Меч Аркаима
Шрифт:
– Э-э, какая честь? Когда будут бить и будет постоянно больно, ты о чести думать не будешь. Я тебя уверяю! Ты будешь думать: «Когда всё это кончится?» Ты умалять будешь, что б тебя убили. И своим признанием заслужишь смерть! Но тогда я тебя накажу. Больно будет, слушай. Очень больно!
– Я, всё-таки, постараюсь думать о чести!
– Зачем, слушай? – пожал плечами карачаевец. – Кто узнает о твоём героизме? Мы не кому не скажем, что ты сломался. Клянусь! Закопаем и забудем. Да?
– Я узнаю! И если сломаюсь, я буду знать, что испугался и что исправить ничего уже нельзя. Нельзя отомстить! Стыдно будет перед
– Гордый? Уважуха, слушай! Но и не таких обламывали! Да, пацаны?
Подручные воровского авторитета заржали.
– Чего вздрогнул, Муса? Сказать чего хочешь? – и опять к своим, - По-моему, он уже сломался! И бить не надо! Ха-ха!
Но Муса вздрогнул не от страха – он почувствовал, что кто-то прижал его связанные руки к бревну и обрезает верёвку, затем правая рука почувствовала рукоятку ножа. Балкарец улыбнулся:
– Бить, наверное, придётся.
– Да? – радостно спросил Клычгерий. – А мы не гордые, слушай! Мы можем помочь, если человек так хочет быть избитым! Да?
– Где, интересно, Каблук шляеться? – спросил он сам себя с досадой.- Ну да ладно. Проня!
– Бить – не моё, Герыч. – откликнулся тот.- Я больше пытать люблю. Пусть вот Вялый кулаки разомнёт. А если не получится, я придумаю чего-нибудь этакое!
Тройка бандитов опять противно заржала.
– А я не гордый – сказал, сплюнув в сторону Вялый направляясь к Мусе. – Мне эта морда сразу не понравилась.
Но тут бандитов ждал неприятный сюрприз: как только Вялый подошёл к Мусе, тот вскочил на ноги, руки у него оказались свободными и в правой руке, лезвием вниз, сверкнул нож. Лезвие с треском прошлось по горлу Вялого, хлынула кровь. Бандит упал между бревном и костром и захрипел, задёргался в предсмертных судорогах и вскоре затих. А нож сам собой перевернулся в кулаке Мусы – лезвие уже сверкало между большим и указательным пальцем. Балкарец прыгнул вперёд. Но изумлённый Клычгерий не принял драки, зная, как его родственник владеет ножом: он прыжком с места вскочил на ноги и ломанулся в кусты, за ним рванул Проня. Муса погнался было за ними.
– Бирюкаев, в сторону! Твою мать! Ушли! Старший сержант Бирюкаев, что ты тут распрыгался на огневом рубеже? Стрелять не даёшь! Теперь ищи их по тайге!
Муса с удивлением оглянулся:
– Батя!? Ты? Откуда? – радостно спросил.
Перед ним стоял Григорий Тарасович c карабином в руках, Пётр, а за ними маячила нескладная фигура Алима.
– Я- то дома! А вот что ты тут делаешь? Кавказ надоел? Решил на Урал посмотреть? Да знаю я, что ты тут делаешь. Пригодилась моя наука – ножом махать?
– Да – подтвердил Муса, и они обнялись.
– Алим, живой? А я уж думал – конец тебе!
– Это ты спасибо скажи старшему сержанту Иванову. – Ответил за чеченца Григорий Тарасович. – Научили его в десанте часовых без шума снимать.
Пётр шагнул навстречу к Мусе, выпрямился по военному, приложил руку к бейсболки, перевёрнутой козырьком назад, и представился:
– Старший сержант ВДВ – Пётр Иванов!
Балкарец тоже вытянулся, расправил плечи, приложил правую руку к своей панаме, а нож взял в левую руку:
– Старший сержант погранвойск – Муса Бирюкаев!
И они обнялись – армейское братство оказалось сильней межнациональной розни, они как-то не подумали, что один русский, а другой –
кавказец, почти боевик и они совсем недавно были по разные стороны баррикад. Сейчас они были солдаты одной армии!Муса подошёл к Алиму, стал хлопать его по рукам, обнимать:
– Алим, Алим, а я думал, что всё! Зарежут моего мальчишку! И, главное, сделать ничего нельзя было.
Чеченец смущенно улыбался и молчал.
– Да, Алим даже не заметил, как его освободили – сообщил Пётр.- Такой шок был у парня! Я уж и того дебила нейтрализовал, а он всё идёт вперёд, пока Григорий Тарасович у него на пути не встал, только тогда остановился.
– Ладно, хватит обниматься – сказал Григорий Тарасович. – А то сейчас опомнится твой приятель, Муса. И прибежит сюда с автоматом и покрошит всех нас в мелкую капусту. Надо очень быстро отсюда уходить! Собирайте палатку, тушите костёр! А ты, Белка, сторожи, тявкнешь, если, что! Да и Алим быстрее отойдёт от шока, если чем-то будет заниматься.
– У них лагерь где-то недалеко! – сказал Муса, - Там ещё двое.
– Тем более надо уходить! Значить, их всего четверо. Расклад в нашу пользу! Правда, у них «Калаш» есть, и, хорошо если один!
Костёр потушили сразу, что бы у бандитов не было ориентира, если они решат вернуться.
И при свете фонариков помогли Мусе и Алиму собраться.
Через полчаса они были уже далеко от того места, где лишились жизни два бандита Герыча.
Алим потихоньку пришёл в себя. Поинтересовался: как вообще это могло случиться? Ему объяснили, что жизнь вообще полна разных неожиданностей, как приятных, так и не очень.
– Жизнь, вообще, штука интересная! – добавил Муса. – Это тебе не «Три мушкетёра»!
ГЛАВА 18
– Стой, Пронька, стой, слушай! – Клычгерий матерно выругался, он всё злился на себя за своё поспешное бегство. – Куда мы так резво несёмся? За нами никто не гонится! Они сами боятся моего «Калаша», слушай. Они же не знают, что в нём всего два патрона! Наверное, сами удирают с того места. Где Каблук, как думаешь?
Пронька в темноте пожал плечами (говорили они на блатной фене, перемешанной с матом):
– Завалили Каблука! Пацан тот жив. Я видел: он вышел с теми двумя чужими.
– Похоже на то, слушай! Гады! Ничего, Муса, я тебя ещё встречу! – прошипел карачаевец.- Клянусь, ты умрёшь очень медленно! Я тебя на кусочки резать буду!
Пронька достал из внутреннего бокового кармана телогрейки электрический фонарик, включил его и они побрели по направлению к своей стоянки.
Вскоре сквозь ветки деревьев они увидели проблески света от костра. Это была их стоянка и там их ждали.
Двое у костра напряжённо смотрели в темноту, прислушиваясь к шагам из леса.
Из темноты на свет костра шагнули злой Клычгерий и усталый и не менее злой Пронька.
Кацо вопросительно посмотрел на своего вожака.
– Что? Засада! – на своём жаргоне ответил Герыч. – Не один там Муса – четверо их! Завалили наших пацанов, слушай, гниды!
Он сел у костра, достал сигареты, прикурил от горящей ветки, с наслаждением затянулся:
– Водку давай, слушай! – выпуская дым, сказал. – Помянем.
Даг, как самый младший, достал водку, перелитую в пятилитровую канистру, разлил по кружкам. Молча выпили, закусили быстрорастворимым сахаром.