Матушка Готель

– Я не знаю, - Готель огляделась по сторонам в поисках ответа на свою дилемму, - Господи, я не знаю!

– Я буду здесь завтра, если решите, - заключил тот и пришпорил коня.

Дикая боль пронзила голову Готель и она схватилась за неё обеими руками, не зная теперь, сможет ли, вернувшись, посмотреть своей девочке в глаза и признаться в своих слабостях сама. "Нет", - горько мелькнуло у неё в голове.

– Стойте!
– крикнула она всаднику и побежала следом, - стойте, подождите!

Проехав всего несколько домов по улице, Камиль остановился.

– Вот, - протянула она вверх письмо и несколько монет в оплату.

Она с легкостью выпустила деньги, но так крепко держала конверт, что юноше пришлось почти силой вырвать его из её цепких пальцев.

Пыль на дороге уже давно осела, а Готель так и стояла среди улица, словно вся её жизнь исчезла сейчас за горизонтом.

– Я позволила себе немного убрать в твоей комнате, - призналась осторожно Мария, когда Готель появилась у подножья башни.

Уборкой комнаты девушка деликатно назвала некоторую перестановку в шкафу. Всё ещё чувствуя за собой вину, она перебрала и протерла от пыли книги, разложила их по темам и авторам, и аккуратно уложила обратно, освободив, тем самым, дополнительное место для новых.

– Я думала, ты сегодня пойдешь за молоком, - на следующий день, случайно заметила девушка.

– Я хотела побыть дома, но если хочешь, - взволновалась Готель.

– Нет-нет, - успокоила маму девушка, - я собираюсь на поляну.

Это были странные дни. Готель почти не отходила от Марии; вдруг давала ей неожиданные наставления и почти с тревогой следила, как та с ними справлялась.

– Сковороду держи левой рукой, лопатку правой, - появлялась как из ниоткуда она.

– Не тревожься уж так, мам, - снова успокаивала её девушка, - я делала это уже тысячу раз.

– Прости, ты права, прости, - улыбалась Готель, садилась обратно за стол и следила дальше за каждым движением своей девочки; и так пока не провожала её до постели.

Она сидела у кровати Марии и гладила её по золотым волосам, ласково и ненасытно.

– Я хочу спать, maman, - не выдержав, прошептала девушка.

В эту теплую ночь Готель не ложилась. Она сидела в зале и изо всех сил вслушивалась в тишину, чтобы услышать за стеной дыхание девочки, и будто слышала его. Так Мария и застала её поутру, выходя из своей комнаты:

– Как ты меня напугала, - схватилась за сердце девушка, - ты вроде собиралась сегодня в Шамбери.

– Да, - встала навстречу Готель, - прости, я не хотела, чтобы ты волновалась…, и по поводу новых книг, я…, знаешь, их может и не быть, - её лицо наполнилось какой-то бесконечной грустью, почти страданием, - но это ведь ничего, правда?

Глаза Готель стали совсем влажными и, казалось, слеза вот-вот скатится по её щеке:

– Я бы не хотела, чтобы ты очень переживала по этому поводу, - взяла она девушку за руку.

– Ничего страшного, мам, - погладила её по руке девушка, - я люблю тебя.

– Да!
– не сдержалась Готель, - я тоже, тоже! Но знаешь, ты тогда так правильно всё сказала. Ты прости меня, хорошо? Я была слишком эгоистична, - почти плакала она, - ты не должна была здесь расти, - досадовала она на себя, - ты не должна, - повторяла она, заглядывая безумным взглядом девушке в глаза.

– Я люблю тебя, мамочка, - обняла её Мария.

– Я знаю, знаю, - немного успокоилась та, - просто…, дай мне знак, если решишь это изменить сама, - договорила Готель, вытерла слезу и ступила вниз по лестнице.

Погода была равнодушно прекрасна и располагающе ясна к прогулке. Но Готель не пошла в Шамбери. Она медленно побрела по "туринской дороге" и остановилась возле небольшого горного озерца; уселась на траву, оперевшись спиной о камень, и несколько часов недвижимо созерцала, мерцающую в лучах водную гладь. День лениво тянулся по небу, бессонная ночь давала о себе знать, и Готель прогретая солнцем в душистой траве задремала, а открыла глаза, когда небесный диск уже едва касался вершин по другую сторону озера. Земля под Готель остыла, и она решила пройтись. Её путь ещё несколько часов оставался бесцельным; лишь к вечеру замысловатыми петлями и зигзагами, холмами и рощами она, всё же, вернулась в ущелье.

Поляна полностью заросшая рапунцелем, залилась вечерним, оранжевым светом, торжественным, но безотрадным. И тишина. Она была слышна уже далеко, но пока не вверилась. И Готель поднималась ступенями башни, затаив дыхание и горько надеясь не услышать, кроме этой тишины ничего более.

Непривычная пустота открылась Готель наверху: окно, отворенное по-утреннему скупо, и не тронутая кухня к обеду. "Похоже, здесь никого не стало уже днём", - сглотнула она, подкативший к горлу, ком. Она прошла в комнату Марии и быстро закрыла глаза, словно что-то кольнуло её взгляд. На покрывале лежали длинные остриженные волосы и сложенная бумага - похоже, письмо.

Набравшись смелости, она развернула бумагу, пробежалась по строчкам и так же скоро свернула назад. "Ты всё решила верно, - проговорила сама себе Готель, глядя на раскинувшиеся по кровати волосы, - когда-то это должно было кончиться".

Готель провела в пустой башне ещё одну ночь, а на следующий день отправилась в Лион и снова поселилась там, в своем доме на холме. Она больше не посещала Париж, но несколько раз ездила в Труа, в аббатство Паркле.

Она снова ходила в собор. В Сен Жан. Но не молилась, а чаще сидела на крайней скамейке и завидовала надеждам молящихся. Ей же просить у Бога было больше нечего, разве что прощения, поскольку за свою долгую жизнь она получила все земные блага и совершила все земные грехи.

Из её окна на холме, виднелся шпиль дома спрятанного за другими, один в один похожий на шпиль её башни, так что, казалось, достаточно отойти на несколько шагов в сторону и можно полностью увидеть её - башню, а может и даже девушку в окне. Но Готель никогда не нарушала эту иллюзию, она смотрела на этот шпиль по утрам и перед сном, оставляя на потом эту призрачную возможность - снова увидеть чудо.

– После трёхсот лет на бренной земле вполне можно отличить чудо от спасительно мерцающей свечи на краю леса. Да и что такое свечи по сравнению с океаном жизни, которым светились её глаза. Я видела этот свет, в каждом её шаге и каждом движении, в каждом её слове. Я даже чувствовала, как он растекается по моему телу. Я знала, что он изменит меня, сделаем меня сильнее и увереннее в себе, но я никогда не предполагала, что этот свет сделает меня лучше.

И этого не случилось. Мои грехи ушли гораздо дальше моих пороков и теперь ждут меня где-то там, внизу. Надо признаться, нельзя жить слишком долго, даже если твоя душа чиста, к такому сроку ты невольно наделаешь ошибок. И самые тяжелые из них нельзя ни исправить, ни искупить. Может быть, поэтому люди так долго и не живут. Мы зачем-то слишком нужны Ему там, в раю. И Он борется за каждую нашу душу, и отбирает её, как только мы начинаем её губить.

Кстати сказать, я никогда не считала, что удочерение девочки было ошибкой. Тем не менее, я рада, что, в конечном итоге, сумела её отпустить. И дело здесь вовсе не в заточении. Все родители в своем воспитании создают эту башню, из правил и запретов, оберегающую их чада. Просто в нужный момент, не все готовы их отпустить. Вот.