Марш 30-го года

– С вами нельзя дело иметь... Вы... просто... черт его знает!

Павел оскалил белые зубы и по-настоящему злился.

– Он - дикий, - сказал Алеша.
– У него добрая душа, но он дикий. Я бы на твоем месте не брал у него денег из-за его дикости.

– Алеша, говори серьезно.

– Да что же тут говорить? Я не знаю, на каких условиях он предлагает тебе помощь. Если без отдачи - брать нельзя.

– Почему?
– спросил Павел.

– Я не взял бы.

– Почему?

– Это слишком... это должно... слишком большую благодарность. Слишком большую.

– Какая благодарность? Я ей даю деньги сейчас, а сам буду готовиться на аттестат зрелости. Пока они выучатся, я подготовлюсь. Тогда она мне будет помогать.

– А если не подготовишься?

– Тогда она отдаст мне деньгами, когда будет доктором.

– Это не выйдет.

– Неужели не выйдет, Алеша?
– Таня жалобно смотрела на Алексея.

– Давайте говорить серьезно. Снаружи здесь все кажется просто. Он тебе поможет, а потом ты ему. Правда? На самом деле, ничего такого просто нет. Эту услугу нельзя ерять рублями. На аттестат зрелости Павел не подготовится, и вообще ваши планы могут легко рухнуть. Началась война, а что потом будет, никто не скажет. Вообще деньги можно брать, но ответить такой же услугой, может быть, Тане и не придется.

– Все равно.

– Извини, пожайлуста. Не все равно.

– Значит, ты против?
– сказала Таня.

– Алексей путает. Такого наговорил. А это обыкновенное денежное дело. Дело - и больше ничего.

– Если так, так вам и мой совет не нужен. А я считаю, что такие вещи не коммерческая сделка. Такие вещи бывают, если - любовь.

– Вон ты куда загнал, - протянул Павел и покраснел.

– Чего загнул? Что ты любишь Таню, я не сомневаюсь...

– Какого ты черта!
– закричал Павел.
– Ты не имеешь права так говорить! Если нужно, так я сам скажу!

Павел смотрел на Алешу гневным взглядом, и у него дрожали губы.

– А почему же ты не сказал?

– Дальше!
– сказала Таня серьезно и строго.

– Дальше? Деньги можно взять, если и ты любишь Павла.

– Вот сукин сын!
– прошипел павел. Но боялся смотреть на Таню и замолчал отвернувшись.

Таня сидела тихо, рассматривала какие-то царапинки на столе. Потом подняла глаза на Алешу, встретила его суровый, тревожный взгляд и тихо спросила:

– Значит, любовь нельзя оставить в сторонке?

– Нельзя.

– Спасибо, Алеша. Ты - настоящий Соломон. Ты очень мудро сказал. Значит... Павлуша... я еще подумаю, хорошо?

Павел пожал плечами. Алексей спросил печально:

– А ты, Павел, почему меня не благодаришь?

Павел зло улыбнулся:

– Зачем тебя благодарить? Ведь ты тоже любишь Таню.

Таня бросила на Павла убийственный жестокий взгляд, который немедленно усадил его на скамью, и обратила к Алексею внимательное,холодное лицо. Алеша побледнел, и его губы что-то выделывали, какую-то гримасу презрения, а может быть, и страдания. Он, наконец, улыбнулся и даже склонился к Тане с веселой галантностью:

– Обрати внимание: "тоже"! Весьма знаменательное словечко. Это, во-первых. А во-вторых,, ты ошибаешься, Павел. Я никогда и не воображал, что могу полюбить Таню, она об этом знает, иначе не выбрала бы меня судьей в таком трудном вопросе. И вообще, пусть призрак влюбленного Теплова не смущает ваши сердца.

– Ну, хорошо, довольно шутить, - улыбнулся Таня.
– До свиданья, Алеша.

12

Таня уехала в Петербург вместе с Алешей. Накануне она сказала Алеше:

– Я приняла помощь Павла, только это вовсе не подтверждает те глупости, которые ты тогда говорил в садике.

– Неужели ты и не сказала Павлу правду?

– Какую правду?

– Что ты его любишь.

– Такая правда не нужна. Я не согласна с тобой, что помощь нужно принять только, если любишь. Это все чепуха. Я ему тоже помогу... потом. Утебя слишком большая гордость. Я не такая гордая.

– Значит, ты не любишь Павла?

– Отстань. Значит, завтра на вокзале.

– Хорошо.

На вокзале Алексей на прощанье сказал Павлу:

– Ты помнишь того разбойника Варавву, которого распяли рядом с Иисусом Христом? Какие тогда были Вараввы и какие теперь Вараввы!

Павел грустно улыбнулся:

– И тогдашние Вараввы не могли учиться в институах, и теперешние не могут.

– Дай руку, - приказала Таня.

– Что такое? На.

Таня взглянула на линии руки Павла Вараввы и сказала весело:

– Какая у тебя счастливая рука! Как тебя любят и какой ты будешь богатый и образованный!

– Я подожду, - ответил павел.

Он остался на перроне одинокий и печальный. Пыльный поезд увез на север последние лирические дни того исторического лета.

13

Многие в то лето уехали из города, многие и из Костромы. Доктор Васюня нацепил узенькие белые погоны военного врача и уехал на Кавказкий фронт. Брат Тани, Николай Котляров, и Дмитрий Афанасьев пошли в армию по досрочному призыву. Богатырчук сначала писал костромским девушкам о победах в Галиции, а потом прислал карточки, на которых был снят в форме юнкера. Только Павел Варавва не пошел на войну: все металлисты завода Пономарева были оставлены для оборонной работы.

И прав оказался Семен Максимович Теплов. Уже в феврале прямо из института отправили Алешу в военное училище в Петрограде. В то же военное училище попал и Борис Остробородько.

Война прошла несколько стадий. Они быстро сменяли одна другую и забывались. Прошлые дни непривычной и волнующей тревоги, короткие, очень короткие дни галицийского наступления и Перемышля.

В десяти коротких строчкха, без комментариев и повторений, без подробностей и чувств, пришло известие о разгроме и гибели армии Самсонова. И после этого начался длинный, однообразный и безнадежный позор. Это было невыносимо безотрадное время, наполненное терпением и страданиями без смысла. Война тяжелой, неотвязной ыблью легла на дни и ночи людей, былью привычной, одинаковой вчера, сегодня и завтра. Дни проходили без страсти, и люди умирали без подвига, уже не думая о том, кто прав, немцы или французы, не хотелось уже думать о том, чего хотят немцы или французы, как будто не подлежало сомнению, что разумных желаний не осталось у человечества.

Иногда у людей просыпалось представление о России и немедленно потухало в неразборчивом мессиве из названий брошенных врагу крепостей, из имен ненавистных и презираемых исторических деятелей, из картин глупого и отвратительного фарса, разыгрываемого в Петрограде. К старому представлению о России присоединялась новая, чрезвычайно странная и в то же время убедительная мсыль: и хорошо, что бьют царских генералов, и хорошо, что нет удачи ненавистным, надоевшим правителям.

За эти годы много совершилось горестных событий в жизни людей.