Мемориал. Семейный портрет

–  А я вас жду.

Она сегодня казалась почти веселой. Улыбалась:

–  Я отпустила свою девицу с ухажером. Чай сами заварим, осилим уж как-нибудь.

Трудов, собственно, особенных и не требовалось. Все, что нужно, в готовности разложено по кружевной скатерочке. Только и дел - вскипятить воду и наполнить серебряный заварочный чайничек. Который она протянула Роналду. Он принял этот чайничек трепетно, как принимают за литургией потир. Она улыбалась, наливая горячую воду:

–  Пальцы берегите, как бы не ошпарить.

И когда уже уселись друг против друга за низеньким столиком, она попросила:

–  Ну, рассказывайте про четверг,

В четверг он побывал на аукционе в одном старом эссек-ском доме. Она, в последний момент выяснилось, поехать не могла. Роналд подробно описал замечательную коллекцию старинных гравюр. И были там еще стулья, просто прелестные стулья.

–  Ах! Жалко, меня там не было!
– вздохнула она.

Хотелось сказать ей, что без нее весь аукцион потерял всякий смысл. Потому, мол, исключительно и пошел, что знал, как ей интересно потом будет про все про это послушать. Но выговорилось только:

–  Вам, наверно, было бы интересно.

–  Еще бы.

Она отхлебнула чаю; спросила:

–  А в субботу на эту встречу пойдете?

–  Как-то пока не уверен.

–  А я не пойду, если вас не будет. Когда у вас прояснится? Она улыбалась, потешаясь, кажется, над его уклончивостью. Он слегка покраснел, но храбро ответил:

–  Я, собственно, ждал, я хотел, собственно, узнать, собираетесь вы пойти или нет.

Она на него сверкнула быстрой улыбкой.

–  Я вот часто думаю, - она сказала, - насколько искренне мое увлечение прошлым. Конечно, было бы страшно нудно таскаться по всем этим достопримечательностям одной.

Он почувствовал, что лицо его выдает. Промямлил:

–  Приятно с кем-то сопоставлять впечатления. Снова она улыбнулась:

–  Вы должны обещать, что никогда не бросите меня.

И весело рассмеялась. Он рассмеялся тоже. Подделываться под нее - что еще оставалось. Удерживая голос на легких, даже галантных нотах, ответил:

–  Да, миссис Верной, я вам обещаю.

Она налила ему еще чашечку чаю. Глядя с улыбкой прямо ему в глаза, без смущания:

–  Я давно уже собиралась вас просить об одной милости. Сердце у него подпрыгнуло и покатилось:

–  Да?

–  Мне бы очень хотелось, чтоб вы меня называли Лили. А я вас буду Роналд называть, можно?

Склонил голову - и сам себе даже почти не поверил:

–  Да, будьте так любезны, - сумел выговорить.

Она чуть откинулась на стуле, легко и прелестно ставя на этом точку:

–  Вот и спасибо. А то прямо нелепая официалыцина получается, раз мы с вами друзья.

И кончилось чаепитие. Еще немного посидели, помолчали. Он кожей чувствовал тишь светлой квартиры под лампами, в высоком доме, далеко над гремучей уличной толчеей. Как в склепе - тишь, пустота. Лили задумчиво смотрела прямо перед собой, на свою руку с единственным бледно сияющим золотым кольцом. Потом спросила:

–  Скажите, Роналд. Приведись вам прожить жизнь сначала, вы бы стали что-то менять?

Пришлось тщательно взвесить ее вопрос. Никто еще о подобном не спрашивал. И как-то привычки такой не сложилось - говорить о самом себе.

–  Возможно, - выговорил наконец, - мне было бы лучше в кавалерийском полку. Но в то время это был вопрос денег. Невозможно прожить на жалованье.

Кажется, она не совсем то имела в виду, потому что сказала с легкой усмешкой:

–  Для мужчины, наверно, все совсем по-другому.

И это замечание тоже пришлось тщательно взвесить:

–  Да, скорей всего, так именно дело и обстоит. Она весело хохотала.

–  Мужчины, по-моему, - такие беспокойные существа и вечно всем недовольны, в отличье от женщин. Из кожи лезут, лишь бы что-то переменить, пусть им от этого даже хуже будет.

Видно, он допустил, позволил себе какой-то молящий жест, не удержался, потому что она сказала:

–  Да-да, и не спорьте! Сами знаете, и вы бы туда же, дай только вам волю.

Она улыбалась; она смеялась над ним, как-то странно, с каким-то вызовом, как бы отстраняя, отталкивая, удерживая на расстоянии.

–  Ну а нам, - она прибавила, - нам, женщинам, только одно и нужно: покой.

Ну что на такое ответишь. Она его к стенке прижала, она почти издевалась:

–  Вы, конечно, в этом видите эгоизм? Удалось ответить твердо, не без достоинства:

–  Простите, но тут я не совсем верю в вавту искренность. Она засмеялась странно:

–  Может, я и не искренна. Не знаю.

Нависло молчанье. Ах, не надо было так говорить! Вот же она, кажется, приоткрыла какую-то дверцу - и сразу захлопнула. Теперь вот сидим, не глядя друг другу в глаза. И заговорила она только затем, чтобы переменить тему:

–  Вы, кстати, в серебре понимаете?

–  Разве что так, слегка. Она встала, улыбаясь:

–  Я вам никогда не показывала?

Открыла шкаф, вынула застланную изнутри ватой коробку и, слой за слоем разоблачив, поднесла под свет лампы:

–  Собственно, вы и не могли его видеть, с самой войны было в банке. Только что забрала.

–  Красивая вещь, - повертел в руках тяжелое, плоское блюдо.

–  Считается, что эпохи Якова. Тщательно его осмотрел.

–  Да. Думаю, очень ценное.

–  Уж наверно. Тетушкино. На свадьбу мне подарила.

И задумчиво поставила блюдо на стол. Оно между ними стояло. Потом она сказала, не то чтобы грустно, а с тихим каким-то недоумением, будто сама себе:

–  Странно, удивительно, как подумаешь, вот я жива еще, и блюдо стоит себе целехонькое. Будто из иной цивилизации откопали.

Промолчал. Боялся неловким словом спугнуть, оскорбить ее чувства. Опять она заговорила:

–  Кажется, есть модная такая теория, будто старые люди должны наслаждаться жизнью и вести себя как молодые. Будто бы не должно быть никакого различия. Пусть одеваются так же, и разговаривают, и вовсю стараются так же выглядеть.

Помолчала, вгляделась в густую тень.

–  Ну, а я думаю, что счастье создано для молодых. Старым остаются воспоминания.

И так она в эту минуту была хороша, и так хотелось ее оборвать, и спорить, доказывать, что вовсе она не старая, она молодая - она будет молодая всегда. Но как вдруг выговоришь такое. Сидел и молчал, завороженный, - до того был у нее удивительный тон. Как пророческий, как сквозь дрему:

–  По-моему, если кто был очень, очень счастлив когда-то - прочее все не в счет.
– И через секунду добавила, как бы думая все о том же: - А жаль, что вы с Ричардом друг друга не знали. У вас, по-моему, нашлось бы много общего.