Мастер и сыновья

— Вот чудеса — лужа пропала! Кризутис, теперь давай не расставаться… Вот тебе твоя рука, подай мне мою…

Пока друзья находят дверь хлева, они несколько раз огибают его, плечами проверяя прочность стен.

— Ой, Анундис, сущий ты Тундис. Вошел, закрылся и оттуда орешь… сюда идите, тут пролезайте! Не иначе — насмехаешься над мастеровыми., и все тут!

Друзья нечаянно натыкаются на дверь хлева. Но стоило им очутиться среди свиней, лошадей и баранов, как тут же, скотина словно учуяла хлебный дух, — прыгают рогатые и косматые между ног у мастера, а Крпзаса несколько раз подбрасывает в воздух невидимая сила. Тундис только ползает на карачках по хлеву: бяша-бяша!

— Держи! Те-те-те, еще лягаться!

— Поймал!

Мужчины валятся в кучу, но вместо овечки блеет придушенный Кризас:

— Мастер, у тебя никакого понятия, на ком шерсть длинная, а на ком щетина. Барана от свиньи не отличаешь!

В хлеву стоит грохот: овны на стены кидаются, свиньи, разбудив свое потомство, тоже спрашивают друг дружку: кто это, кто это?

Эге! Баран в ловушке. Сейчас Анундис крепко захлестнет его рога петлей. Конец веревки мастер намотает на руку Кризас станет подгонять барана сзади, а за это получит от мастера кисет. Будет у него из чего табак нюхать.

— Теперь, Анунделис, скажи, как лучше идти — по косогору или по долине?

Упираясь в плетень, мастер называет Кризаса Анундисом. Хочет расцеловаться с хозяином, а вместо этого хватает губами его нос. Кризас хихикает тут же в темноте.

И так, кто, ухватившись за бараньи рога, кто — за хвост, друзья пускаются к Паграмантису.

— Анундис, век не забуду твоего доброго сердца. Вот провалиться мне на этом месте… Не забуду!

Шут его знает, что у мастера с языком: барана он Анундисом, а Анундиса бараном кличет.

Едва только успевают они выйти на деревенскую улицу, как, несмотря на темноту, множество мальчишек и девчонок, собравшихся у дома Римши, бросаются к ним, хватаются за шерсть барана, которого ведет мастер. Крики, хохот поднимают на ноги всех собак округи. Долго слышно, как передразнивает Кризас девчонок, потом улица затихает, и ветер доносит песню:

О чем сказывал хмелек В саду-огороде…

Не успел еще Анундис, держась за плетень, добраться до порога избы, а уже с другой стороны кто-то забарабанил в окно Анундисовой клети… Ох, вот это сорванцы, бездельники! Ждали, пока гости разойдутся, чтобы начать тут ночную гулянку. Там они, под окошком у Юзите. Знает Анундис, чем их попотчевать, чтобы оставили его дочку в покое.

— Кто там? Вот я вас, негодники!.. — орет он, стараясь изловить хоть одного из парней. Покачивается Анундис, заранее расставив руки.

— Чей это хутор? — отзываются с другой стороны избы.

— Ху-хутор! Хватит уж. Не зз-знаешь, чей хутор! Мой ху-хутор! — объясняет Анундис.

— Знаю что твой, а ты кто такой?

— Вот тоже скажет! Кто я т-такой! Я… это я! Но вот ты-то, безобразник, скажи сначала, кто ты такой?

— Говори скорей, что тут за деревня… будь человеком! Нализался ты, что ли? — все еще кричат по ту сторону Анундисового дома.

— Избу подпалим! — грозится новый голос.

— Смотри-ка, Анундисову из… подпалят! Не… негодники…

— Что ты несешь! Мы сами от Анундиса идем, мы лучше его знаем.

— Вот тебе на! Я, сам Анундис, уже не… не Анундис! Так кто же я?

У стенки, царапая, словно кошки, ногтями углы, сталкиваются лоб в лоб мастер с Анундисом. И Кризас хихикает рядышком, уцепившись за полы Девейки. Нечего сказать — напустил им нечистый туману и в глаза, и в уши.

— Может, ты, Анундис, свой дом в другое село перевез? Ведь м-мы с мастером барашка прямо в Паграмантис вели — с дороги ни на шаг; откуда тут взялась твоя изба?

— Скажи-ка, чудеса какие, — ногам верить нельзя! Ты их так ставишь, а они у тебя этак… Прости, хозяин, за беспокойство, теперь пойдем прямиком в святой Вифлеем. Только ты, Анундис, показывай верно. Говоришь — на огонек? Держи, швец, на огонек…

Снова лобызаются старики, и, высвободившись из объятий Анундиса, бредут мастер, портной и баран туда, где мерцает огонек. Скорее всего, в крайнем окошке рыболова Шяшкутиса. Наверно, рыбак сеть плетет…

С горок они съезжают на брюхе, в гору ползут на четвереньках. Вдруг кто-то расставляет у них под ногами какие-то пни, потом расстилает порядочный кусок пашни. Не иначе — скликал дьявол свое воинство со всей преисподней, чтобы посмеяться над Девейкой и Кризасом.

Посапывая, нечистый со своими слугами под носом у мастеров мгновенно выкапывает канаву, воздвигает крутой бугор, спихивает обоих в болото, да еще в таком месте, где и лужи никогда не бывало. Да и как же рогатым к ним не приставать, если мастер то и дело поминает адское племя — и падая, и вставая.

По всем приметам догадывается Кризас, что дом уже где-то поблизости. Не ошибся: издали слыхать, как шумят тополя у его лачуги. Нет, но скажите-ка, где это видано, чтобы так закружилась головушка! — опять ни тополей, ни дороги. Только самую малость поплутали путники, но теперь-то нечистый может хоть каменную стену городить, — они уже дома.

— Мать, спишь ты?.. Я пришел, разве не видишь?.. Иди, старика встречай, картуз снимай, сыром угощай! — стучится мастер. — Вот дрыхнут, кошки вас там, что ли, задрали? Йонас, отвори, я барашка привел!

Сильный стук и песни Кризаса все же разбудили весь дом. Лучина вспыхивает, снова гаснет, шорох приближается к двери, и в лицо мастеру, наклонившемуся навстречу своей старухе (Девейке хорошо знакомо шарканье ее постолов)… тычется колючий ус. Пропадает всякая охота целоваться. Будь это сыновья, тогда почему бы нет — но не могли эти голомордые за такой короткий срок такую метлу отрастить.

— Ты кто? — ухватившись за чужой ус, кричит Девейка, свободной рукой придерживая веревку, за которую был привязан баран.

— Ну уж хватит! Кто я? Че-ло-век… э-э…

— Хороший человек! Как меня дома нет, человек к моей бабе… я тебе, дьявол, по-покажу!

За спиной усача слышен и женский голос. Кличут мастера из избы по имени, но не сказал бы Девейка, что это похоже на карканье его старушки.

— Чей это хутор? — спрашивает Девейка, отпуская чужой ус и вваливаясь в сени. Хоть голова мастера и во власти хмелевой шишки и ячменного зерна, но соображает он, что и на сей раз одолела его нечистая сила.

— Те-те-те — хутор! Не дадут мне со своей бабой отдохнуть!.. — скачет вокруг мастера человек в одном исподнем.

И снова встречается Анундис со своими гостюшками. Видно, проделали они оба долгий и трудный путь: к чему ни притронешься, все в грязи. Скажи на милость, совсем нельзя ногам верить! Ты их так ставишь, а они у тебя эдак…

Котре, Анундисова баба, не хочет отпускать путешественников, — все равно не найти им Паграмантиса. Пусть привяжут барашка, а одежду свою повесят сушить на стенку печи. Выспятся, с утра хорошенько подзакусят — и домой. Котре уже стаскивает со спины мастере полушубок, сердится, что муж отпустил их в такую темень.