Медвежья кровь

Он утверждал.

И был прав. Как всегда. В каждом слове. В том, как смотрел в мою сторону, словно видел своими сиреневыми глазами, став серьезным и собранным.

А еще таким, каким мне не доводилось его видеть…понимающим.

— …Я не лезу в твою душу с расспросами о твоей жизни. Вот и ты не лезь в мою, — тихо и хрипло отозвалась я, потому что не представляла, как смогу поделиться той грязью и удушливым ужасом, который не уходил, сколько бы времени ни прошло.

Ведь того человека уже даже в поселке не было, а меня начинало тошнить от одной только мысли о том, что придется его вспоминать.

— Так залезь, я не буду против. Просто…не думаю, что ты найдешь в ней что-то хорошее, Иля.

Он редко называл меня по имени, но каждый раз, когда делал это, меня бросало в дрожь.

Не от страха.

Странное чувство, которое я даже не пыталась понять, потому что чувства и эмоции уже давно не приносили в мою жизнь ничего светлого и хорошего.

— Мы не друзья. Не товарищи. Мы не можем называться даже банальными знакомыми, потому что не знаем друг о друге ничего. Я даже имени твоего не знаю!

Медведь тяжело откинулся назад, протяжно выдохнул и какое-то время молчал, словно снова не знал, стоит ли посвящать меня в собственную жизнь.

И наверное, я ожидала сейчас от него того, что он переведет тему.

Или что напрямую ответит, что я лезу не в свое дело.

Или даже что он передумает расспрашивать меня и скажет уже наконец заняться непосредственно помывкой.

Только его ответ шокировал, когда он пожал плечами, тихо проговорив:

— Я не помню своего имени, поэтому ты можешь называть меня, как тебе хочется.

Он сказал этой спокойно. Без лишнего пафоса.

Словно данность, которую он принял для себя. Как и то, что стал слепым совсем недавно.

А мое сердце дрогнуло и застонало от чувства жалости.

Господи, как же это было несправедливо! Посылать столько наказаний одному созданию, одно за другим, совершенно не давая ему времени, чтобы прийти в себя!

Все эти жуткие раны!

Страшные вещи, от которых он сбежал, что я не смола бы себе даже представить!

Тут же слепота!

А теперь еще и это!

Какие были грехи этого медведя, чтобы наказывать его так жестоко?

Он вдруг поморщился, кивая на меня:

— Я сказал тебе это не для того, чтобы ты меня пожалела. А чтобы поняла, что не могу ответить на все твои вопросы относительно меня. Могу рассказать только то, что помню...что иногда приходит в мою голову образами, которые мне кажутся знакомыми и понятными.

— Ты тоже видишь сны, — прошептала я, пытаясь побороть в себе те чувства, что я испытала сейчас по отношению к медведю, боясь, что они могут задеть его или обидеть. — Бормочешь что-то на своем мурчащем языке, а потом вздрагиваешь и просыпаешься весь в поту…

Медведь замер, глядя в мою сторону своими красивыми, но невидящими глазами, но не спешил что-либо говорить. Только медленно наклонился, поднимая с пола мочалку в пене и протягивая ее мне, словно наше молчаливое перемирие.

— Мы оба ранены этой жизнью, девочка. Просто каждый по-своему.

Я молча подошла к нему, не касаясь руками, но осторожно сжав мочалку так, что ароматная пена потекла по его плечам.

— Только тот, кто сам видит кошмары, может понять того, кто пытается от них бежать.

И в этом он был тоже прав.

Просто у меня не было столько смелости, чтобы заговорить о самом страшном моменте в своей жизни, который перечеркнул все на до и после.

Мне нравилось в нем то, что он говорил всегда откровенно.

Иногда шокировал.

Иногда пугал.

Но при этом оставался верен себе.

Должно быть, именно поэтому я доверяла ему куда больше, чем всем остальным, вместе взятым.

И потом…он не был мужчиной. В прямом смысле этого слова.

Да, выглядел, конечно, куда более внушительно, чем все, кого мне только доводилось видеть в своей жизни, но ведь потому, что был зверем.

Думаю, именно поэтому я сдержанно выдохнула и переступила через его ноги и скамью сама, чтобы встать за спиной и попытаться смыть кровь, которая уже успела засохнуть и прилипнуть.

— Ты смелее, чем думаешь о себе сама, — отозвался медведь, не пытаясь пошевелиться и сидя совершенно расслабленно. — Замени лопату на топор в качестве средства самообороны — и увидишь, что жить станет куда проще.

Услышав это от него, я не сдержалась и нервно хохотнула.

— Почему не на ружье?

— Топор более универсальный. Он не сломается в самый нужный момент. Его не заклинит. Могу научить тебя некоторым приемам, если захочешь.

— Приемам самообороны?

— Нападения.

Почему-то я не сомневалась в том, что медведь умеет хорошо драться.

Причем не только один на один с настоящими лесными медведями.

— Может, и захочу, — пробормотала я в ответ, воспринимая это предложение куда серьезнее, чем могла себе даже представить.

Я стояла за ним, раз за разом сжимая мягкую пористую мочалку, чтобы пена распределилась по всей спине медведя и кровь было легче смыть потом водой, когда он чуть повернул голову в мою сторону, проговорив тихо, но твердо:

— Прикоснись ко мне.

Я не успела отступить назад, как он добавил быстро, но все так же тихо. Даже вкрадчиво:

— Не задумывайся ни над чем. Я не вижу тебя. И не коснусь в ответ. Просто положи ладони на меня. Сейчас.

Я тяжело сглотнула первый порыв паники. Но сделала это.

Положила раскрытые ладони на его плечи, тут же ощутив, насколько горячая у него кожа, и замерла словно в ожидании удара.

Я ждала…беды.

Ждала так отчаянно, что тело стало холодным и задрожало.

— Не убирай. Просто держи их на мне…

Я даже дышала едва-едва. Но почему-то делала это. То, что он говорил.

Через силу, через страх, через омерзение, которое поднималось из глубины тела…просто я хотела снова стать нормальной. Хотела быть как все, не боясь даже случайного взгляда, брошенного на меня мужчиной!

Я ХОТЕЛА БЫТЬ НОРМАЛЬНОЙ!

Не хоронить себя каждый день, как только сумерки опускались на землю, потому что вместе с ними начинались мои кошмары.

Снова научиться верить людям и улыбаться им в ответ, не ожидая удара в спину.