Маршалы Наполеона

«Маршал Даву атаковал (противника), — писал Савари^[124], — с меньшими силами, в соотношении один к четырем… Он смог удержать своих людей на поле боя, лишь появляясь повсюду лично… Славой, которую он обрел в этот день… Даву был обязан своей величайшей доблести и доверию, которое он внушал своим войскам… Несмотря на понесенные им потери (более 7 тыс. убитых и раненых)^[125], он захватил у неприятеля семьдесят орудий и принудил его к отступлению»^{326}.

Одновременно с разгромом прусской армии под Ауэрштедтом маршалом Даву сам Наполеон нанес поражение прусским войскам под командованием князя Гогенлоэ близ Йены. Впрочем, в отличие от Ауэрштедта, под Йеной не пруссаки, а французы обладали почти двойным численным превосходством над своим противником^{327}. Видимо, принимая в расчет этот факт, один из биографов «железного маршала» писал о том, что Наполеон «в своих бюллетенях… преуменьшил роль, сыгранную Даву, и умалил его успех…»^{328}. Это не совсем так и даже скорее совсем не так. К примеру, в пятом бюллетене Великой армии от 15 октября 1806 г. были такие слова: «Этот маршал (Даву) проявил выдающуюся храбрость и твердость характера — первые качества воина»^{329}. В день опубликования этого бюллетеня в письме к Мюрату император сообщал следующее: «Маршал Даву дал превосходное сражение; он один разгромил 60 000 пруссаков»^{330}. В письме к самому Луи Николя, написанном 16 октября 1806 г., Наполеон отмечал его «превосходное руководство» (войсками в битве при Ауэрштедте). «Я сожалею, — писал далее император, — о гибели ваших отважных солдат; но они пали на поле чести. Передайте всем вашим частям и вашим генералам то, что я доволен ими. Они приобрели право на мое вечное уважение и признательность»^{331}.

Доказательством «уважения и признательности» к заслугам 3-го корпуса и самого маршала Даву является то, что когда части Великой армии триумфально вступают в Берлин 25 октября 1806 г., их шествие возглавляют победители при Ауэрштедте^{332}. Когда император в очередной раз в присутствии Даву с похвалой отозвался о солдатах 3-го корпуса и об их командире, он услышал в ответ: «Государь, мы — ваш десятый легион^[126]. Всегда и везде мы будем для вас тем, чем для Цезаря был десятый легион»^{333}.

Даву, герцог Ауэрштедтский

Однако слава, как и все остальное на свете, имеет свою обратную сторону. Эта обратная сторона — зависть. Чувство товарищества, взаимовыручки, взаимоуважения и тем более признание чужих заслуг — большая редкость среди маршалов Наполеона. Любая похвала властелина, непосредственно обращенная к кому-либо из маршалов, воспринимается другими почти как личное оскорбление. «Я более, чем когда-либо нуждаюсь в покровительстве императора, — пишет Даву жене, — …лишь немногие из моих сослуживцев могут простить мне удачу 3-го корпуса, разгромившего короля Пруссии»^{334}.

Двойной разгром Пруссии при Йене и Ауэрштедте тем не менее не привел к окончанию войны. Неудержимый поток французского нашествия захлестнул польские земли, входившие в состав прусского королевства. Месяц спустя после взятия Берлина войска Великой армии торжественно вступают в Варшаву. Война докатывается в конце концов до самых отдаленных уголков владений Гогенцоллернов, опасно приблизившись к русским границам. «Борьба, которая велась в прусских областях восточнее Вислы с декабря 1806 до июня 1807 г., была борьбой между французами и русскими, в которой пруссаки играли совершенно подчиненную роль…»^{335}.

Как и прежде, в кампании 1807 г. Даву командует 3-м корпусом Великой армии. Во время войны, которую император именует Польской, Луи Николя советует ему и в самом деле объявить полякам (точнее говоря, польской знати) о том, что Франция гарантирует им восстановление национальной независимости. Это, по его мнению, самое действенное средство привлечь под знамена Наполеона всех патриотически настроенных поляков. Опасные советы маршала Даву спустя какое-то время становятся известны русским агентам. Недаром один из них, характеризуя Даву, именует его так: «…усердный сторонник поляков, он большой враг русских»^{336}.

В начале февраля 1807 г. 3-й корпус успешно сражается с противником под Гейльсбергом, а двумя днями позже принимает участие в кровопролитной и ничейной битве с русскими при Эйлау (8 февраля). Части 3-го корпуса, занимавшие позиции на правом фланге Великой армии, по распоряжению императора переходят в наступление. Однако все попытки Даву опрокинуть противостоящие ему русские войска оканчиваются ничем. Враг не просто обороняется, он контратакует, и Даву, в свою очередь, одно за другим приходится отражать нападения русской кавалерии. Ураганный огонь русских орудий и не на шутку разыгравшаяся злая февральская вьюга придают сражению 8 февраля особенно упорный и ожесточенный характер. По словам одного француза, участвовавшего в битве при Эйлау, тела погибших покрывали все поле боя и нередко трупы лежали один поверх другого в два-три ряда^{337}.

Сражение при Прейсиш-Эйлау

В страшной мясорубке боя 8 февраля 3-й корпус (как и при Ауэрштедте) потерял треть своего состава^[127]. Очевидцы рассказывали, что в тот момент, когда ряды корпуса расстроились и солдаты Даву уже были готовы оставить свои позиции, маршал, объезжая полки, «воодушевлял» их следующим оригинальным способом: «Храбрецы найдут здесь славную смерть, — громко выкрикивал он, — а трусы отправятся в пустыни Сибири!»^{338}

Поскольку русская армия в ночь с 8 на 9 февраля покинула поле сражения, Наполеон объявил битву при Эйлау своей победой. Однако «победители» и не думали преследовать «побежденных». «Французская армия, — писал Денис Давыдов, — как расстрелянный военный корабль, с обломанными мачтами и с изорванными парусами, колыхалась еще грозная, но неспособная уже сделать один шаг вперед ни для битвы, ни даже для преследования»^{339}.

В знаменитом Фридландском сражении 14 июня 1807 г., завершившемся разгромом русской армии, войскам 3-го корпуса участвовать не довелось. Дело в том, что накануне битвы Наполеон распорядился о наступлении корпуса Даву в направлении Кенигсберга с тем, чтобы перерезать противнику возможные пути отступления.

Через неделю после подписания в Тильзите договора о мире и дружбе между Россией и Францией, а также союзного договора между вчерашними противниками Даву был фактически назначен генерал-губернатором созданного Наполеоном Великого герцогства Варшавского. Это произошло 15 июля 1807 г. Официально, правда, должность маршала Даву была обозначена скромнее: он всего лишь командовал оккупационной французской армией на территории Польши и являлся специальным советником правительства Великого герцогства Варшавского^{340}.

«…Наполеон, прекрасно знавший своих маршалов, назначил его (Даву) губернатором Варшавы, — вспоминала графиня Анна Потоцкая, — потому что был вполне уверен в его преданности и нравственности… Маршал получил приказание обходиться с нами (т. е. с поляками) насколько возможно мягче, поддерживать в нас надежды и развлекать нас. Он получил в пользование княжество Лович^[128] и, чтобы вести дом на широкую ногу, выписал сюда свою жену… Рассказывали, будто она постоянно терзалась муками ревности к своему мужу, который подавал к тому повод своими мимолетными любовными интригами… Кроме того, у него (у Даву) была возлюбленная-француженка, имевшая поразительное сходство с его женой и сопровождавшая его на этом как бы законном основании в походах, что чрезвычайно не нравилось императору…»^{341}.

Тем не менее Наполеон смотрел сквозь пальцы на маленькие слабости Луи Николя, ибо как никто другой понимает, что ответственный пост в герцогстве Варшавском он может доверить только ему. С июля 1807 по октябрь 1808 г. «железный маршал» находится на своем по сути проконсульском посту в Варшаве. Учитывая новые, союзнические отношения с Россией, он по заданию императора изо всех сил старается уверить царя, что ему не следует опасаться действительного восстановления Польши. В то же время Даву не скупится на туманные намеки, беседуя с представителями польской знати, давая понять своим ясновельможным собеседникам, что заветная мечта Наполеона — содействовать возрождению Польского королевства.