Мартин Иден

Мартин усмехнулся и принял приглашение, удивляясь собственному добродушию. Мартин почувствовал себя центром внимания. За обедом, кроме него, тут было еще человек шесть гостей. Все это были люди, занимавшие высокое положение, с ними были и их жены. Судья Блоунт, при горячей поддержке судьи Хэнуелла, начал уговаривать Мартина разрешить им предложить его кандидатом в члены «Стикса» — самого шикарного из местных клубов. Все члены его были люди не только состоятельные, но и чем-нибудь себя проявившие. Мартин отказался от этого предложения и впал в еще большее недоумение. Дел у него в это время было немало: ему надо было отдавать в печать целую кучу рукописей. Издательства заваливали его просьбами и предложениями. Оказалось, что в его произведениях необыкновенный слог, замечательный стиль и глубокое содержание.

«Северное обозрение», напечатав «Колыбель красоты», попросило еще полдюжины подобных статей; эту просьбу Мартин легко мог бы удовлетворить, взяв несколько рукописей из своего запаса; но «Журнал Бэртона» вдруг предложил Мартину по пятьсот долларов за каждую из этих статей. Мартин ответил, что представит желаемые статьи, но с условием, что ему будет уплачено по тысяче долларов за каждую. Он вспомнил, как эти самые рукописи были когда-то отвергнуты теми самыми журналами, которые теперь так настоятельно их требовали. И ведь все эти отказы писались в самом хладнокровном тоне и стереотипной форме, точно их выбрасывал автомат. Да, помучили-таки они его в свое время. Зато теперь настала его очередь. «Журнал Бэртона» заплатил за пять статей цену, назначенную Мартином, а за оставшиеся четыре статьи ухватился «Ежемесячник Макинтоша» на тех же условиях. «Северное обозрение», будучи слишком бедным, чтобы тягаться с этими двумя журналами, ничего не получило. Таким образом, вышли в свет: «Жрецы чудесного», «Мечтатели», «Мерило нашего „я“», «Философия иллюзий», «Бог и зверь», «Искусство и биология», «Критики и пробирки», «Звездная пыль», «Сила ростовщичества».

Появление всех этих произведений в печати вызвало бурю толков и споров, которым нескоро суждено было утихнуть.

Издатели обращались к Мартину, прося его самого ставить условия, что он и делал, но он всегда отдавал им лишь уже написанные вещи. Он решительно отказывался связывать себя какими бы то ни было обещаниями относительно новых произведений. Мысль снова взяться за перо сводила его с ума. Он видел, как толпа раздирала на клочки Бриссендена и не мог ни оправиться от этого удара, ни уважать эту толпу, хотя она и приветствовала восторженно его самого. Его популярность казалась ему чем-то позорным — предательством по отношению к Бриссендену. Он морщился, продолжая выпускать в свет свои произведения, но ему хотелось накопить побольше денег.

Часто ему присылали письма вроде следующего: «Около года тому назад мы имели несчастье отказаться от Вашего собрания лирических стихотворений. Они произвели на нас большое впечатление, однако по не зависящим от нас обстоятельствам мы не могли тогда же их принять. Если эти стихотворения еще имеются у Вас, не откажите прислать их нам, и мы почтем за честь напечатать полностью весь цикл на условиях, которые Вы сами нам назначите. Мы готовы предоставить Вам выгодные условия, если бы Вы разрешили нам издать их в виде отдельной книги».

Мартин вспомнил про свою трагедию, написанную белыми стихами, и взамен стихов послал ее. Перед тем как отправить, он ее перечитал и был поражен ее несовершенством и дилетантизмом, которым от нее веяло. Но он все-таки послал ее, и она была напечатана, хотя издателю не раз пришлось об этом пожалеть.

Публика была возмущена и не поверила, что эта вещь принадлежит перу Мартина Идена. Слишком уж велика была разница между его высокоталантливыми произведениями и этой ерундой в серьезном тоне. Утверждали, что он никогда и не думал писать этой трагедии, что это неумелая подделка редакций, что Мартин в подражание Дюма-отцу, достигнув апогея своего успеха, перестал сам работать и нанимал других писать за себя. Но когда Мартин объяснил, что трагедия была одним из его ранних произведений, что она относится к периоду его литературной незрелости, но что редакция не хотела успокоиться, пока не получит ее, — тогда публика подняла на смех журнал. После этого сменили редактора. Трагедия так и не вышла отдельной книгой, но Мартин все-таки получил аванс в счет гонорара.

«Еженедельник Колмэна» отправил Мартину длиннейшую телеграмму, стоимостью в триста долларов, в которой предлагал ему написать цикл из двадцати очерков по тысяче долларов за каждый. Ему предлагалось отправиться в турне по Соединенным Штатам, причем журнал брал на себя все расходы, и выбрать любые заинтересовавшие его темы. В телеграмме было указано для примера множество разных тем, чтобы Мартин мог видеть, какое широкое поле творчества представлялось ему. Требовалось только, чтобы поездка ограничилась Соединенными Штатами. Мартин ответил, что, к сожалению, лишен возможности принять это предложение.

Повесть «Вики-Вики», напечатанную в «Ежемесячнике Уоррена», мгновенно раскупили. Впоследствии она вышла отдельной книгой, роскошно изданной и великолепно иллюстрированной. Книга эта имела огромный успех среди любителей роскошных изданий и разошлась с быстротой молнии. Критики единогласно утверждали, что «Вики-Вики» займет место рядом с таким классическим произведением, как «Тысяча и одна ночь».

Сборник «Дым радости» публика, однако, приняла сдержанно и даже холодно. Смелость рассказов и отрицание автором всех условностей шокировали буржуазную мораль и буржуазные предрассудки. Но когда сборник был переведен на французский язык и свел с ума весь Париж, английская и американская читающая публика последовала примеру французов, и Мартин заставил издательство «Синглтри, Дарнлей и Ко» заплатить ему за эту третью, отданную им книгу, авторский гонорар в двадцать пять процентов, а за четвертую он получил уже тридцать. Эти два тома включали все короткие рассказы Мартина как уже появившиеся в печати, так и печатавшиеся в периодических изданиях. «Колокольный звон» и прочие «страшные» рассказы образовали один сборник; в другой же вошли: «Приключение», «Котел», «Вино жизни», «Водоворот», «Веселая улица» и еще четыре других рассказа. Издательство «Мередит-Лоуэл и Ко» приобрело исключительное право на печатание сборника всех статей Мартина.

«Максимилиан» получил «Песни моря» и «Сонеты о любви»; последняя вещь была также напечатана в периодическом издании «Спутник женщин», заплатившем за нее баснословную сумму.

Пристроив последнюю рукопись, Мартин вздохнул с облегчением. Хижина из тростника и белая шхуна стали вполне досягаемы. Как бы то ни было, а ему удалось-таки доказать, что не прав был Бриссенден, когда утверждал, что ни одна действительно хорошая вещь не попадает в печать. Он мог сослаться на собственный успех. Тем не менее, Мартин почему-то в душе чувствовал, что в конце концов Бриссенден был прав. В сущности, не все его произведения, а лишь «Позор солнца» создал ему успех. Все остальное значения не имело. Ведь все журналы отказывались печатать его вещи. «Позор солнца», появившись и вызвав бурю споров, тем самым повернул общественное мнение в его сторону. Не будь «Позора солнца», не было бы и этого поворота, а не получи «Позор солнца» каким-то чудом такое широкое распространение, не произошло бы и поворота в общественном мнении. «Синглтри, Дарнлей и Ко» сами утверждали, что на самом деле случилось какое-то чудо. Они напечатали первое издание в количестве всего полутора тысяч экземпляров и сомневались в том, что им удастся распродать его. А они были людьми опытными, и никто не был так поражен, как они сами, успехом книги. Для них успех этот был необъясним. Они так и не могли прийти в себя от изумления, и каждое их письмо к Мартину отражало их почтительное благоговение перед этим таинственным событием. Объяснить его они не пытались. Его нельзя было объяснить. Оно случилось. Вопреки всему — оно случилось.

Рассуждая таким образом, Мартин задавал себе вопрос: какова же цена подобной популярности? Книги его покупала буржуазия; она же за них осыпала его золотом. Мартин был мало знаком с буржуазией, но и короткого знакомства было вполне достаточно, чтобы он успел составить мнение о ней. Поэтому он никак не мог уяснить себе, каким образом она могла оценить и понять его произведения. Действительная красота и мощь мыслей, высказываемых в них, были недоступны сотням тысяч людей, которые покупали и восхваляли его книги. Он был баловнем толпы, искателем приключений, взявшим штурмом Парнас в счастливую минуту, пока боги дремали. Сотни тысяч его читателей восторгались им с тем же тупым непониманием, благодаря которому они накинулись на «Эфемериду» Бриссендена и разодрали ее в клочки. Это была лишь стая волков, но вместо того, чтобы разодрать его, Мартина Идена, они виляли перед ним хвостом. А начнут ли они вилять хвостом или же раздерут на клочья, это вообще зависело лишь от случайности. В одном Мартин был безусловно уверен: «Эфемерида» была неизмеримо выше всех его собственных произведений. Подобная поэма могла появиться лишь раз в сто лет. Отсюда следовало, что преклонение толпы — пустой, ничего не стоящий звук: ведь эта же самая толпа втоптала «Эфемериду» в грязь. Мартин тяжело вздохнул, испытывая одновременно и чувство удовлетворения. Он был рад, что последняя рукопись продана и что скоро со всем этим будет покончено.

Глава XLIV

В вестибюле гостиницы Мартин встретился с мистером Морзом. Очутился ли отец Рут тут случайно, придя по какому-нибудь делу, или же нарочно зашел, чтобы пригласить его обедать, Мартин так и не мог решить; впрочем, он скорее склонялся ко второму предположению. Как бы то ни было, но Мартин получил приглашение к обеду от мистера Морза, от человека, который когда-то отказал ему от дома и расстроил его свадьбу.

Мартин не рассердился. Он даже не почувствовал себя оскорбленным. Он снисходительно выслушал мистера Морза, думая о том, каково приходится бедняге глотать такую горькую пилюлю. Приглашения он не отклонил. Он только обещал зайти как-нибудь, не определяя времени. Затем он спросил, как поживают все и, в частности, как здоровье миссис Морз и Рут. При этом имени у него ничего не дрогнуло в душе. Он выговорил его спокойно и сам удивился, что сердце у него не забилось быстрее и кровь не прилила к лицу.

Он получал множество разных приглашений к обеду; некоторые из них он принимал. Люди знакомились с ним специально для того, чтобы иметь возможность пригласить его к обеду. Он продолжал недоумевать над тем пустяком, который вырастал в нечто огромное. Его позвал к обеду Бернард Хиггинботам. Мартин еще больше зашел в тупик. Он вспоминал время, когда так отчаянно голодал и никто не звал его обедать. А тогда-то он и нуждался в обедах: бледный, слабый, он терял в весе от голода. В этом-то и заключалась вся странность. Когда он нуждался в обедах, никто их ему не давал, а теперь, когда он мог купить себе сотни тысяч обедов и даже начал терять аппетит, его со всех сторон завалили приглашениями к обеду. Но почему же? Это было несправедливо и не вызывалось его заслугами. Ведь он не стал другим. Все его произведения тогда уже были написаны. Мистер и миссис Морз обвиняли его в лени и в нежелании работать и через Рут настаивали на том, чтобы он поступил куда-нибудь хоть конторщиком. А они-то знали о его работе, Рут показывала им все его рукописи, и они читали их. Благодаря этим самым вещам его имя попало во все газеты, и вот этот-то факт появления его имени во всех газетах и побудил их пригласить его.