Матриархия
Шрифт:
– Отсутствие мозгов, - загнул палец Пантелеев, - неопытность, некомпетентность. И здравый смысл, наконец, - он загнул последний, четвертый палец - мизинец отсутствовал.
– Достаточно?
– Ну, не знаю - пожал плечами Попс.
– Когда вопрос стоит таким образом, все средства хороши. А если завтра ВСЕ уйдут к Королеве? Что тогда, а?
Айзека кольнула ледяная иголка. Последние два дня он варил эту мысль в котелке, как походную кашу. И теперь она перепрела, и ползет из ушей, ползет.
Они могут уйти ВСЕ. На самом деле. Он сам может пойти, вместе со всеми, а потом
Вопрос: Королева копит силы? Аккумулирует энергию?
– Эй!
– дверь заскрипела, стукнула о стену.
– Пока ви тут сидите, беспредэльщики ворвались! Быстро давай, ле!
Никто толком не понял, что там кричит Рамис, но как по команде, повскакивали из-за стола и рванули на выход.
Айзек поплелся последним.
***
– Я уже не могу! Блять, что делать?! ЧТО ДЕЛАТЬ?!
– Риф-ф-ат, уу-у-с-спокойся, - зубы стучат, весь дрожу. Прямо нутро выворачивает наизнанку.
Мы держим Риточку по очереди. Я только-только избавился от груза, передал Вениамину девочку, треморными руками. Он тоже весь сотрясался, молча. Вода холодная - прибывает и прибывает.
Уже по шею. Риточка не плачет, и от этого вдвойне страшней.
– ПА-МА-ГИ-ТЕ!
– орет Рифат.
– СПА-СИ-ТЕ, ЛЮ-ДИ!
Мне сразу вспомнилась «Бриллиантовая рука». Ничего не могу с собой поделать: грудь изнутри щекочет смех, пополам с ледяным крошевом.
Вениамин, наверно, думает, что я спятил, но мне как-то все равно.
Сейчас имеет значение только вода.
Мимоходом думаю об Оле. То есть - об Ане. Или о ком я думаю? О той, кого люблю?
Отстукиваю зубами, прикусил язык. Во рту - солоно. Кого я люблю? Сейчас замороженное сознание не может подсказать ответ на этот вопрос, да и собственно, вопрос этот следует задавать не сознанию.
Рифат рычит, а мы мне вода под самое горло. И чуть выше.
Рифат палит из калаша вверх, по разбухшим от влаги палкам. Короткая очередь, пули вплавляются в древесину, как в пластилин.
Толку, конечно, от такой стрельбы нет.
Я случайно заглатываю воду, вместе с листиками и горелыми спичками: как раз при свете последних Вениамин рассматривал мой блокнот. Теперь размокшие листья плавают где-то в коричневатой жиже.
Со стенок погреба отваливаются пласты земли.
– Не стреляй!
– говорит Вениамин быстрым, холодным голосом.
– Срикошетить может...
– Да я лучше пущу себе пулю в башку, чем буду как... Как щ-щенок в ведре... Как говно в проруби!
– Рифату в рот тоже попадает вода, и он фыркает и откашливается.
Мы уже плывем, не чувствую ногами дно погреба. Я подхватил лестницу и долблю стенку, Вениамин поддерживает Риточку, и она уцепилась за край обломанной ножки. Рифат продолжает тратить энергию, я мимоходом думаю о «калаше». И раньше слышал, что автомат этот может стрелять под водой, но как-то не верилось.
Сверху что-то заскрежетало. Лязг, писк.
Как будто грузовик пыхтит. Или кажется? Или это огромный зверь - тот, из чащи, тот, что приходил ко мне в кошмарах?
Снова думаю об Ане. Где она сейчас? И об Оле. В груди, несмотря на ледяную
жижу, разливается тепло, как от доброго глотка глинтвейна.В щель брызнул свет. Еще больше воды, прямо головы залило. Риточка пищит, машет ручонками, и я тоже ее поддерживаю, под спинку.
Чихаю вдруг, так что чуть не трескается череп.
Краем уха слышу автоматную трель. Рифат? И еще одна. Больно много у него патронов. Мы ведь и птиц стреляли... Откуда столько патронов?
Что-то твердое бьет в кроссовок. Снова ляпает грязь, сверху. В глаза ударяет свет, как молния, но с желтоватым отливом.
Вижу перекошенный рот. Глаза вытаращены, смотрят на меня с удивлением. Блестят искорки, пляшут. Это блики, танцуют на воде, дрожат поверх зрачков. Рифат хрипит, как пробитая камера, и цепляется ногтями за стенки погреба, а земля осыпается. Свежий воздух, свежий воздух... Рита плачет, пыхтит Вениамин.
А мне уже все равно. Пусть себе волнуется кто-нибудь другой. Я ухожу в холодную толщу. Вниз, вниз...
Вода шумит ушах...
Нужно нырнуть еще глубже. Кислорода в груди полно. На дне вода почему-то теплее, да и вообще, я уже не чувствую обжигающего нутро холода. Ниже и ниже. Глубже и глубже.
Рыбка плавает. Вот раскрыла рот, чтоб подхватить светляка.
А это оказался не светляк, а приманка рыбы-черта, огромной зубастой твари, с коростами и шипами по всему телу. Она заглотила малька, жадно поблескивая вытаращенным глазами.
Я поплыл дальше. Тоже свет, свет... желтоватое пятно. И я плыву на него. Большое, огромный фонарь, черный зрачок в центре.
И лилово-фиолетовые щупальца баламутят воду, тянут ко мне кольца-завитки, облепленные присосками.
Хоть в ушах и вода, я слышу пульсацию, исходящую от осьминога, но ничего не могу с собой поделать. Свет тянет меня, как мотылька, и я плыву, и вот уже в груди совсем нет кислорода, щупальцы давят на ребра, хрустят кости...
Хрустит череп.
Больно и нечем дышать, черная пасть осьминога, полная зубов...
Человеческих зубов.
Глава 21
Грязная вода вдоль дороги. Столбы черные, деревья тянут крючья веток к небу, а сырость настырно липнет к телу, треплет брезент над головами. Ветер заталкивает ее в кузов со всех сторон, и даже он не в силах разогнать вонь немытых тел.
В просвете дороги видно столбы. Сбоку поле, а по краю - как раз столбы, и кое-где еще висят обрывки проводов.
Двигатель натужно рычит, чихает, выплевывая сизо-черные комки выхлопов.
Мимо проплывают еще столбы, но с перекрестиями. Старые, электрические - древесина разбухла от постоянных ливней.
На столбах - перекрестия. На перекрестиях висят мешки.
Я сузил глаза. Не мешки, конечно.
Руки над головой, лица склонены вниз. С волос и носов капает вода, некоторые лица тоже, будто бы распухли от дождевой гнили. Сзади едут еще грузовики, на серые лица попадают отсветы фар, и столбы похожи на чудовищную гирлянду, призрачно мерцающую во тьме.
Я покашлял, толкнул Вениамина локтем. Храпит с открытым ртом, голову откинул назад.