Мечтают ли андроиды об электроовцах?(сборник фантастических романов)

Снаружи по тротуару Монтгомери–стрит клерки спешили в свои конторы. Женщины в длинных пестрых шелковых платьях. Чилдан остановился и с удовольствием поглазел на них. Тут зазвонил телефон, и он повернулся, чтобы снять трубку.

— Алло, — прозвучал знакомый голос.

Сердце Чилдана упало.

— Это мистер Тагоми. Не прибыл ли заказанный мной вербовочный плакат времен гражданской войны, сэр? Вспомните, пожалуйста, вы обещали, что он прибудет еще на прошлой неделе.

Резкий, нервный голос: чувствовалось, что заказчик едва соблюдает приличия.

— Разве я не оставил вам задаток, сэр, договариваясь с вами? Вы понимаете, что это должен быть подарок. Я ведь уже объяснял. Клиенту…

— Справки, которые я наводил по всему миру, — начал Чилдан, — за свой собственный счет, сэр, по поводу обещанной посылки, которая, как вы понимаете, не из этого района, и поэтому, следовательно…

— Так, значит, она еще не получена?.. — перебил его Тагоми.

— Нет, мистер Тагоми.

Наступило ледяное молчание.

— Я больше не могу ждать, — сказал Тагоми.

— Разумеется, сэр.

Чилдан угрюмо посмотрел сквозь стекло витрины: в Сан–Франциско стоял теплый солнечный день.

— Тогда я требую замену. Ваши рекомендации, мистер Чалдан?

Тагоми умышленно произнес фамилию неправильно, пытаясь уколоть Чилдана и не сомневаясь, что подобное оскорбление останется безнаказанным. Уши Чилдана вспыхнули.

Горькое чувство обиды охватило его. Переживания, страхи и муки вновь вспыхнули в нем, подавляя волю, лишая дара речи. Он с трудом подбирал слова, не в силах оторвать руки от телефонной трубки. Запах бархатцев и спокойная музыка наполняли магазин, но ему казалось, что он тонет в каком–то бескрайнем море.

— Ну, — удалось выдавить ему, — кремосбивалка. Миксер для приготовления мороженого, около тысяча девятисотого года…

Мозг отказывал… Только бы не забыть об этом, только бы не показаться дурачком. Ему было тридцать восемь лет, и он помнил довоенные времена, совсем другие времена, Франклина Делано Рузвельта и Всемирную выставку. Прежний лучший мир.

— Могу ли я вам занести на работу соответствующие предметы? — промямлил Чилдан.

Встречу назначили на два часа дня.

«Придется закрывать магазин, — подумал он, вешая трубку. — Но выбора нет. Нужно сохранять расположение таких покупателей, от них зависит бизнес».

Он все еще стоял, дрожа, пока не увидел вошедшую в магазин пару. Молодой человек и девушка, японцы, оба красивые, хорошо одетые, само совершенство.

Взяв себя в руки, улыбаясь, Чилдан с профессиональной легкостью двинулся им навстречу. Склонившись над застекленным прилавком, пара разглядывала прелестную пепельницу. «Муж и жена, — предположил он. — Живут в каком–нибудь из этих новых, страшно дорогих кварталов на окраине, с видом на горы».

— Здравствуйте, — выговорил Чилдан, почувствовав себя лучше.

Они вежливо улыбнулись ему в ответ, без всякого превосходства, просто и по–доброму. Прилавки — а такого товара не найти на всем побережье — привели их в состояние некоего благоговейного трепета. Чилдан был им за это благодарен. Видно, они понимали, что к чему.

— Отличные экземпляры, — оценил молодой человек.

Чилдан непринужденно поклонился.

Молодые люди, как завороженные, не отходили от прилавков и с восхищением продолжали любоваться произведениями искусства.

«Да, — размышлял Чилдан, — они знают, в каком магазине находятся. Это не какой–нибудь хлам, не поддельные дощечки красного дерева, не смешные значки, брелоки и девичьи кольца, не почтовые открытки с видами. А глаза у девушки большие, темные. Как легко я мог бы влюбиться в такую. Но как будто мне и без того не было уже плохо. Модная прическа, маникюр, в ушах длинные серьги ручной работы».

— Ваши серьги… — пробормотал Чилдан. — Вы, вероятно, приобрели их здесь?

— Нет, — ответила она. — Дома.

Чилдан поклонился. Не современное американское искусство, только прошлое, старина могла быть представлена здесь, в таком магазине, как у него.

— Вы надолго сюда? — поинтересовался он. — К нам, в Сан–Франциско?

— Пока не знаю, — ответил мужчина. — Я работаю в комиссии по планированию повышения жизненного уровня в отсталых районах.

На его лице отразилась гордость. Это вам не военный, он не из тех жующих жвачку грубых мужланов с жадными крестьянскими рожами, которые рыскают по Маркет–стрит, глазея на непристойные афиши, толкутся у касс порнокиношек, заполняют дешевые ночные клубы, стены которых увешаны фотографиями блондинок не первой молодости, зажимающих между морщинистыми пальцами соски дряблых грудей. И не из тех плотоядно взирающих на них зевак, которые не вылазят из притонов. А их–то уж здесь полно понатыкано в трущобах, заполнивших большую часть равнинного района Сан–Франциско. Построены они из шатких жестяных или фанерных отходов. А выросли все эти заведения, как грибы, еще до того, как упала последняя бомба. Нет, этот человек принадлежал к элите. Утонченно воспитанный, культурный, образованный. Наверняка в этом отношении он был еще выше мистера Тагоми, который являлся, между прочим, важным чиновником главного торгового представительства на Тихоокеанском побережье. Но Тагоми — пожилой человек. Его мировоззрение сформировалось еще в дни правления военного кабинета.

— Вы хотите купить подарок? Что–нибудь из традиционных американских народных поделок? — спросил Чилдан. — Или, может быть, желаете украсить новую квартиру? Если так, то…

Настроение его поднялось в предвкушении выгодной сделки.

— Вы догадались, — сказала девушка. — Мы хотим обставить новую квартиру и никак не можем на чем–нибудь остановиться. Вы бы смогли что–нибудь нам посоветовать?

— Разумеется, мы можем встретиться в вашей квартире, — улыбнулся Чилдан. — Я захвачу все самое наилучшее и помогу вам в выборе. Когда только пожелаете. Это мой долг.

Он опустил глаза, пряча свою надежду. Здесь, наверное, пахнет тысячами.

— Я должен получить кленовый стол из Новой Англии, весь на деревянных шпильках без единого гвоздя, изумительно красивый и заслуживающий внимания, и еще зеркало времен войны 1812 года, затем несколько предметов быта аборигенов — несколько ковриков козьей шерсти, выкрашенных натуральными красками.

— Я лично, — уточнил мужчина, — предпочитаю городское искусство.

— Да? — живо откликнулся Чилдан. — Послушайте, сэр. У меня есть настенное панно времен покорения Дикого Запада, оно висело в почтовой конторе, очень оригинальное, на четырех досках, изображает Горация Грилея. Бесценный предмет почитания коллекционеров.

— О! — воскликнул мужчина. Его темные глаза заблестели.

— И стенной шкаф в викторианском стиле, переделанный в двадцатых годах в бар.

— О…

— И еще, сэр: картина кисти Джина Харлоу, в багетной раме.

Мужчина смотрел на него во все глаза.

— Значит, мы договорились? — проговорил Чилдан.

Он старался не упустить своего счастья и вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку.

— Я запишу ваши имена и телефон, господа.

Когда пара ушла, Чилдан заложил руки за спину и стал глядеть на улицу.

Какая радость! Если бы все дни были похожи на этот.

Нет, это не просто бизнес, это не только удача, это еще и возможность встретиться с молодой японской парой в неофициальной обстановке, где его будут принимать как человека, а не как янки, который торгует произведениями искусства. Да, эта молодежь, новое поколение, которое не помнит ни военного времени, ни даже самой войн, — составляет надежду мира. Местные различия не имеют для нее никакого значения.

«Все это кончится, — подумал Чилдан, — когда–нибудь. Сама идея национальности. Ни угнетенных, ни правительств — просто люди».