Мастер и Жаворонок

Потом видит меня.

Она сияет. Ее улыбка такая яркая и теплая, что, когда она отворачивается, чтобы настроить свои инструменты вместе с группой, я чувствую холодок в воздухе. Потом она снова смотрит на меня, и я приветствую ее поднятым бокалом и улыбаюсь.

— Добро пожаловать, — говорит Ксандер. Вокруг нас раздаются радостные возгласы, но моя связь с Ларк остается неразрывной. — Кевин на барабанах, Эрик на гитаре, я Ксандер, и мы «КЕX», — Ларк пытается скрыть смех за микрофоном, но я вижу это по ее глазам. — И сегодня у нас особый гость. Пожалуйста, тепло поприветствуйте Ларк Монтегю.

Раздаются оглушительные аплодисменты, свист и крики. Если и были какие-то сомнения в том, ради кого на самом деле собрались зрители, то они рассеялись благодаря излучением любви к Ларк.

Группа начинает играть, и Ларк без труда вписывается в их атмосферу. Она подстраивается, но не затмевает, ее голос идеально гармонирует с голосом ее коллег. Они отыгрывают первый сет, а Ларк во время короткого перерыва общается с группой и фанатами. Хотя часть меня хочет протолкаться сквозь толпу людей и погреться в тепле, которое она излучает, вместо этого я остаюсь за своим столиком, убеждая себя, что мне нравится наблюдать со стороны за Ларк в ее стихии.

Я делаю глоток виски и наблюдаю, как она освещает все пространство. Мне не удается оторваться от нее. Меня захватывает поток Ларк и ее музыки. Я впитываю все это: то, как она вкладывается в каждую ноту с закрытыми глазами. То, как ее пальцы скользят по грифу. То, как ее губы прижимаются к микрофону так близко, что это похоже на поцелуй. Ее голос сливается с аплодисментами и подпеванием некоторых.

Я все еще заворожен, когда Ксандер обращается к публике в перерыве.

— Ларк споет нам свою новую песню, — говорит он.

Плечи Ларк, кажется, расслабляются. Она плавно переминается с ноги на ногу и говорит:

— Я писала эту песню последние несколько недель. У меня ушло на это гораздо больше времени, чем обычно. Из всех песен, которые я когда-либо писала, эта была самой сложной, но стала моей любимой.

В зале раздаются одобрительные возгласы и свист, в знак поддержки поднимаются бокалы.

— Я хочу посвятить песню одному зрителю, — говорит Ларк, когда ее глаза встречаются с моими. Она улыбается, и что-то давно похороненное внутри меня, восстает из тьмы. — Она называется «Разрушительная любовь».

Я никогда не хотел от женщины большего, чем удовлетворение желаний. Ничего более глубокого, чем потребность. Но смотря на Ларк, на эту свирепую, храбрую, хитроумную и красивую женщину, я понимаю, что страстно желаю лишь её. Я чувствую себя точь-в-точь как тот человек из истории, которую она рассказала мне тогда в своей мастерской про любителя птиц. Как будто я падаю со скалы, обвязанный только веревкой, в надежде поймать что-то неуловимое. Внутри меня ненасытная потребность в том, чего я никогда не хотел, неизбежная одержимость единственной женщиной, которой, как я думал, никогда не буду достоин.

И тут Ларк начинает петь.

Мне было холодно долгое, долгое время¹⁸

Ночью мне снились языки пламени

Я жила в темной и хрупкой лжи

Ох, какой приятный, странный и опасный сюрприз я нашла

Все эти долгие взгляды, от которых у меня по коже пробегает жар, ее ехидные улыбки, дразнящие шутки, на которые я поддаюсь и подыгрываю, — я убедил себя, что это всего лишь незатейливые моменты. Результат нашего первого знакомства.

И сейчас, впервые, я понимаю, что мог ошибаться.

Твои прикосновения, как горячие угли

Твой запах, как дым

Твои глаза прожигают дыры, глядя в ответ

Искры трещат так громко

Свет падает на твои губы

Ты протягиваешь руку со спичкой

Как бы спрашивая

«Детка, ты бы сожгла весь мир ради меня?

Потому что я бы сжег его дотла ради тебя.»

Я способна только на разрушительную любовь

Я не боюсь проклятия, просто такое желание для меня в новинку

Я верю, что все лучшее рождается в огне

Я верю, я верю, я верю…

Я ставлю стакан на стол. Все исчезает. Песня Ларк проникает в мои чувства, словно просачивается сквозь мое тело.

Пожар за окном

Лунные лучи освещают пепел

Уложи меня, милый, не давай мне слишком долго отдыхать

Конец жизни, какой мы ее знаем, — это прекрасное зрелище

Вот она я, смотрю на тебя, на тебя, на тебя

Это причиняет боль. В моих венах горит огонь. Это моя жена. И она поет для меня. Не сводя с меня глаз всю песню. Проникая прямо в мою грудь и разрывая все слои до самой души.

Я правда верю, что все лучшее рождается в огне

Я верю, я верю, я верю

Ты прощен, продолжай грешить

Ты прощен, продолжай грешить…

Я никогда не хотел влюбляться, боялся боли утраты. Поэтому похоронил это чувство. Морил себя голодом. Изо всех сил старался не допустить подобного. Но Ларк прорвалась сквозь все барьеры, став путеводной звездой в моей жизни. И теперь, когда она поет о боли, тоске и огне, который сжигает нас обоих, я не могу представить свой мир без нее. Единственное, что сильнее страха потерять Ларк, — это моя всепоглощающая потребность быть с ней.

Песня заканчивается. Зрители аплодируют. Ларк сияет. Ее взгляд блуждает по залу, она кивает в знак благодарности, даже посылает воздушный поцелуй знакомым. Но всегда возвращается ко мне. Всегда улыбается самой лучезарной улыбкой только мне.

Ксандер начинает говорить в микрофон, в то время как Ларк снимает гитарный ремень через голову и откладывает инструмент в сторону. Она садится на стул и берет виолончель с подставки, ставя ее между ног, и настраивает инструмент, пока Ксандер исполняет следующую песню. Мои глаза прикованы к каждому ее движению. Я ни за что не пропущу ни одного ее взгляда. Ее брови приподнимаются. Прислонив инструмент к ногам, она сцепляет большие пальцы вместе и скрещивает ладони, изображая взмахивающее движение пальцами, словно маленькая летучая мышь в полете. Я фыркаю от смеха.