Мемориал. Семейный портрет

Постоял возле Холла, прикидывая, что теперь предпринять. Иногда в эту пору дня, смутная, как неприятный запах, подкрадывается мысль о занятиях. Он теперь ни черта не делает, аж с прошлого лета. Правда, дважды в семестр бывают эти контрольные, но изготовить пару шпаргалок раз плюнуть, подумаешь, дело большое. Ну а сочинения - ах да, надо же к Фарнкомбу зайти, это сочинение взять. Хотя сдувать сочинение в одиночестве - такая тоска. То ли дело, когда сам под мухой и вокруг толчется народ.

Ну вот, значит, остается граммофонная лавка. Умней всего - убить там остаток унылого весеннего дня, в звуконепроницаемом кабинете запуская десятки пластинок, чтоб потом купить одну-две - эти люди отличаются прелестным долготерпением. И знакомых там почти наверняка встретишь. Половина Кембриджа, слава Богу, знакомых.

* * *

В полпятого комната Мориса уже ломилась от гостей. И Морис к ним ворвался, веселый, помахивая пакетом пирожных и пластинками, которые прикупил.

–  Приветик, ребятки!
– он крикнул, морща обычно бледное лицо восхищенной улыбкой и так покраснев, что даже жилы выступили на висках.
– И эта старая сука вам до сих пор чаю подать не могла?

Так приятно их всех видеть, и они же в ответ сияют, как почти все сияют почти всегда, стоит появиться Морису. Завели граммофон; и, когда хозяйка явилась с чайным подносом, Морис повис у нее на шее.

–  Миссис Браун, дорогуша, нельзя ли нам еще одну малюсенькую чашечку, а?

–  Ах, да пустите же вы меня, мистер Скривен. Я все из-за вас уроню!

–  Ах, миссис Браун, вы прямо изумительная!

За чаем Фарнкомб и еще кое-кто рассуждали о футболе, гребле, актрисах, машинах. Морис, заняв свою любимую позицию на краю каминной решетки, слушал серьезно минуту-дру-

гую, больше он не в состоянии. И хотя обсуждались достоинства "роллс-ройса", он вдруг перебил разговор, вздумав бросать бумажными шариками в новую мраморную безобразную лампу в красных прожилках - новейшую гордость миссис Браун. Потом схватил с каминной полки мячик для гольфа, прицелился. Все расхохотались, когда он судорожно, с облегчением выдохнул: лампа не разбилась. Ободренный, Морис схватил у себя со стола стеклянное пресс-папье, взвесил на руке, и, затаив дыхание, осторожненько запустил в лампу. И метко - лампа разбилась вдребезги.

–  О, господи!
– охнул Морис.

Все дружно кинулись собирать осколки, поскорей, пока не застукала миссис Браун.

–  Что-то я, по-моему, шум слыхала, мистер Скривен. Надеюсь, ничего не разбито?

–  А вы что-нибудь разбитое видите, миссис Браун? Видите?

Миссис Браун старательно озирается, и каждое ее движение, давясь хохотом, копируют все присутствующие. В первую минуту она действительно ничего не заметила. Потом до нее дошло:

–  О, мистер Скривен! И как вам только не стыдно! Моя изумительная новая лампа!

–  Ах, миссис Браун, вы уж простите, простите меня великодушно! Ну прямо понятия не имею, и как это произошло. Может, у нее одна какая-то цепочечка отказала?

–  И надо же - только позавчера куплена!

–  Знаю, миссис Браун, знаю. Ужасный случай. Но у вас будет новая, точно такая же. Мы вам, миссис Браун, купим точно такую же лампу, ведь правда, ребятки? Есть у кого-нибудь фунт?

Никто из испытанных друзей Мориса не отвечает конечно, но Карри со второго курса, который недостаточно знает Мориса, с готовностью выкладывает деньги.

–  Спасибо тебе грандиозное, лапка. Я завтра же первым делом отдам.

–  Ах, мне не к спеху, - бормочет Карри в восторге, что удружил Морису.

Миссис Браун ретировалась, частично утешенная.

–  Ты, видно, совсем уже идиот, - мрачно заметил Фарнкомб.

Морис, кажется, окончательно сник. Затих на минуту-другую. Но едва опять закипает беседа, граммофон, вдруг взвизгнув, завывает - длинно, протяжно, неистово. Как-то Морис над ним втихую поколдовал. Пластинка вертится на скорости, в несколько раз превышающей самую большую нормальную скорость. Дружный хохот. Морис в восторге заливается тоже. Ах, до чего же это приятно - вызывать дружный смех!

За общим ужином в зале Морис совсем разошелся. Опрокинул пару вермутов и джина в кладовке. Даже глоток алкоголя его заводит. Иной раз, можно сказать, и взгляда хватает. А в дежурке лежит телеграмма от Эдварда:

–  Буду завтра днем. Какая роскошь!

Сидеть на своем любимом месте, озирать весь зал, тянуть шею, чтоб перемигнуться с друзьями, им помахать рукой, бросать хлебными шариками в официантов; корябать записочки, которые потом гуляют по рукам, ловить ответы; задираться с Хьюзом и Джералдом Рэмсботтэмом, в результате оказываясь под столом; то и дело поглядывать в сторону донов, убеждаться, что те ничего не заметили - на то и дан человеку ужин, и сегодня Морис в своем репертуаре.

–  А вечером что будем делать, детка?

–  Тачку, наверно, проветрить надо, - сказал Джералд.

Приятный ответ. Так Морис и знал, что Джералд это скажет. Еще за чаем он выяснил, что у нового друга, у Карри, тоже машина - "санбим" притом. Видно, денег куры не клюют. И когда Морис вскользь предложил всем вместе как-нибудь покататься, Карри так и подпрыгнул. Морис, кстати, его уже пригласил зайти вечерком сегодня на чашечку кофе.

–  И еще кой-кого прихватим, а, лапка?

–  Точно, - сказал Джералд.

Карри оказался покладистым, идеально. Выпили еще по маленькой и отправились в гараж за машинами.

Игра в прятки сразу отпала: мало народу. Решили прошвырнуться немножко. Морис влез за Карри в "санбим" вместе с Фарнкомбом и Хьюзом. Джералд Рэмсботтэм взял к себе Монти.

–  Куда рванем?
– задумался Джералд.

–  Скатаем туда-обратно, - постановил Морис.

И рванули, и скользнули за угол церкви, и успели заметить инспектора, на своем "ролс-ройсе" поспешавшего к театру, - Морис ему помахал, - и мимо станции, мимо, мимо, во тьму.

"Санбим" был могучий, но очень скоро сделалось очевидно, что Карри не слишком ловкий водитель. Весь раздергался, когда Джералд его догнал и дальше помчали вровень, выжимая чуть не по шестьдесят. Морис орал и визжал от восторга. Фарнкомб на него шикнул:

–  Тише ты, еще подумают, что это женская школа возвращается домой с пикника.

Врубались в какие-то заросли, вихляли, кружили, а потом Карри сказал, что окончательно заблудился. Но Джералд и Морис дорогу знали. Они всю округу знали, как свои пять пальцев.

Вырулили на шоссе, настигли одинокий телефон-автомат. Морис решил позвонить Джимми. И позвонил бы, если бы Хьюз с Фарнкомбом не оттащили.

–  Ты сегодня совсем чокнутый, - сказал Хьюз.

Когда пролетали какой-то сонной деревней, где попадались, правда, еще кой-какие прохожие, Морис вдруг перелез через ветровое стекло, открыл капот, добрался до педали управления газом. И давай дергать вверх-вниз. Машина продвигалась судорожными скачками. За деревней шоссе под прямым углом сворачивало на высокий арочный мост. За поворот махнули на бешеной скорости - чудо, как только выдержала задняя ось? Морис скорчился, как мартышка, и волосы у него полоскались на ветру. Карри перепугался донельзя, но не мог совладать с управлением, сбавить скорость. Он пытался все превратить в шутку. Это Фарнкомб заорал: