Материнский инстинкт

Яна выбралась на крышу. На фоне вечернего неба слабо выделялся силуэт девушки с раскинутыми в стороны руками. Их разделяли не больше пятидесяти шагов. Яна преодолела половину расстояния, когда Катя обернулась и замерла с широко открытыми глазами:

— Я была сегодня в церкви. Батюшка сказал, что душа бессмертна. Ты ошиблась.

Яна дёрнулась вперёд. Осталось несколько метров, но Катя не собиралась дожидаться и шагнула в пустоту, всё так же пристально глядя в её глаза.

Яна резко отпрянула назад, не желая смотреть на падение девушки, и зажмурилась. Тут же раздался глухой шлепок, улицу огласил протяжный женский визг, к нему добавились крики остальных зевак.

Она опоздала. Спустившись по лестнице, Яна незаметно покинула двор, где так трагично оборвались жизни двух женщин. Мать и дочь покончили собой с разницей в один месяц. Яна медленно брела, ноги с трудом переставлялись, шаркая по тротуару, мозг отказывался работать. Это был не первый раз, когда её вмешательство ничего не меняло, но легче от этого не становилось. «Должно быть, так чувствует себя врач, когда на операционном столе умирает пациент».

Яна не помнила, как добралась до дома, словно телепортировалась. Она не могла даже с точностью сказать, на чем доехала: на такси или на автобусе. Просто спустя час стояла в своей прихожей. Одежда насквозь мокрая, ботинки и нижний край джинсов в слякоти, капли грязи даже на куртке. Яна смутно припомнила, что бежала.

После душа, женщина устало опустилась в кресло и прикрыла веки. Из мыслей не выходил последний взгляд Кати перед роковым шагом. В нем плескалось такое отчаяние и чёрная тоска, что сейчас от воспоминаний пробирала дрожь.

***

Эти сны всегда начинались одинаково. Пульсирующие, постоянно сменяющие друг друга картинки, один сумасшедший пейзаж наползает на другой, вклиниваясь в него острыми осколками. Всё движется, закручивается, лопается дырами, словно фотопленка, режет глаза бешеной сменой кислотно-ярких цветов. Постепенно краски блекнут, картинка останавливается и оформляется во что-нибудь узнаваемое. Появляются голоса, незнакомые люди со смазанными лицами, словно их стерли ластиком. Яна видела такие сны с детства. Ещё маленькой девочкой она боялась странных кошмаров и пугала мать ночными истериками. До восьми лет она спала в кровати у родителей, отказываясь оставаться в одиночестве. Девочка не могла объяснить, почему боится ночи, просто каждый раз, когда сумерки сгущались, пряталась в объятиях мамы и с ужасом ожидала погружения в царство Морфея. Девочку до жути пугали странные призрачные люди. От них веяло вечностью, одиночеством и страхом. Они пытались заговорить и преследовали её.

Сны приходили нерегулярно, не подчиняясь ни какой цикличности. Иногда раз в неделю, иногда чаще, а бывали и счастливые месяцы спокойных мирных сновидений.

Яне было около девяти лет, когда родители впервые решились отправить её к бабушке в деревню. Зинаида Васильевна с радостью приняла внучку, даже не представляя, сколько бессонных ночей проведет с ней за время зимних каникул. Предупреждения о странностях внучки не охладили желание наконец-то побыть в роли настоящей бабушки.

Почти неделю Яна была самым обычным беззаботным ребенком. Играла с другими детьми в снежки, строила крепость из снега и с аппетитом поедала бабушкину стряпню. Отсутствие телевизора и других благ городской жизни девочка даже не замечала.

В ночь, когда Яна впервые отнеслась к своим снам не как к обычным кошмарам, а предупреждению, разыгралась самая настоящая буря. Низенький домик Зинаиды Васильевны замело по самые ставни, ветер бился в окна, завывал в трубе, словно дикий зверь. Яна спала на печке, укутавшись в бабушкину шаль, и тихо посапывала. Сначала снился соседский мальчишка, намыливший её накануне снегом, потом его щербатая улыбка растворилась в мутном тумане, стирая очертания улицы. А потом началась знакомая уже какофония цветов и звуков. Спустя несколько секунд, перед девочкой предстала широкая поляна, украшенная тремя березками, ровными и белыми, словно с картинки. У одного из деревьев стояла высокая стройная женщина с белёсыми распущенными волосами. Даже на блеклом слабо очерчённом лице было видно, как дрожат её губы.

Яна сделала шаг вперёд и зло прокричала:

— Уходи из моего сна. Уходи!

Взгляд женщины сфокусировался на девочке. Она упала на колени и, заламывая руки, зарыдала:

— Ты должна их спасти, умоляю! Они задохнутся, если ты не поможешь. Кума закрыла вьюшку[2].

Яна как обычно хотела убежать. Приготовилась к тому, что странная женщина будет преследовать её по снам, но неожиданно заинтересовалась незнакомым словом «вьюшка».

Гостья обрадовалась, что девочка слушает её и быстро затараторила:

— В соседнем хуторе Камышин, в доме восемь по улице Садовой кума закрыла вьюшку. Спаси их, умоляю.

Яна не успела спросить, что такое «вьюшка», как проснулась. Её руки дрожали, лоб вспотел, в голове вертелись последние слова женщины. Она слезла с печки и подошла к бабушке. Та дремала прямо в кресле с вязанием на коленях. Тронув за плечо, Яна тихо позвала:

— Бабуля, проснись.

Зинаида Васильевна нехотя открыла глаза и часто заморгала.

— Яночка, чего не спится?

— Бабуль, что такое вьюшка?

Женщина привстала и недоуменно поглядела на внучку.

— Зачем тебе? Приснилось что? — Предупрежденная о снах девочки, она приготовилась утешать.

Яна нахмурилась и дословно повторила слова гостьи из сна.

— В соседнем хуторе Камышин, в доме восемь по улице Садовой кума закрыла вьюшку.

— Что ты бормочешь? Кто тебе сказал?

— Мне приснилось, — серьезно ответила Яна.

Зинаида Васильевна молча накинула шубу, надела шапку и принялась укутывать внучку. Замотав её шарфом по самые глаза, она выглянула в окно и задумчиво пробормотала:

— Погодка поутихла. Дойдем.

Подгоняемые плотными потоками ветра они вышли за край села и оказались в чистом поле. До Камышина вела грунтовая дорога, всего-то километр, но по глубокому снегу идти оказалось тяжело, хорошо ещё, что ветер дул в спину. Яна не плакала и не жаловалась, молча следовала за бабушкой, стараясь попадать в оставленные следы. Женщина торопилась, подтаскивая отстающую девочку за руку и поправляя на лице сползающий шарф.

Улицу нашли быстро, их в хуторе было всего две. Небольшой домик опознали по красной циферке, видневшейся в окне. В отличие от соседних, из его трубы не шёл дым. Зинаиды Васильевна поднялась на ступеньку и громко постучала в дверь. Ответа не было. Она смела со стекла налипший снег и заглянула в окно. Непроглядная темнота мешала рассмотреть даже очертания мебели. Яна топталась рядом и энергично тарабанила в другое окно.

Зинаида Васильевна оглядела двор. Недалеко виднелись поленница и не доколотые бревна. В одном из них торчал топор. Женщина вынула его и вернулась к дому.

— Яна, отвернись и закрой лицо.

Едва девочка успела натянуть капюшон, как услышала звон разбивающегося стекла.

— Иди к соседям, скажи, что нужна помощь.

Яна послушно побрела в соседний двор, не оглядываясь на бабушку.

Сейчас она уже не помнила, как ей удалось разбудить соседей и привести их к дому. Мужчина и юноша забежали в распахнутые двери, а она осталась стоять на крыльце. Бабушка вышла первой, держа на руках маленькую девочку, вслед за ней показался сосед, он нёс пожилую женщину. Казалось, они спят и видят очень хорошие сны. Спокойные счастливые лица, яркий румянец на щеках. Они выглядели такими красивыми. Последним вышел сын соседа. Невысокий подросток с трудом вынес рослую светловолосую женщину и уложил прямо на снег. Яна застыла с открытым ртом — это была женщина из её сна.

Позже бабушка рассказала, что несчастные угорели. Первой умерла женщина, её дочка и мама скончались немногим позже. Куму, решившуюся на убийство, вычислили быстро, потом она сама созналась, что приходила вечером в гости и закрыла вьюшку. Плакалась и клялась, что случайно, что не хотела никому зла, но в милиции не поверили неуверенной лжи.

Яна вернулась к родителям, будто повзрослевшая. Тогда она впервые столкнулась со смертью и поняла, что странные кошмары — не просто сны. Ночью она уже не кричала, но, просыпаясь, заставляла родителей разыскивать незнакомых людей.