавицы!

– И что?
– так же тихо спросила Таня.

– Он себе шею свернет на Цезаре, а хозяин все равно в карман тысячи положит, - тоскливо протянул Николай.

Сергей вскочил. Он стал против Николая, взмахнул кулаком и этим движением как будто сбросил с себя богатырское свое добродушие:

– Наплевать мне на хозяина! Когда я на арене, хозяин - мой лакей, понимаешь? Он смотрит мне в глаза и дрожит. Я тогда артист. Ты знаешь, что такое артист? Знаешь?

– А за что тебя хозяин выгнал, Сережа?

Богатырчук не ожидал нападения с этой стороны. Он повернул к Алексею тяжелую голову:

– За что?

Алексей стоял у кустов акации и заканчивал перочинным ножиком пищик. Он поднял глаза на Сергея, вложил пищак в рот и вдруг запищал на нем оглушительно и комично-жалобно, а потом спросил, перекосив губы в ехидной гримасе:

– Да. За что?

Павел взмахнул руками и захохотал. И Николай с застенчивой улыбкой отвернулся к фонарю. Улыбнулась и Таня, присматриваясь к Алеше.

Богатырчук оглянулся.

– Выгнал? Не выгнал, а...

– Уволил, - серьезно закончил Павел.

Сергей осторожно сел на диван. Таня смотрела на него с интересом.

– Все-таки за что, Сережа?
– ласково спросила она.

– За грубость, - тихо ответил Сергей и улыбнулся ей печальными глазами.

Таня задержала на нем внимательный, почти материнский взгляд, поднялась с дивана, перебросила косу назад и сказала решительно:

– Хватит! Идем в театр, все! Слышишь, Алеша?

Алексей увидел ее нахмуренные брови и протянул руку к Павлу:

– Павлушка, одолжи сорок копеек до завтра.

6

По дороге домой Алеша и Таня отстали. Таня спросила:

– Неужели ты из гордости не пошел в "Иллюзион" за Колин счет?

– Не из гордости, Таня, а из бедности.

– Это все равно.

– Нет, не все равно. Если у меня были бы деньги, я могбы пойти за их счет.

– А где ты возьмешь отдать Павлу сорок копеек?

– У отца.

– Ты у него много берешь денег?