Марш 30-го года

На веранде Остробородько собралась большая компания. Говорили исключительно о надвигающейся войне. Городской врач, кругленький и остроглазый человек, Василий Васильевич Карнаухов, называемый в городе чаще просто Васюней, ораторствовал воодушевленно:

– Уверяю вас честным словом - демонстрация! Что вы шутите? Франция и Россия! Немцы еще не сошли с ума. Вы думаете, они рискнут из-за Франца-Фердинанда? Мы своей силы не знаем, а немцы знают. Это не девятьсот четвертый год! Великая Россия! Великая Россия, господа!

Борис стоял против группы женщин, обрывал чайную розы и очень ловко бросал ее лепестки в прически дам. Дамы встряхивали головами, улыбались красивому Борису и старались внимательно слушать Васюню. Продолжая игру, Борис говорил:

– Австрийцы что? А вот пруссаки нам зададут, зададут, зададут... После каждого слова Борис бросал новый лепесток.

У барьера веранды стоял и смотрел в сад широкоплечий, лобастый жених Нины - Виктор Осипович Троицкий. Он сомкнул тонкие губы, и было видно, что он одинаково презирает и тех, кто боится немцев, и тех, кто не боится. Белый китель следователя, золотые пуговицы с накладными "зеркальцами", бархатные петлицы, белые красивые руки - все отдавало у Виктора Осиповича мужской серьезностью.

– Виктор, будет война?
– крикнул Петр Павлович с другого конца веранды.
– Будет или не будет? Мне твое слово нужно, я этим вертопрахам не верю.

Троицкий обратился к будущему тестю:

– Я не пророк, Петр Павлович, я пока только следователь.

– Говорите, следователь, не ломайтесь, - сказала одна из дам.

– В таком случае будет, - ответил Троицкий, круто повернувшись к обществу.

– И победная?

– Надеюсь. Мужики не подведут. Вот... пролетарии...

– Подведут, - закричал Борис и бросил остаток чайной розы к дамским ножкам.

Все засмеялись. Петр Павлович, сидя в качалке, замахал руками на Троицкого:

– Брось, брось! никто не подведет! Да вот же и представитель пролетариата. Алексей Семенович, успокойте, голубчик, старика.

Алексей редко бывал в этом доме, сегодня затащил его Борис на правах однокашника. Алешке всегда казалось, что здесь слишком высокомерно относятся к его бедности. Но иногда и тянуло попасть в этот барский уют, в среду красивых женщин и хороших настроений. Приятно было ощущать близость Нины.

Сегодня Алеше не нравился разговор, и он хотел уйти, но Нина оставила всех остальных гостей, поставила перед ним стакан чаю и печенье, села рядом:

– Уйдете, всю жизнь буду обижаться!

И Алексей сидел и смотрел в стакан, стесняясь своей ситцевой

косоворотки. Вопрос Петра Павловича застал его неподготовленным, он покраснел. Борис закричал:

– Пролетариат подумает!

Следователь один не смеялся и строго смотрел на Алешу:

– Интересно!

Алеша сказал:

– Почему вас интересует пролетариат? А командиры?

Троицкий ответил ему, почти не раздвигая сухих холодных губ:

– Командиры меня тоже интересуют. Но в вопросе о командирах вы, вероятно, менее компетентны.

– То есть в каком смысле командиры? В каком смысле?
– Петр Павлович заерзал в качалке.
– Официцерский корпус у нас великолепен. Вы согласны, господин Теплов?

Алексей пожал плечами.

– Не согласны?

Алексей смотрел на Троицкого серьезно, но его губы проделали ряд упражнений, которые в любой момент могли перейти в улыбку:

– Я думаю, что наши офицеры... умеют умирать.

– Благодарю вас, - насмешливо сказал следователь.

– Ну и прекрасно! А чего тебе еще нужно?
– радостно закричал Борис.

– Какой ты все-таки... повеса, - укоризненно проговорил Петр Павлович.
– Что ты говоришь?

Борис с таким вы выражением радостного оживления воззрился на отца, но отец забыл о нем и внимательно обратился к Алеше:

– О, вы не так просто ответили, Алексей Семенович! В ваших словах есть, знаете, такой привкус: вы говорите, умирать умеют, а дальше? Чего они не умеют?

– Я боюсь, что они не умеют побеждать.

– Вы прелесть!
– прошептала Нина.

– Вот, вот!
– Петр Павлович подскочил в качалке.
– Ты слышишь, Виктор?

– Слышу. Только господин Теплов ошибается или... хочет ошибиться. Офицеры умеют и побеждать.

Петр Павлович решительно откачнулся назад и покачал головой:

– Да-а! Если вспомнить прошлую войну, прогноз насчет "побеждать" слабоватый выходит.

Троицкий застегнул верхнююю пуговицу кителя:

– В неудачах японской войны виноват не офицерский корпус, а... вы знаете, кто.

– Двор?

– Не двор, а правительство; впрочем, пускай и двор.

– А Куропаткин, Стессель, Рождественский? Паршивые стратеги.

– Найдутся и хорошие. Во всяком случае, я рад, что господин Теплов признал за офицерами способность умирать. Это очень хорошая способность. У многих ее не бывает.

– Я бы предпочел все-таки, чтобы у офицеров была и способность руководить армией, - сказал Алеша медленно и улыбнулся.

– Как это вы важно говорите: я бы предпочел. Кто вы такой?

Алеша поднялся за столом и одернул рубашку.

– Кто такой я? Если разрешите, - я гражданин той самой великой России, о которой говорил Василий Васильевич.

– Здорово ответил!
– закричал Борис.
– Честное слово, здорово!

Петр Павлович засмеялся в лицо следователю.

– Срезали следователя, а главное, не ответили насчет пролетариата...

Троицкий нахмурил брови:

– Я надеюсь, и на этот вопрос господин Теплов ответит с таким же достоинством, тем более, я повторяю, что в этом вопросе он более компетентен.

Алеша решил уходить. Он пожал руку Нине, но она задержала его руку и подняла к нему глаза.

– Отвечайте, отвечайте, - сказал она чуть слышно.

У Алеши вдруг стало светло на душе от этой маленькой ласки, и он сказал, подойдя к следователю:

– Виктор Осипович, вы помните забастовку тысяча девятьсот пятого года?

– К чему это?
– гордо спросил следователь.

– Пролетариат - это очень большая сила, гораздо, гораздо больше, чем вам кажется.

– Ну?

– Я думаю, что пролетариат не удовлетворится командирами, которые умеют только красиво умирать. Этого будет мало.