Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

Мы поднялись с мест, генерал жестом усадил нас обратно и продолжал:

— Работать будет нелегко, в сложной и запутанной обстановке. Вас будут окружать люди, из которых кое–кто станет стремиться сорвать вашу работу и дискредитировать Советскую страну в глазах простого иранского народа. Мы знаем о покушении на вас, будьте уверены, что это не последнее… Если на фронте, на нашей территории, эти мерзавцы пытались уничтожить вас, то там, в Иране, они повторят свои попытки. Вы — востоковеды, боевые офицеры, испытанные люди, и заменить вас сразу такими же подходящими кандидатами нелегко, а неделя или месяц без нашего глаза и контроля это значит — тысячи тонн погибшего необходимейшего для нас груза. По соглашению с союзниками, вы оба и уполномоченные вами люди будут беспрепятственно пропускаться по всем шоссейным путям, караванным дорогам, станциям и караван–сараям, а также и по всей Трансиранской дороге. Американцы несут ответственность за грузы, доставленные до Тегерана, а от него до Бендер–Шаха вся ответственность за грузы ложится на вас. Это значит, что германо–иранские фашисты центр всех диверсий перенесут на этот отрезок пути. Мы по договоренности платим американцам только за те грузы, которые в исправном состоянии будут переданы нам в Тегеране. Американцы приняли все меры к тому, чтобы в их зоне действия подобных инцидентов не было. Но никто не гарантировал нас — генерал усмехнулся, — что на территории, отведенной нашей зоне, диверсии прекратятся.

— Насколько беззастенчивы почувствовавшие себя безнаказанными фашисты, вы можете судить уже по одному тому, что крупный германский шпион Артель, фашист и бывший представитель фирмы «Крупп» фон Раданович, бывший «представитель» фирмы «Сименс», а на самом деле убийца и диверсант Вольф, гестаповец и палач Краузе, прикрывавшийся документами «Иран–экспорта», переменив подданство на испанское и португальское, сейчас приняты на работу в различные торговые и нефтяные общества. Думаю, что вам придется встретиться с этими негодяями, так как новое подданство и документы служащего нефтяного общества или концерна могут предохранить их от наказаний, — сказал Андрей Андреевич.

Мы проговорили до вечера.

За обедом, в ресторане отеля, я предложил генералу пойти в Большой театр.

— Не могу. Ночью я должен быть в штабе.

— Очень жаль, — сказал я, — придется идти одному.

Мы пообедали и вернулись в свои комнаты.

Спустя полчаса я пошел в театр, а генерал снова поехал в штаб.

Шел «Сусанин». Я пробрался к своему месту и едва успел сесть в кресло, как потух свет и оркестр величественно начал увертюру.

Новое назначение, такое неожиданное и почетное, взволновало меня настолько, что даже гениальная музыка Глинки не могла рассеять мои мысли.

«Вот она, судьба солдата. Вчера война, фронт, сегодня Москва и Большой театр… завтра — Тегеран».

— Простите, нет ли у вас программы? — спросили сбоку.

Тут только я заметил, что сидел рядом с красивой, хорошо одетой дамой, державшей в руке маленький перламутровый бинокль.

— К сожалению, нет… я еле успел к началу, — ответил я. Сидевшая слева женщина, расслышавшая наш шепот, взяла у своего соседа программу и, не сводя глаз со сцены, коротко сказала:

— Пожалуйста!

Я передал программу даме справа и снова погрузился в свои мысли и то возбужденное одухотворенное состояние, которое создает музыка.

В зале была напряженная тишина.

Ко мне на колени легла программа, и тихое «благодарю» чуть донеслось до меня.

В антракте я пошел покурить. Зрители были на три четверти военные. Погоны, ордена, нашивки. Женщины и мужчины заполнили курительную комнату.

Докурив папиросу, я пошел к выходу и тут снова встретил мою соседку. Она стояла ко мне спиной и не видела меня. В зеркале, висевшем на стене, я хорошо рассмотрел ее. Это была красивая женщина среднего роста, свободно и спокойно державшаяся в толпе. Не докурив папиросы, она небрежным движением бросила ее и пошла в фойе. Шла она быстро, не глядя по сторонам, по–видимому, торопясь на свое место. Я шел поодаль, лавируя между прогуливавшимися людьми. Почти у самого входа из сумочки моей соседки что–то мягко, без стука выпало на ковер. Это был бинокль. Пока я поднимал его, соседки уже не было.

Войдя в зал, я увидел ее в кресле.

— Простите, гражданка. Посмотрите, не потеряли ли вы чего, — сказал я.

— Кажется, ничего… а в чем дело? — раскрывая сумку, сказала она. В голосе ее были недовольные нотки.

Лицо ее изменилось.

— Бинокль… я потеряла бинокль.

— Вот он! Вы уронили его в фойе. — Я вынул из кармана изящную вещичку и отдал ее.

Зал быстро заполнялся. Над пюпитром показалась голова дирижера.

— Благодарю вас… Мне эта вещь ценна как память… — сказала моя соседка.

Начался второй акт.

В антракте мы побродили по фойе театра, выпили по стакану кофе и вернулись в зал уже знакомыми. Она вдова, муж ее летчик, погиб в самом начале войны. В Москве она проездом и на этих днях уезжает… — Куда? Очень далеко и, возможно, надолго. Она переменила тему разговора.

Елена Павловна, так зовут ее, много читала, знает английский и французский языки и когда–то «в молодости», — как, улыбаясь, сказала она, — «даже снималась в кино».

В половине двенадцатого ночи мы вышли из театра. Была серебристая лунная московская ночь.

— Извините меня, Елена Павловна, но я не могу проводить вас. Завтра мне надо рано вставать.

— Я как раз хотела попросить вас об этом. Я не люблю «случайных» знакомств, хотя сегодняшнему очень рада. До свидания, а вернее, прощайте, так как вряд ли мы встретимся когда–нибудь.

Генерала еще не было, и я один стал готовиться к отлету. Раза два мне вспомнилось красивое лицо и ласковый грудной голос моей новой знакомой, но сейчас же я отогнал от себя налетевшие мысли.

Подальше от всего, что не относится к тому, что ожидает меня в Тегеране.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Раннее утро только поднималось над столицей. Чуть покачиваясь под нами, бежал, обрываясь, подмосковный лес, станции, дачные места, поля, речки, огороды и снова леса… Как далеко теперь была от них война и как же близко подошла она к нам в 1941 году.

Самолет поднимался все выше, земля все быстрей неслась книзу. Я взял карту и стал разглядывать маршрут полета. Первая остановка Сталинград, место недавних жестоких боев, следующая — Астрахань, Махачкала, и Баку.

Генерал дремал в кресле, и я видел лишь его затылок. Мерно, в такт машине, генерал покачивал головой. Рядом с ним сидел флотский подполковник с медицинскими погонами, двое генералов, работников штаба Закавказского фронта. Трое солдат, охранявших военный груз, направлявшийся в Махачкалу, да стрелок, неотступно сидевший возле своего пулемета, — вот все, кто, кроме пилота, находились в самолете.

Уже через час после начала полета мне захотелось есть, и, достав из ручного саквояжа бутерброды и несколько крутых яиц, я предложил генералу позавтракать.

Мой начальник охотно закусил и снова задремал так уютно, что и я, сложив карту, последовал его примеру.

Мы проснулись, когда самолет, резко идя на снижение, опускался на огромный военный аэродром возле Сталинграда. Это был один из тех знаменитых аэродромов, с которых совсем недавно взлетали наши боевые самолеты.

Но вот Сталинград остался далеко позади. Волга причудливо вьется внизу.

Степь по обеим сторонам Волги, желтая, без жизни и без зелени, утомляет глаз.

— Александр Петрович, — обращается ко мне генерал и дальше уже по–персидски продолжает: — Этот проклятый «дом с привидениями» не дает мне покоя даже здесь. Мне кажется, что за Каспийским морем это дело еще не раз встретится нам.