Матрешка

– Откуда ты взяла? Я ее не видел.

– Но ты был там, где она исчезла!

– Ты что, думаешь, мама эти два месяца гуляла в лесу и собирала ягоды с грибами? Так бывает только в сказках.

– А как же, когда она заблудилась в лесу маленькой?

– Несколько дней, а не два месяца.

– Но она вернется к нам?

Что мне ей ответить? Я мог бы, конечно, сказать, что "нет, никогда" или более обтекаемое "не знаю", но не посмел лишать мою дочурку толики надежды:

– Рано или поздно. Я надеюсь. А сейчас пора спать.

Танюша тут же заснула, а я, хоть и принял лошадиную дозу снотворного, вертелся несколько часов кряду, а под утро мне приснилась беременная Лена в виде русалки, с косами и вплетенными в них водорослями. Она тянула ко мне руки и молила не убивать ее второй раз, а я все наступал и наступал, и внизу за ней буйствовал океан. В конце концов я столкнул ее со скалы, но в последний момент увидел, что это не Лена, а мадемуазель Юго. Экий бред! У Лены никогда не было кос - длинные, ниспадающие на плечи волосы: как стадо коз, спускающееся с горы, сказал бы анонимный автор всемирно известного произведения, если только это не авторша. А у мадемуазель Юго короткая прическа под мальчика. И причем здесь мадемуазель Юго!

Не пора ли обратиться к психиатру?

6.

Итак, на чем мы остановились в мемуарной части? Ах да, звонок Бориса Павловича.

Должен сказать, что избрал для своего рассказа трудную форму и теперь боюсь не справиться - ведь я не профессиональный литератор. Форма вынужденная: я записываю эту историю одновременно с тем, как она происходит, перемежая ее с предысторией, и как раз эта ретруха дается мне трудней всего. Но излагать все по порядку, притворяясь невеждой и делая вид, что не знаешь что к чему - как-то ненатурально: фальшак. Я хочу, чтобы читатель, как я когда-то, находился в неведении, и чтобы знание приходило к нему рывками, через страхи и сомнения, как и ко мне.

Короче, перезвонил Борису Павловичу в Питер с работы - не столько ради экономии, но чтобы поговорить без свидетелей. Впрочем, и сэкономил тоже разговор длился больше получаса.

– Начнем с вашей жены, - сказал Борис Павлович после дежурных приветствий.
– К сожалению, вы не снабдили меня фотографией, а потому я не могу судить та ли она, за кого себя выдает.

– О такой возможности я как-то и не подумал, - честно признался я.

– Это легко исправить.

– У меня нет под рукой ее снимка.

– Найдете - отфаксуйте мне. На всякий случай. Надеюсь, никак не задел ваши супружеские чувства?

Вот чем он меня купил с начала нашего знакомства - интеллигентностью и предупредительностью, редкой в этом мире, а тем более в его бывшей организации.

– А пока будем говорить так, будто ваша жена пользуется собственным именем, а не псевдонимом. Скорее всего так и есть. Так вот, Елена Константиновна родилась в Иркутске в 1974 году. В метрике на месте отца прочерк, мать погибла в авиакатастрофе. Совпадает?

– Один к одному, - рассмеялся я.

– Не спешите радоваться. Дальше возможны разночтения. После смерти матери, Лену удочеряет пожилая бездетная чета: он - офицер, она домохозяйка.

– Первый раз слышу.

– Продолжаю. В восьмилетнем возрасте девочка удирает из дома, ее находят и возвращают приемным родителям, но те почему-то отказываются взять ее обратно, и она попадает в детский дом, из которого тоже вскоре убегает. Мне не удалось раздобыть никаких сведений о ее жизни в течение приблизительно года, пока была в бегах. Не знаю, считать такое детство несчастным или счастливым, но она росла, как трава, без присмотра и без любви. В одиннадцатилетнем возрасте поступает в Иркутске в хореографическое училище на полное обеспечение.

Я молчал, хотя все было для меня внове - и приемные родители, и детский дом, и побеги, и хореографическое училище. Лена глухо что-то рассказывала про тетку, у которой жила, пока не уехала в Америку как полукровка.

– А кем она была записана в паспорте?

– Национальность? Русской. Как и ее мать. Что не исключает, конечно, каких-то еврейских корешков. Вполне возможно, ведь евреи были среди сибирских золотоискателей. Мы в этом направлении не копали. Если, конечно, вы настаиваете...

– Нет, теперь уже все равно. Но уехала она из России именно на еврейской волне. В семнадцать лет.

Трубка некоторое время помалкивала, я даже подумал, что нас разъединили. В конце концов Борис Павлович проклюнулся.

– Почему в семнадцать?
– переспросил он.
– По нашим сведениям, она улетела в Штаты, когда ей едва исполнилось четырнадцать. И вовсе не по еврейской визе. У нее было гостевое приглашение, липовое или настоящее - не знаю. Официально она ехала поступать в Джульярд-скул в Нью-Йорке. Многим казалось, у нее есть шанс - подавала надежды, была одной из лучших учениц в Иркутском хореографическом училище, в Питере отхватила поощрительную премию на балетном конкурсе "Майя" за "па-де-те" Чайковского.

А я-то думал, что, приехав в Америку, она сразу же поступила к нам в Куинс-колледж. Так, по крайней мере, следовало из ее рассказов. Куда ухнули три года - с четырнадцати до семнадцати?

Вот именно: знак вопроса.

Вспомнил почему-то ее прочувствованное сочинение про "Лолиту" написанное с точки зрения Лолиты.

А что если все-таки она - не она?

– И Володя ей, конечно, никакой не брат.

Снова молчание как будто прервалась связь. Я не выдержал и алекнул. Борис Павлович мгновенно откликнулся.

– Нет, почему же. Единоутробный брат, хотя росли порознь. Отцы неизвестны в обоих случаях. Мамаша была гулящая. Не то что блядь, но легка на передок. Дети в забросе. Если бы не авиакатастрофа, был бы, думаю, целый выводок.

Я представил себе этот хвост - полдюжины Володь, и каждый с золотой фиксой во рту. Могли быть, конечно, и сестры, но растиражирование Лены меня еще меньше устраивало. Если она Лена, а не пользуется чужим именем, маскируясь незнамо зачем и от кого. О Господи! То, что Володя оказался не самозванец, а всамделишный брат, веселило мое сердце. Мысль об инцесте пришла спустя несколько дней и больше уже не покидала меня.

– А чем он занимался в России?
– спросил я больше для проформы. На какое-то время я и вовсе потерял интерес к отбывшему в неизвестном направлении на пакистанском лайнере родственнику моей жены.

Борис Павлович словно ждал этого вопроса.

– Информация у нас довольно поверхностная, непроверенная, но определенно могу сказать, что одно время толкал дурь, потом занялся рэкетом в Сибири - опять с наркодельцами, но не на главных ролях, а так, на побегушках, что-то ему обламывалось - не жировал, но навар имел. Короче, бабкодел по мелочевке и где придется. Дважды привлекался - один раз сошло с рук, отвязался, адвокат упирал на тяжелую среду обитания, другой раз припаяли трояк. Отмотал срок и как откинулся опять при деле: тюрьма не перевоспитывает человека, но усовершенствует его криминальные таланты.