Мегре колеблется
Шрифт:
Вы ведь не знаете, что когда ему было семнадцать лет, он покушался на самоубийство, считая себя неполноценным? Да. Вскрыл себе вены. А когда потекла кровь - перепугался до смерти и стал звать на помощь... сказав, что это получилось нечаянно.
Вам, конечно, известно, что означает склонность к самоубийству?
Мегрэ жалел, что не захватил с собой вино... То-то удивились Бол и Тортю, когда вернулись и нашли в кабинете бутылку Сент-Эмилиона... И, конечно, уже прикончили ее...
– Его мучила совесть. Он боялся, что дети у нас будут ненормальные... Когда Бэмби была маленькой, только начала
Может быть, она говорила правду. В ее словах несрмненно заключалась доля правды, но комиссар чувствовал какой-то пробел, какое-то несоответствие между ее словами и действительностью.
– Он одержим страхом болезни и смерти. Доктор Мартен знает об этом.
– Я виделся сегодня с доктором Мартеном. Казалось, удар попал в цель, но тотчас же к ней вернулась обычная уверенность.
– Он сказал вам об этом?
– Нет. И ему лаже в голову не пришло, что ваш супруг мог убить...
– Вы забываете о профессиональной тайне, комиссар... И вдруг перед ним словно блеснул какой-то просвет, но пока еще далекий, смутный...
– Я говорил по телефону с вашим деверем. Он в Ницце, на конгрессе.
– Это было уже после... происшествия?
– До.
– И что же он?
– Во всяком случае, он не счел нужным рекомендовать наблюдение за вашим супругом.
– Однако он ведь должен знать...
Она снова закурила сигарету. Курила она непрерывно, одну сигарету за другой, глубоко затягиваясь.
– Разве вам не встречались люди, потерявшие всякую связь с жизнью, с действительностью? Люди, которые выворачиваются сами перед собой наизнанку, как перчатка.
Поговорите с нашими друзьями - с нашими приятельницами, пусть они скажут - проявил ли муж интерес к кому-нибудь из них? Уступая моим настояниям, ему иногда приходится бывать с гостями, но при этом он почти никого не замечает, почти ни с кем не разговаривает... Весь уходит в себя...
– Скажите, пожалуйста, он сам выбирает знакомых?
– Это люди, с которыми мы должны встречаться По своему положению. Люди нормальные, ведущие нормальный образ жизни.
Мегрэ не спросил ее, что она называет нормальным образом жизни, считая, что лучше дать ей высказаться. А ее монолог становился все более назидательным.
– Прошлым летом, поверьте, он ни единого раза не был ни на пляже, ни в бассейне! Все время просидел в саду под деревом... То, что до замужества я принимала за рассеянность (представьте, вдруг он переставал меня слушать), впоследствии обернулось полной неспособностью жить с людьми.
Вот почему он уединяется у себя в кабинете, почти не выходит оттуда, а уж если выйдет - таращит на всех глаза, словно филин, ослепленный светом... Вы поторопились с выводами, мосье Мегрэ!
– Я хочу задать вам еще вопрос... Он был заранее уверен в ответе.
– Вы прикасались к револьверу со вчерашнего дня?
– А с чего бы это?
– Я жду не вопроса, а ответа.
– Нет.
– С какого времени вы его не трогали?
– Наверно, несколько месяцев... Я уже целую вечность не наводила порядок в этом ящике.
– Но ведь вчера-то вы мне его показывали.
– Ох, совсем забыла...
– А раз я брал его в руки, значит,
там остались мои отпечатки поверх других?– И это все, что вам удалось установить? Она смотрела на него так, словно ее огорчало, что Мегрэ такой неловкий, такой недотепа.
– Вы очень красочно рассказали мне про отчуждение вашего мужа, об отсутствии у него контакта с жизнью. А вот вчера еще он занимался у себя в кабинете чрезвычайно важными делами с людьми, которые в облаках не витают.
– А как по-вашему, почему он избрал специальностью Морское право? Ведь он ни разу в жизни не был на корабле, никогда не знал моряков... Все у него только на бумаге, все - в теории, ясно?.. И это еще раз подтверждает то, о чем я вам говорила и что вы никак не хотите принять во внимание...
Она вскочила и принялась расхаживать по комнате, словно это помогало ей собраться с мыслями.
– И даже его конек, пресловутая статья шестьдесят четвертая... Разве это не доказывает, что он просто боится - боится самого себя и старается себя успокоить? Он знает, что вы здесь и допрашиваете меня, - в нашем доме все известно, кто куда и зачем пошел. Знаете, о чем ему думается? О том, что нервы у меня не выдержат и я потеряю голову. Тогда подозрение падет не на него, а на меня... А попади я в тюрьму - он свободен.
– Минутку. Мне что-то непонятно. О какой еще другой свободе идет речь?
– О полной его свободе.
– А на что ему это после смерти мадемуазель Ваг?
– Найдутся другие мадемуазели.
– Значит, вы думаете, что муж воспользовался бы вашим отсутствием и завел бы любовниц?
– Почему бы нет? Это тоже возможность увериться в себе.
– И потом по очереди убивать их?
– Не обязательно убивать всех.
– Но ведь как будто он не способен поддерживать отношения с людьми?
– Да. С людьми нормальными - с людьми нашего круга.
– Людей, не принадлежащих к вашему кругу, вы не считаете нормальными?
– Вы же прекрасно понимаете, что я хотела сказать... Ненормально, что он водится с...
– Почему?
В дверь постучали, она отворилась, и вошел Фердинанд в белой куртке.
– Мосье Мегрэ, вас спрашивает кто-то из ваших сотрудников.
– Где он?
– Здесь, в коридоре... Он сказал, что это очень срочно, и я решился провести его сюда.
В полутьме коридора комиссар увидел Люка.
– Одну минуту, мадам Парандон, вы разрешите? Он притворил за собою дверь. Фердинанд ушел. Жена адвоката осталась у себя в комнате одна.
– Что такое, Люка?
– Утром она два раза проходила через гостиную.
– Это точно?
– Совершенно точно... Отсюда вам не видать, а из гостиной хорошо видно. В доме на Цирковой улице у окна почти целый день сидит один калека...
– Очень старый?
– Да нет, просто пожилой - лет пятидесяти... Когда-то попал в аварию и потерял ноги... Теперь торчит у окна целый день и от нечего делать наблюдает за всеми, кто тут ходит взад и вперед... А еще его интересует, как моют машины, особенно "роллс-ройсы..." Судя по тому, что он мне рассказывал, - а я задавал ему всякие дополнительные вопросы, - его показаниям верить можно... Фамилия его Монтанье... А дочь у него акушерка.