Мастера русского стихотворного перевода. Том 2

Н. А. Холодковский

Джордж Гордон Байрон

474. К молодому другу

Не много лет с тех пор умчалось, Как были мы друзья с тобой, И детства искренность, казалось, Скрепила тот союз святой. Но знаешь ты, я знаю тоже, Что в суете, среди утех, Того, кто был нам всех дороже, Мы забываем прежде всех. И память сердца так ничтожна В непрочной дружбе юных дней, Что в месяц, в день один возможно Иным отвыкнуть от друзей. Что ж, если так — жалеть сердечно Не стал бы я потери той, И не твоя вина, конечно, Коль по природе ты — пустой. В морях приливы и отливы, В душе людской то зыбь, то гладь; Когда грозят страстей порывы, Возможно ль сердцу доверять? Хоть вместе мы росли с тобою, Делили счастье детских лет, — Простился я с моей весною, Да и в тебе уж детства нет. Когда мы с юностью расстались, Влиянью светской лжи подпав, Мы также с правдой распрощались: Свет портит даже лучший нрав. Но мне те годы незабвенны, Когда лишь ложь внушала страх, Все речи были откровенны, Светились мысли все в глазах. Совсем не то, когда мы зрелы, Когда для выгоды везде Мечтам и страхам есть пределы, Любовь и гнев у нас в узде! Глупцам, себе подобным, вторя, Грехам мы учимся чужим, И, дружбы имя лишь позоря, Мы верим им — и только им. Таков наш жребий; участь наша Такая ль будет, как у всех? Иль нас минует эта чаша И не впадем мы в общий грех? Чем ни грози мне рок, на силы Свои надеюсь я вполне: Мне свет и люди так немилы, Что бросить их не страшно мне. Тебя же ветреность толкает Блеснуть, хотя б на краткий срок; Так ночью блещет и сверкает, А днем таится светлячок. Увы, едва войдешь в обитель, Где паразиты к принцам льнут (Зал королевских посетитель Найдет там ласковый приют), — С тех пор, все ночи там блистая, Ты рой умножишь светляков, И будет млеть душа пустая Меж суеты, средь гордецов. От дамы к даме там порхая, Улыбки строить будешь ты; Так муха, мед едва вкушая, Напрасно пачкает цветы. Какой же нимфе будет лестно, Что ей любовь предложит тот, Кто лишь порхает повсеместно, Как огонек среди болот? Какой же друг тебя приблизит К себе, хоть будь ему ты мил? До дружбы кто себя унизит С тем, кто с любым глупцом дружил? Пока еще небезысходно Погряз ты в омуте таком, — Опомнись, друг! Будь чем угодно, Но только будь не пошляком! <1905>

Иоганн Вольфганг Гёте

475. Фауст. Из части II

Большой двор перед дворцом. Факелы.

Мефистофель

(в качестве смотрителя, впереди)

Сюда, сюда! Смелей, дружней, Дрожащие лемуры, Из жил, и связок, и костей Сплетенные фигуры!

Лемуры

(хором)

Везде, всегда мы за тобой! Велишь ты, без сомненья, Расширить новою страной Господские владенья? С собой мы колья принесли, И цепь для меры с нами. Что делать нам? Зачем мы шли, — О том забыли сами.

Мефистофель

Несложен будет труд на этот раз! Себя самих за меру вы примите: Пусть ляжет тот, кто всех длинней из вас, А остальные дерн вокруг снимите И, как отцам все делают своим, В земле квадратик выройте под ним. В дом тесный из дворца! Такою Всегда кончают люди чепухою.

Лемуры

(роя, поют с ужимками)

Когда я юн и пылок был, Мне всё казалось мило; Где пир был, дым столбом ходил, Туда меня манило. Но старость злобная меня Клюкой своей хватила, — И вдруг о гроб споткнулся я. Откуда ты, могила?

Фауст

(выходя из дворца ощупью, у дверных косяков)

Как звон лопат ласкает ухо мне! Здесь вся толпа мой замысл исполняет: Она кладет предел морской волне, С самой собою землю примиряет, Грань строгую для моря создает.

Мефистофель

(в сторону)

Лишь нам на пользу всё пойдет! Напрасны здесь и мол и дюна: Ты сам готовишь для Нептуна, Морского черта, славный пир! Как ни трудись — плоды плохие! Ведь с нами заодно стихии, Уничтоженья ждет весь мир.

Фауст

Смотритель!

Мефистофель

Здесь!

Фауст

Громаду за громадой Рабочих здесь нагромождай; Приманкой действуй, платой и наградой, И поощряй и принуждай! И каждый день являйся с донесеньем, На сколько ров подвинут исполненьем.

Мефистофель

(вполголоса)

А мне доносят, что не ров, А гроб скорей тебе готов.

Фауст

До гор болото, воздух заражая, Стоит, весь труд испортить угрожая. Прочь отвести гнилой воды застой — Вот высший и последний подвиг мой! Я целый край создам обширный, новый, И пусть мильоны здесь людей живут, Всю жизнь в виду опасности суровой, Надеясь лишь на свой свободный труд. Среди холмов, на плодоносном поле, Стадам и людям будет здесь приволье; Рай зацветет среди моих полян, А там, вдали, пусть яростно клокочет Морская хлябь, пускай плотину точит: Исправят мигом каждый в ней изъян. Я предан этой мысли! Жизни годы Прошли не даром, ясен предо мной Конечный вывод мудрости земной: Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идет на бой! Всю жизнь в борьбе суровой, непрерывной Дитя, и муж, и старец пусть ведет, Чтоб я увидел в блеске силы дивной Свободный край, свободный мой народ! Тогда сказал бы я: мгновенье, Прекрасно ты, продлись, постой! И не смелo б веков теченье Следа, оставленного мной! В предчувствии минуты дивной той Я высший миг теперь вкушаю свой.

Фауст падает. Лемуры подхватывают его и кладут на землю.

Мефистофель

Нигде, ни в чем он счастьем не владел, — Влюблялся лишь в свое воображенье; Последнее он удержать хотел, Бедняк, пустое, жалкое мгновенье! Но время — царь; пришел последний миг, Боровшийся так долго пал старик, Часы стоят!

Хор

Стоят! Остановилась, Упала стрелка их. Как мрак ночной, Они молчат.

Мефистофель

Всё кончено. Свершилось! <1910>

П. Ф. Якубович

Шарль Бодлер

476. Уединение

Будь мудрой, Скорбь моя! Не унывай без меры! Ты вечер всё звала — и вот он настает. Весь город полумрак окутывает серый, Одним неся покой, другим — ярмо забот. Но пусть толпа невежд, под плетью наслажденья, На рабском празднике, в забвении тупом Проводит эту ночь и копит угрызенья На совести своей… Уйдем от них, уйдем!.. Дай руку мне свою! Взгляни на свод небесный: Не прошлые ль Года стоят там кучкой тесной В одеждах старины, с поникшей головой? Не Сожаление ль там, над рекой, всплывает С улыбкой кроткою? Уж солнце умирает: Взгляни — закат горит, как тяжелобольной… И слушай, Скорбь моя, — о, слушай, дорогая, — Как нежно сходит ночь, парчою гробовой С востока дальнего таинственно сползая! 1880

477.

Ты целый мир вместить могла бы в свой альков, Исчадье похоти! От праздности ты злобна! С зарею новою на жерновах зубов Ты сердце новое измалывать способна. Глаза твои блестят, как вывески купцов, Как пламя факелов на торжествах публичных; Для наглости твоей нарядов нет циничных, На языке твоем нет заповедных слов. Машина страшная, глухая и слепая, Спасительный вампир, сосущий кровь земли! Как не стыдишься ты? Как, зеркала встречая, Не видишь прелести увядшие свои? Иль вид могучий зла, что от тебя родится, Ни разу ужасом не поражал тебя? Меж тем природа-мать, свои пути любя, Тебя, о женщина, людских грехов царица, Тебя, животное бездушное, берет, Лепя и гения, которым мир гордится… О, грязь блестящая! О, мерзостный почет! <1909>

Арман Сюлли-Прюдом

478. Затерявшийся крик

Игрой мечты ушел я в глубь веков И вижу юношу: болезненный, печальный, Возводит он с толпой других рабов Хеопсу мавзолей пирамидальный. Вот он несет на согнутой спине Чудовищный гранит. Дрожащая походка… Глаза глядят страдальчески и кротко… И страшный крик раздался в тишине! Тот крик потряс весь воздух, строй эфира, Дошел до звезд — и там, за гранью мира, Всё вверх идет в пространстве вековом. Он ищет божества и правды бесконечной… Прошли века. Гигант остроконечный Над деспотом стоит в величии немом! 1880

479. Могила

Его сочли бездушным мертвецом, Но он проснулся. Рот окостенелый Хотел кричать, но крик его несмелый Был заглушен каким-то потолком. И в странной пустоте, холодной и бездонной, Без звуков, без лучей, лежит он одинок, Тревожно слушая… Испуганный зрачок Пронизывает мрак безжизненный и сонный. Кругом царит загадочный покой… Вот хочет он привстать… и — ужас! — головой Ударился о доски гробовые! Усни и ты, душа моя, Не плачь, не рвись в небесные края, Чтоб цепи не почувствовать земные! 1880