Маршалы Наполеона

Так или иначе, знакомство и дружба с Дезе вскоре круто изменили жизнь генерала Даву.

26 вандемьера VI года республики (17 октября 1797 г.) разгромленная в Италии и теснимая на Рейне Австрия подписала мирный договор с Францией в Кампо-Формио. Победоносная в Европе Директория, с подачи прославленного Итальянским походом 1796/97 гг. генерала Бонапарта и хитроумного министра иностранных дел республики Талейрана, стала вынашивать далеко идущие экспансионистские планы. Причем на этот раз дело не ограничивалось рамками европейского континента. Алчные взоры французской буржуазии пали на Египет. Захватив эту богатую провинцию дряхлеющей на глазах Оттоманской империи, Франция вплотную приближалась к Индии. Овладев Индией — «жемчужиной британской короны», французы наносили своей вечной упрямой сопернице и вдохновительнице антифранцузских коалиций в Европе тяжелый, быть может, даже смертельный удар.

С осени 1797 г. слухи о готовящейся против Англии широкомасштабной военной операции (многие, особенно жители Британских островов, правда, полагали, что это будет десант, который французы попытаются высадить на территории Великобритании) стремительно распространились по всей Европе. Немало французских военных, обуреваемых жаждой новых подвигов и боевых отличий, стремились попасть в состав формируемой Английской армии под командованием генерала Бонапарта. О том, что Английская армия на самом деле отправится покорять Египет, знал лишь весьма ограниченный круг лиц. Ко второй в своей жизни большой войне Бонапарт готовился с особенной тщательностью. По словам известного историка, он «чуть не поодиночке отбирал для Египта солдат, с которыми воевал в Италии»^{257}. Не менее тщателен был, разумеется, отбор генералов и офицеров, призванных разделить с Наполеоном трудности и славу Восточного похода.

У Даву было мало шансов участвовать в грандиозной по своему замыслу Египетской экспедиции Бонапарта. Но тут ему помог случай. Друг Луи Николя Дезе устроил встречу Даву с Наполеоном в Париже. «Покоритель Италии» принял Даву в своем особняке на улице Виктуар 22 марта 1798 г. Это была их первая встреча. «Будущий император, — пишет один из биографов Даву, — сразу же обнаружил в этом невысоком, плотном, лысоватом молодом человеке те качества, которыми мало кто обладает. Потому он и взял его с собой в Египет»^{258}. Так ли все было просто на самом деле? Попал ли Даву под обаяние личности Наполеона, как о том пишет автор приведенной выше цитаты? Стал ли Луи Николя вскоре после личного знакомства с будущим повелителем «человеком Бонапарта»? Есть много причин для того, чтобы не отвечать на эти вопросы безусловным «да».

Одна из них — чрезвычайно любопытное свидетельство Жюно, адъютанта Бонапарта, человека, безгранично преданного ему и искреннего. «Когда генерал Даву возвратился с Восточною армиею, Жюно сказал мне, — вспоминает его жена: — «Я желал бы, чтобы этого земляка приняли лучше, нежели примут его. Первый Консул не любит Даву, потому что в Египте он был в связи со всеми, кто почитался врагом Бонапарте. Я не думаю, чтобы Первый Консул имел причину, но нет сомнения, что он чувствует к Даву антипатию, какую только можно чувствовать к кому-нибудь. Для меня это прискорбно, тем больше, что Даву — мой земляк и человек с дарованием»^{259}. По мнению самой мемуаристки, причинами, в силу которых Наполеон испытывал антипатию к Даву, были его внешняя неопрятность и свойственная Луи Николя грубость в обращении с другими людьми. Бонапарт, по ее словам, «не любил этого дерзкого обхождения, этого обычая сопровождать похвалу насмешливой улыбкой. Все это не нравилось ему, и он не скрывал своих мыслей»^{260}. Не стоит сбрасывать со счетов, вероятно, также и то, что к началу Египетской экспедиции Даву не проявил сколько-нибудь выдающихся полководческих талантов и не совершил ничего заметного, что бы выделило его из числа множества таких же, как и он сам, бригадных генералов. «Даву служил в Рейнской армии, — пишет по этому поводу Мармон, — достойно, но неприметно; он появился в Египетской армии очень поздно и к этому времени не приобрел никакой репутации»^{261}. В словах Мармона так же, как и в откровениях Жюно, а возможно, и в догадках его супруги содержатся ответы на вопрос о том, каковы на самом деле были отношения между Даву и Наполеоном в начале их знакомства. Если на основании этих свидетельств попытаться прийти к каким-либо общим выводам, то они, наверное, должны быть следующими. В 1798 г. Даву был скорее «человеком Дезе», нежели «человеком Бонапарта». По целому ряду причин Луи Николя не нравился своему новому командующему. Очень может быть, что и сам Даву совсем не испытывал по отношению к Бонапарту тех чувств, которые приписывали ему историки.

По-видимому, все было как раз наоборот. Наполеон сначала еще только присматривался к протеже Дезе, по его просьбе определенному в штаб экспедиции^{262}. Даву, вероятно, делал то же самое. Первое впечатление у командующего было не в пользу Луи Николя, и тот, очевидно, почувствовав это, весьма неосмотрительно пошел на обострение конфликта, позволив себе роскошь фрондировать против Бонапарта.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в начале Египетского похода Наполеон не поручал Даву сколько-нибудь ответственные задания и тем более не собирался назначать его командовать крупным воинским соединением. Любопытно то, что в своем очерке кампании в Египте и Сирии в 1798–1799 гг. Бонапарт крайне редко упоминает Даву, причем его характеристика как «отличного офицера»^{263}появляется лишь в середине этого описания…

После взятия Александрии, во время штурма которой Даву ничем особенным себя не проявил, он был назначен командиром кавалерии в дивизии Дезе. Именно в этом качестве он принял участие в знаменитой битве у пирамид близ Каира (21 июля 1798 г.), завершившейся разгромом мамлюков и упрочившей завоевание французами Нижнего Египта.

Вскоре после того, как армия Бонапарта вступила в Каир (23 июля), Даву заболел дизентерией и какое-то время оставался в городе. По выздоровлении, выполняя приказ командующего, он успешно осуществил реорганизацию армейской кавалерии.

Генерал Гюден

С осени 1798 г. вместе с Дезе Даву участвует в покорении Верхнего Египта. Бои с мамлюками перемежаются с карательными экспедициями против взбунтовавшегося населения^{264}. Кавалеристы Даву безжалостно рубят саблями повстанцев, обеспечивая усмирение всех окрестных деревень посредством этой показательной кровавой расправы. За успехи в боях против Мурад-бея и за подавление восстания в Нижнем Египте Даву получает чин дивизионного генерала^[101].

В знаменитом Сирийском походе 1799 г. Луи Николя не участвовал. Лишь по возвращении Наполеона в Египет, когда неподалеку от Александрии высаживается турецкая армия Мустафы-паши, Даву, как и при пирамидах, в битве при Абукире (25 июля 1799 г.) сражается в присутствии главнокомандующего. Правда, если быть точным, в течение почти всего сражения он находится в тылу, возглавляя резерв. Роль простого зрителя его, однако, вряд ли устраивает. Быть может, как раз по этой причине он требует, чтобы Бонапарт с ним лично встретился и переговорил.

Встреча состоялась. О чем разговаривали в тот раз Наполеон и Даву — неизвестно. Но в любом случае именно с этой встречи, с этого момента Луи Николя становится человеком, безгранично преданным Бонапарту^{265}.

Во французском языке существует выражение coup de grace, означающее «смертельный удар». Право нанести его разгромленной при Абукире турецкой армии получает Луи Николя, получает после своего разговора с командующим. В записках начальника штаба французской армии генерала Бертье этот завершающий эпизод битвы запечатлен следующим образом: «12-го^[102] генерал Даву был в траншеях; он отделил все дома, в которых неприятель имел квартиру, и отсюда бросился в форт^[103], после чего убил многих… успех этого дня, ускорившего сдачу форта, принадлежит прекрасным распоряжениям генерала Даву»^{266}.

Тем не менее, когда Наполеон возвращается во Францию^[104], бросив на произвол судьбы свою экспедиционную армию, Даву не попадает в тот относительно узкий круг лиц из ближайшего окружения Бонапарта, которых он берет с собой.

Луи Николя остается в Египте и даже получает пост военного губернатора трех провинций — Бени-Суэф, Эль-Файюм и Эль-Минийя в центральной части страны. Новый командующий экспедиционными войсками республики генерал Жан-Батист Клебер, однако, совсем не собирается «задерживаться» в Египте. Он вступает в переговоры с англичанами, установившими жесткую морскую блокаду побережья, и в конце концов (несмотря на протесты некоторых старших офицеров, в их числе был и Даву) подписывает с ними соглашение в Эль-Арише весной 1800 г. По этому соглашению «французы должны были выйти из Египта, а Клеберу с армией предписывалось возвратиться во Францию безо всяких угроз и опасностей от английского флота»^{267}. Вскоре после заключения эль-аришской конвенции Даву и Дезе с разрешения англичан выехали во Францию. Это случилось в марте 1800 г. Но сразу после их отъезда из Лондона пришло сообщение о том, что британское правительство отказалось ратифицировать соглашение, подписанное Клебером и сэром Сиднеем Смитом в Эль-Арише. Английские корабли устроили настоящую охоту за появившимися было на Средиземном море французскими судами. В раскинутую англичанами сеть вскоре попал корабль, на борту которого находились Даву и Дезе. Почти месяц они провели в английском плену в Ливорно^{268} и, не без труда ускользнув оттуда, появились во Франции лишь в начале мая. По одним данным, Даву и Дезе прибыли в Тулон 5, по другим — 6 мая 1800 г.^{269}

Узнав о возвращении Даву во Францию, Наполеон, к тому времени уже первый консул и глава французского правительства, тотчас присылает ему письмо весьма лестного содержания: «Я с удовольствием узнал, гражданин, о том, что вы прибыли в Тулон. Кампания^[105] еще только началась; нам нужны люди, обладающие вашими талантами. Вы можете быть уверены в том, что я не забыл о тех услугах, которые вы нам оказали при Абукире и в Верхнем Египте. Когда ваш карантин окончится, приезжайте в Париж»^{270}.