Марш мародеров

Этот Вилен смешной, конечно. Нелепый даже. Плащ этот, велосипед с зонтиком, шлепанцы. По крайней мере, он мне нелепым показался вначале. Когда Хал на него наезжать начал, мне даже жалко стало - взрослый мужик, а отпор дать не может. И разговаривает - словно стесняется чего-то все время.

А потом, когда мы тягач начали чинить… ну, не чинить, а пытаться отремонтировать, чтобы он завелся, Вилен оказался самым главным. И мы все его слушались. Я, честно говоря, не верила, что у нас получится. А он знал. И всё по его вышло. Теперь мы - сила. И будем сражаться. Страшно, конечно, но не так, как там, за желтой стеной, где мы тягач и оружие оставили. Там я просто до обморока испугалась - голоса эти, шум. И главное - ведь все эти люди, которых мы слышали, они же, наверное, умерли давно…

Жуть. И объяснения никакого нет. Мы, пока сюда шли через весь город, все пытались понять - что это за стена, почему звуки, почему провода танцуют? Ник сказал, что это все наверняка как-то связано с тем, что со всеми нами случилось. Хал больше молчал, он, когда не понимает, всегда молчит или повторяет «сила дурака в молчании». Ну, хоть на это у него ума хватает.

А Вилен предположил, что мы столкнулись с каким-то неизвестным физическим явлением вроде электростатического поля, только стабильного во времени и пространстве. Они с Ником заспорили, но я ничего не поняла и молчала вместе с Халом.

Спорили, спорили, но так ни до чего и не договорились. Очень надеюсь, что, по крайней мере, поле это безопасно для здоровья. Мне болеть нельзя, потому что я обязательно с мамой должна встретиться. Вернуться домой. Когда наша партизанская война закончится, я поеду в Иркутск. Попрошу Вилена, чтобы он отремонтировал какую-нибудь машину, возьму Камила и поеду. С Камилом мне ничего не страшно. Я всю жизнь мечтала о таком друге - сильном, смелом и надежном.

Вот он лежит сейчас рядом со мной, спит вроде, но ушами все время двигает - слушает, что вокруг происходит. И если человек где-то по улице проходит, сразу вскакивает и всем своим видом показывает - тревога!

Люди здесь ходят часто. Мы второй день ждем Вилена и Бабая. За это время человек двадцать видели. Один раз группа из пяти человек даже завернула в школу. Мы уже приготовились уйти, но они походили по первому этажу - и ушли.

Вообще, тут ночью очень жутко. Все время кажется, что кто-то бродит внизу, по пустым классам, звуки какие-то раздаются оттуда. Но я всегда на Камила смотрю. Если он спокоен, значит, это всего лишь мыши. Или призраки. Призраков я не боюсь.

Я боюсь людей.

Глава седьмая

Бабай приходит утром на третий день ожидания. Приходит один. Хал, дежуривший у чердачного окна, тихонько свистит, привлекая внимание спящих Ника и Эн. Камил вскакивает, стуча когтями, подбегает к дозорному и высовывает лохматую морду в окно. Неизвестно, что он там видит, но неожиданно начинает махать хвостом и вываливает язык, словно бы улыбаясь.

– Он его признал!
– радостно говорит заспанная Эн.

Ник хмыкает, снимает автомат с предохранителя и идет вниз. Вскоре он возвращается с Бабаем. Глава общины выглядит сильно похудевшим. Синяки на лице почти прошли, но двух передних зубов как ни бывало.

– Живые, значит, - говорит он вместо приветствия.
– Едрит-архимандрит. Очкарик ваш тоже живой. Измудохали его сильно.

– Нафига, блин?
– удивляется Хал.
– Чё с него взять, с дохода?

– Проверка, - криво усмехается щербатым ртом Бабай.
– У нас теперь так - всех новичков проверяют: кто, откуда, зачем пришел? Ну, и все такое прочее…

– Аслан приказал?

– А кто же еще. Он же теперь - власть.
– Бабай наклоняет голову и тихо добавляет: - Сволочь, сука.

– В чем заключается проверка?
– озабоченно спрашивает Ник.

– А у них все просто, парень - трое держат, один бьет ментовской дубинкой и вопросы задает.

– И?
– напрягается Ник.

Не то чтобы он не верит в Юсупова, но уж больно жуткая картинка рисуется в мозгу.

– Нормально всё. Не сказал он про вас. Всё кричал про сторожа убитого и бандитов с двадцать пятого километра. «Вы же полиция, вы должны задержать преступников!» Кремлевские ржали потом долго.

– Понятно. А сейчас он где?

– Отлеживается. Бабы ему ребра тряпками перетянули, листами подорожника облепили. С завтрашнего дня на работу должен выйти. Пока его в землекопскую бригаду отрядили.

Бабай умолкает, оглядывает чердак, рюкзаки, спальники, задерживается взглядом на автоматах, встречается глазами с внимательно следящим за ним Камилом и переводит разговор на другое:

– Я смотрю, прибарахлились вы… Танковое училище?

– Угу, - кивает Ник.

– И сожгли потом.

– Чтобы врагу не досталось.

Бабай вытаскивает грязную тряпицу, заменяющую ему носовой платок, вытирает пот, выступивший на лысине.

– А Аслан со своими бошки ломают - кто пятерых его людей завалил и пожар устроил.

– Четверых, - поправляет Хал.
– Мы, блин, четверых мочканули.

– А-а, значит, пятого не вы… - Бабай делает движение глазами - словно что-то отмечает для себя в памяти.
– Ну, я так и подумал. Четверо-то пропали, с концами. А одного возле бывшего ресторана «Акчарлака» нашли. Четыре дырки в спине.

– Из чего стреляли?
– заинтересовано спрашивает Ник.

– А в него не стреляли. Проткнули почти насквозь и ствол забрали.

– Это же Фи… - начинает Эн, но Ник резко обрывает ее:

– Погоди! Значит, они не знают, что…

– Что «что»?
– прищуривается Бабай.

– Что у нас есть танк, двести стволов, патроны и гранаты!
– режет правду-матку Хал.

– Едрит-маргарит, вот, значит, как… Ну-ну… - кивает Бабай.
– А делать что собираетесь?

– Есть хотите?
– отвечает вопросом на вопрос Ник и пододвигает к Бабаю вскрытую банку тушенки, в которую воткнут штык-нож.

– Рахмет[30].

Пока он ест, аккуратно, не роняя ни кусочка мяса, ни капли жира, на чердаке царит тишина, нарушаемая лишь постукиванием ножа о банку. Когда с тушенкой покончено, Камил подходит к Бабаю и, наклонив голову, внимательно смотрит на опустошенную банку.

– На.
– Бабай ставит ее перед псом.

Камил радостно вылизывает жестянку и уходит в свой угол.