Мать ветров

Травы, деревья, поля сердце-цвета остались внизу, сливаясь в один широкий холст, покрытый зелеными и золотыми мазками. Чары и златомельницы приветствовали двух безумцев своими крыльями, горделиво и немного завистливо. Они-то не могли взмыть под облака.

Влажная от волнения, крепкая рука Артура легла поверх сухой, спокойной ладони Хельги.

— Тебе совсем не страшно? Ты как будто дома, а не в крошечной корзинке между небом и землей.

— Зато шар над нами большой.

И они действительно были дома.

Вдвоем, влюбленные, опьяненные друг другом и свободой, сбывшейся мечтой, сказкой, вдруг ворвавшейся в быль со всей бесцеремонностью настоящего волшебства. Их дом, поля, леса, башенки и крыши Блюменштадта, любимые, дорогие люди, их творения и чертежи будущих проектов — их дом ждал внизу, приветливо улыбался изгибами дорог и лентой реки: я с вами, дети, и верю в ваши силы. Налетаетесь в холодной вышине — и возвращайтесь к теплому очагу.

— Мы смогли, — Хельга обернулась к мужу, и покой пропал куда-то, сбежал из глаз вместе с непрошеными слезинками. — Наш шар, наша пузатая птичка... наш ребенок, любимый. Он должен быть похож на отца.

— Наш ребенок, — повторил Артур, и светлые глаза его засияли ярче солнца, до которого было подать рукой.

… Внезапно налетевший мощный порыв ветра обнял супругов, прижавшихся друг к другу, коснулся пламени и перекинул его на оболочку шара. Холстина ярко вспыхнула, и белые птицы, нарисованные на синем поле, безмолвно вскрикнув на прощание, исчезли в огне...

Зося стояла у распахнутой двери сарая, где хранились каркасы крылатых птиц, неудачные первые корзины, полуобгоревшие остатки последней... Стояла и не смела войти. Своей собственной боли она уже не чувствовала. Ни боли, ни застрявшего в горле вопля, ни замерзших в глазах слез. Лишь царапалась где-то в голове странная мысль: она впервые поняла своего свекра, Рашида, который потерял младшего сына. Она же потеряла дочь.

А он... Он, Артур, потерял все. Жену, подругу, соратницу, свет своей жизни и самый ее смысл. Те, кто поверхностно знал художника и изобретателя, полагали, будто он дышит своей работой. Наивные. Все свои самые вдохновенные картины, самые талантливые проекты он осуществил тогда, когда у него появилась Хельга.

Хельга погибла. По словам Милоша, она ушла мгновенно, когда корзина рухнула на землю. Не страдала, не мучилась, даже не понимала, что умирает.

Артур вывихнул ногу и сломал руку. А теперь все боялись, что сломается он сам.

Он ускользнул с поминок и сидел у остатков корзины, такой же почерневший, нескладный, как куча ненужного хлама. Казалось, он даже не заметил Зосю, вообще не замечал ничего вокруг.

— Артур, — тихо позвала Зося. Нет ответа. Она вошла в сарай, присела рядом с ним и осторожно тронула пальцы руки, взятой в лубки. Ледяные. — Артур, тебе не обязательно отвечать. Просто послушай.

— Я убил твою дочь, Зося, — глухой пустой голос прошелестел будто бы из склепа.

— Слушай, — настойчиво, жестко повторила ведьма. — Я не знала свою маму. Она умерла, давая мне жизнь, а мой отец потерял свою любимую женщину. Как ты потерял Хельгу. Моей мамы нет, но есть я. У меня трое сыновей, четверо родных внуков и старшая внучка, родная по сердцу. У меня была неродная по крови, но столь же любимая дочь. У Хельги не могло быть детей, но вот это, то, чего вы достигли, вот это ваш ребенок. Который убил свою мать, так случается, Артур, так случилось и с моей мамой. Ты меня слышишь? — Зося мягко взяла в ладони серое, погасшее лицо солнечного художника. За полтора дня на нем прибавилось морщин, а в светлых нечесаных прядях обильно проступила седина. Тусклые глаза смотрели мимо, но где-то на самом дне черной бездны затеплился прежний огонек. — Мы не можем отменить смерть, мой хороший. Но мы можем продолжать то, что осталось от ушедших. Мы можем и даже обязаны продолжать жизнь. И попробуй еще хоть раз вякнуть, что ты виноват в гибели Хельги! Вы же были половинками друг друга, были и есть! Вы все решения принимали вместе и разбиться могли бы вместе! Но ты остался. Я не верю ни в богов, ни в судьбу, но раз уж ты остался — живи за двоих. И береги вашего с Хельгой ребенка.

Спи, сестренка.

Ты так прекрасна во сне, ты знаешь? Твои светлые волосы будто водопад, о котором ты рассказала нам, задыхаясь от восторга. Они струятся и переливаются, прохладные, серебристые, как твоя северная краса. Твоя кожа снежная, нежная, спокойная. Ни румянца, ни тревог. Ты улыбаешься. Ты исполнила свою заветную мечту и полетела беспечной бумажной птичкой.

Ты любила эту деревянную птичку, возьми же в свои ледяные руки, пусть она согреет тебя, сестренка. Вдвоем вам не будет одиноко. Ты всегда хотела летать.

Что тебе снится, сестренка? Перед тобой лежит весь мир. Седые морские волны, изумрудное пламя в небе, пушистые шапки гор и хрустальный иней на тонких ветках. Наша маленькая северная девочка, ты возвращаешься в свой заснеженный лес, где тихо, льдисто и светло.

Спи, наша милая Белоснежка.

Прости, что не сберегли тебя, сестренка.

Но мы постараемся уберечь от отчаяния твоего любимого принца.

Прощай.

И даже в краю

наползающей тьмы,

за гранью смертельного круга,

я знаю, с тобой не расстанемся мы.

Мы — память,

Мы — память.

Мы —

звездная память друг друга.

Роберт Рождественский

Комментарий к Глава 17. Бумажные крылья Музыкальная тема главы: романс «Качели» .

Музыкальная тема Хельги и братьев: К. Орбакайте, «Эхо любви» .

====== Глава 18. Пена ======

Толпа <...> в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе.

А.С. Пушкин. Из письма П.А. Вяземскому

Накануне отъезда назначили распродажу оставшейся мебели и всякой всячины, которую решили не брать с собой в Казань. То-то радость была для соседок и кумушек, судачивших столько лет об Ульяновых, но так и не имевших возможности переступить порог их дома <...>

Кумушки и мечтать не смели о том, что спустя сто с лишним лет, в 90-е годы XX столетия, все сплетни и слухи, распускавшиеся ими, вдруг выплеснут на телеэкраны, на страницы пухлых монографий, популярных брошюр, журналов и газет...

В. Логинов. Владимир Ленин. Выбор пути

В их залах прокуренных — волки

Пинают людей, как собак.

А после те самые волки

Усядутся в черные «Волги»,

Закурят вирджинский табак.

И дач государственных охра

Укроет посадских светил,

И будет мордастая ВОХРа

Следить, чтоб никто не следил.

Александр Галич

Старики уходили.

Тихо, незаметно угасали те, кто еще помнил жизнь в королевском Блюменштадте: важных купцов, расшитые золотом жреческие одеяния, костры, виселицы, попрошаек на базаре. Те, кто помнил прежнюю деревню, и как барин отдавал в уплату карточного долга несколько крепостных, разбивая семью, и как прохаживались по горбатым от работы спинам тяжелые плети. Умирали мелкие чиновники, которые, как Михель, застали обе эпохи.

Уходили старые революционеры. Одни естественно, в силу прожитых лет. Другие, подорвав здоровье в подполье или во время восстания, сдавались нахлынувшим не по возрасту болезням. Третьи, как Анджей и Марта, устав от напряженной, неприкаянной даже в мирное время жизни, выбирали себе тихий уголок, рожали детей и наглухо запирали все ставни в доме.

Трое, не выдержав то ли сладковатого, гнилого запаха перемен, то ли повседневных невзгод, покончили с собой. Повесилась подруга Ядвиги, одна из первых «Красных платков». Говорили, что из-за несчастной любви. Застрелился бывший подчиненный Мариуша, который уехал в Озерный край и там разругался и со старыми товарищами, и с молодыми чиновниками. Повесился бывший соратник Хорька, от чего, конечно, все просто пришли в ужас. Вольный брат и самоубийство не вязались между собой никак, но коллеги подтвердили: ходил в последние недели, как в воду опущенный. Если бы знали, что все настолько серьезно...