Матушка Готель

Когда она проснулась, Клемана в постели не было. Было солнечно. Готель накинула халат, расправила за плечами свои черные волосы и спустилась на первый этаж. Внизу никого не было. На столе стоял кувшин с молоком. Осматриваясь, она обошла кухню кругом и подошла к столу. В этот момент с улицы открылась дверь, и вошла мать Клемана с пустым ведром в руках. Она посмотрела на Готель и направилась к шкафу:

– Он на кладбище.

– Можно молока?
– спросила Готель, заглядывая в кувшин.

– Это ваш дом, - не отвлекаясь от хозяйства, ответила вдова.

– Вы злитесь оттого, что я сберегла его мечту?
– заметила Готель, наполняя стакан молоком, но женщина ничего не ответила, - я польщена, не стоит благодарности, - добавила невестка и поставила пустой стакан на стол.

Затем она вышла на улицу и подумала, что еще не видела Лион таким солнечным. Оттряхнув рукой ступеньки Готель села на крыльце и вскоре увидела возвращающегося Клемана. В то же время в её сердце проникло что-то, чего она раньше не замечала. Она увидела своего мужа; может быть, на фоне другого города и других людей, но почему-то именно теперь она осознала, что состоит в браке; что она владеет чем-то более важным, чем положение в обществе, которым она, конечно, иногда пользовалась, пусть даже исключительно по необходимости. Но почему так? Ведь Клеман, он хотел бы, наверняка, хоть на минутку почувствовать его вкус, вкус признания и всеобщего почитания. Да, он говорил, что главное для него это она - Готель, но сейчас, уловив в своем сердце лучики счастья быть замужем, она решила сделать своему супругу этот подарок. К тому же, Готель подумала, что они уже несколько лет они оба никуда не выбирались, а это злоупотребимо несправедливо по отношению к верности её супруга.

– У месье Леблана будет прием на следующей неделе. Составишь мне компанию?
– спросила она по дороге в Париж.

Клеман не ответил, но вложил свою руку в руку Готель.

За пару следующих лет чета Сен-Клер сделала лишь несколько светских раутов, которые весьма символично начались после смерти отца Клемана и закончились смертью его матери. И поначалу эти выходы доставляли Клеману то удовольствие, которого он всю жизнь желал, живя в Париже и даже до приезда в Париж. Но со временем он заметил, что люди оказывают ему свое внимание лишь в адрес его прекрасной супруги. "Месье Сен-Клер, должны признать, вы настоящий счастливец" или "ваша супруга как всегда очаровательна". Генрих Шампанский, увидев Готель на одном из приемов, буквально осадил её, чем вызвал у Клемана приступ ревностной лихорадки. Последний раз граф видел Готель более десяти лет назад и, естественно, он не удержался сделать ей комплимент:

– Похоже, время над вами совершенно не властно, мадмуазель. В чем ваш секрет?

– Чуть больше любви, чуть меньше сражений, - улыбнулась Готель, показав кольцо на безымянном пальце.

– Уу..., - лицо Генриха перекосило от неожиданности, - но, так… кто же этот блаженный?

– Месье Сен-Клер, - ответила она и показала взглядом на другую сторону зала, но Генрих даже не повернул туда голову, а продолжал всматриваться в серые, выразительные, горящие глаза Готель, чем окончательно её смутил и вынудил, тем самым, оставить его непочтительно смелую компанию.

– Ты в порядке?
– снимая дома серьги, спросила Готель своего супруга.

– Да, конечно, - посмотрел он на неё через плечо, развязывая на себе рубаху, - я всегда думал, заслужу это. Но на этих приемах я чувствую, что все это мне не принадлежит, и все их слова ко мне имеют довольно косвенное отношение.

– Надеюсь, ты не считаешь, что меня легко получить, - расчесывая волосы, проговорила она.

– Нет, - улыбнулся Клеман, - совсем нет, но несмотря на долю лести, по своей природе, присущую таким мероприятиям, я считаю, что во многом они правы. Я счастливчик. Я вижу это каждый раз, когда смотрю на тебя.

Но как бы там ни было, причиной прекращения их выходов стало не отсутствие интереса к тому Клемана, а описанные далее события.

– У вас такое хорошее зеркало, - заметила мадам Леблан, - потому я люблю покупать у вас. Покупая платье у другого портного, и не узнаешь, как оно на тебе лежит, пока тебе не скажет сосед.

Мадам Леблан то подходила к зеркалу ближе, то отходила дальше, с наслаждением рассматривая и разглаживая на себе обновку:

– Племянница моя - дочь моей сестры Моник, пошила у Бертье платье к свадьбе, и посмотри! Ни дать, ни взять, на выданье вдова; она и так худа, а этом платье…

Готель практически не принимала участия в этом монологе, и лишь иногда понимающе кивала или улыбалась, сидя у окна и, не торопясь, вышивая цветочную подушку. Она давно уже знала все привычки своих клиентов, чем доставляла максимум удовольствия от посещения её магазина. Хотела ли мадам Леблан провести несколько часов у зеркала? Пожалуйста. Явись здесь мадмуазель Леск'o с печалью проданной любви и Готель выслушала бы её с открытым сердцем; люди, приходившие сюда, проводили здесь время и, получая, наконец, свой заказ, уходили воодушевленные и верили, что их новое платье с возлагаемыми на него планами, надеждами и мечтами, возможно, все это осуществит.

– Так в этом самом платье, - продолжала мадам Леблан, - как будто сам Господь не хочет брака. Забавно, что даже церковь их не приняла. Хотя по мне, и в Сен-Дени вполне чудесно можно обвенчаться, как говориться, было бы желание.

– А чем же базилика не годится?
– вмешалась для приличья Готель.

– Так говорю же, нет её. Ломают, - добавила мадам, высматривая в зеркале прыщ.

– Как ломают, - побледнела портниха.

Не медля ни секунды, Готель выскочила на Сену и побежала через мост на центральный остров, и вскоре, потеряв дыхание, упала наземь. Подняв глаза, она увидела рабочих, равнодушно разбирающих стены церкви, и не знала, как это остановить. Первый раз она прошла через эти двери, обвенчавшись, а затем исправно приходила сюда в течение пяти лет, повторяя в своем уме это венчание снова и снова. Она поднялась и удрученная медленно пошла назад, хромая на одну ногу от проснувшейся после пробежки боли.

– Возможно, Морис посчитал их ниже своего достоинства, - предположила сестра Элоиза, сидя на скамейке в парке аббатства.

В последнее время она приходила сюда все чаще, словно что-то звало её туда.

– Церковь слишком сильна, - продолжала она, - а Людовик никогда ей не отказывал, даже когда его сдерживал более здравомыслящий Сугерий. Даст Бог, епископ построит на их месте что-то достойное себя, Парижа и Христа.

– Сейчас в Париже все только и говорят что о соборе, "Нотр-Дам, Нотр-Дам…", - добавила Готель.

Сестра Элоиза улыбнулась:

– Не думаю, что доживу до того, чтобы увидеть его.

– Не говорите так, матушка, - нахмурилась Готель, - все делают пожертвования, и очень скоро его построят.

– Мне кажется, во всем городе закончился материал. Я обошел все лавки за утро, - сказал Клеман, вернувшись домой, - мы всё перекроили рабочим. Всё в порядке?

– Сестре Элоизе всё хуже, а этой стройке не видно ни конца, ни края, - Готель отставила в сторону недомытую кадку и присела на лавку с тряпкой в руках, - иногда я думаю, что сама до этого не доживу.

– Послушай, любимая, - подошел к ней Клеман и присел напротив, - тебе нужно отдохнуть, ты и так все силы тратишь на этот собор. Останься завтра дома, шить все равно не из чего. Да у нас почти и не осталось сбережений.

– О, какие глупости, - махнула рукой Готель, - уж этого добра у меня хватает. В Провансе и на Сицилии, и деньги, и дома. Потом, дом в Лионе. Мы можем его продать.

– Не стоит себя так расходовать, душа моя, я не могу смотреть на твои жертвы, ты не жалеешь себя совершенно. И, кстати, как твоя нога?