Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Именно! Ведь ей для уничтожения нас было предоставлено мало времени, всего несколько часов, и не зная нас, она могла бы оговориться или вообще допустить какой–нибудь промах, могущий провалить ее дело.

— Значит, Аркатов прав. Мы, я и вы, являемся для кого–то людьми, которых почему–то обязательно нужно убить, — сказал я.

Мы разошлись по комнатам, но уснул я не сразу.

На следующий день Аркатов уехал в расположение польской дивизии.

Занятый текущей работой, я почти забыл о деле «с привидениями».

— Товарищ полковник, к вам гражданин какой–то пришел! Уже минут двадцать дожидается, — услышал я голос ординарца.

— Кто такой? — спросил я, убирая со стола бумаги.

— Не знаю… первый раз вижу, — сказал ординарец.

— Пусть войдет, — приказал я.

Спустя минуту в комнату, осторожно ступая по ковру, вошел человек средних лет, одетый в потертое штатское платье и большие квадратные ботинки.

У самой двери он низко поклонился и, теребя в руках заношенную шляпу, робко воззрился на меня.

— Чем могу служить? — спросил я, указывая ему на стул.

Человек переступил с ноги на ногу, оглянулся и сдавленным голосом тревожно сказал:

— Не сочтите меня умалишенным, пане полковник, но то, что я скажу вам, есть истинная правда… — он остановился, словно набираясь решимости, проглотил слюну и вдруг сказал: — Привидения… черти одолели… сна нету… каждую ночь из стены появляются…

Я улыбнулся, продолжая разглядывать неизвестного человека.

— …И лезут, и лезут… Помогите, пане полковник, — опускаясь вдруг на колени, закончил он.

— Сейчас помогу, — сказал я, — излечение будет полное, только забавно, что хозяева ваши не нашли чего–нибудь другого… поновее чертей, — и, открыв двери, крикнул дежурному и ординарцу: — В подвал его, приставить часового.

Оба солдата, подняв все еще стоявшего на коленях человека, вывели его вон.

— Як бога, прошу, пане полковник, помогите… — бормотал арестованный, устремив на меня молящий взгляд.

— «Лыки да мочала, начинай сначала», — засмеялся генерал, когда я рассказал ему о дурацком приходе второго посетителя. — А вместе с тем, — медленно проговорил он, — как–то не вяжется повторение этого номера с весьма продуманными и решительными действиями людей, орудующих против нас. Вы когда будете опрашивать его?

— После обеда…

— Я приеду к вам. Мне хочется поглядеть и послушать этого человека.

— Как арестованный? — вернувшись домой, спросил я дежурного сержанта.

— Сидит в подвале. Тихий такой, смирный человек. Все бормочет что–то, я не понял его… на чертей, что ли, жалуется…

— А что именно говорит?

— На стенку показывал… в угол плевался и какие–то молитвы читал. Я думаю, он псих, товарищ полковник.

— Что нашли при обыске?

— Ничего, ни бумаг, ни табаку, ни денег.

— Кормили его?

— Так точно, только и ел он как ненормальный… ест, а сам в угол глядит и руками отмахивается.

Я взял трубку и, соединившись с санотделом, спросил:

— Кто у нас психиатр?

— Майор Ромашов, — сказал начсанчасти, — прекрасный психиатр с ученой степенью, кандидат медицинских наук. На «гражданке» был ассистентом профессора.

— Отлично! Пришлите его ко мне.

Я позвонил генералу и доложил, что в 20 часов хочу допросить задержанного человека.

— Буду к этому времени у вас, и очень хорошо, что вы пригласили доктора Ромашова. Я уверен, дорогой Александр Петрович, что на этот раз мы имеем дело с сумасшедшим… Вы понимаете, зачем перед нами появляется одержимый манией шизофреник?

— Конечно, догадываюсь, — сказал я. — Дешевый номер, хотя и не лишенный остроумия.

— А вы подумайте, для чего это сделано… а пока до вечера, — сказал генерал.

Я задумался. Из раздумья меня вывело появление майора Ромашова.

— Кто заболел, товарищ полковник? — встревоженно спросил он.

— Не беспокойтесь, я здоров, — засмеялся я, — и вовсе не думаю быть вашим пациентом. Вы нужны, доктор, для того, чтобы выяснить, с кем мы имеем дело, с больным или с симулянтом.

— О–о! Симулировать сумасшествие при современном развитии психиатрии почти невозможно. Вы разрешите мне по мере надобности вступать в беседу с интересующим вас человеком?

— Пожалуйста, — ответил я.

Стенные часы медленно и звонко пробили восемь. У ворот остановился автомобиль, и, как всегда точный, в комнату вошел генерал.

— Введите задержанного, — приказал я дежурному.

Спустя несколько минут солдаты ввели в комнату моего утреннего гостя.

Увидев меня, он низко поклонился и, отвесив учтиво поклон доктору и генералу, обратился ко мне:

— Пане полковник, нету мне покою… опять черти… одолели… так и лезут, и лезут… щиплют… смеются… прикажите им уйти.

Мы молча смотрели на него.

— …Вам легко… они вас послушают, а мне житья от них нет…

Человек медленно опустился на колени и стал бить поклоны, бормоча:

— Вы же можете… мне пани доктор сказала… это в вашей власти… Пани докторша пробовали сами, но они ее не слушают, они только вас боятся… — И он пополз, пытаясь поцеловать мои руки.

— Я вас избавлю от них, — подходя к нему и поднимая его с пола, сказал Ромашов. Он заглянул ему в лицо, приподнял веко глаза и тихо, но убедительно сказал: — Их здесь уже нет. Они не могут быть здесь, тут охрана.

Человек вздрогнул и с недоверием взглянул на Ромашова. Вдруг он тихо засмеялся и, покачав головой, убежденно сказал:

— Только пане полковник может прогнать их… они его слушаются, пани докторша мне это сказала, — потом он оглянулся и, озираясь по сторонам, шепотом произнес: — Всех убили, и Ядзю, и Стаха, и Борейшу, только Анелю оставили… а меня, — он жалко улыбнулся, и невыразимое страдание перекосило его лицо, — мучают. — Закрыв ладонями лицо, он прижался к стене и громко заплакал. Слезы текли по его небритому подбородку и грязным вздрагивающим пальцам.

Я посмотрел на Ромашова.

Доктор безнадежно махнул рукой и молча покачал головой.

— Успокойтесь, голубчик, здесь никто не посмеет обидеть вас, — ласково поглаживая голову плачущего, сказал он.

— Они мучают меня… их много… Они вот тут… вот в этом месте… — указывая на голову, сказал человек, переставая рыдать. — Одели меня в это платье, а я не хочу его, — сказал он и быстро побросал на пол свой потертый пиджак, под которым был жилет и бязевая рубашка, обыкновенная больничная рубашка с казенным клеймом на плече, — а Стаха убили… и Ядзю тоже, побросали голыми, — забормотал человек.