Мера Наказания

– Да, до семи лет, плюс условняк не отбытый, - задумчиво тянет слова Гога, - как пить дать закроют, - и тут же удивляется: - Так, а что ты все на воле-то? До суда почему не закрыли? Меня, когда забрали, в СИЗО с пацанами сидел, многие из них в период условного или УДО по кражам опять кражи совершали, их сразу же закрывали-арестовывали. До суда по несколько месяцев парились.

– Не знаю, - пожимает плечами Венька, - мне адвокат тоже вроде рассказывал, что раньше меня бы до суда на воле не оставили. А сейчас вроде как либерезация какая-то закона в сторону смягчения. До суда арестовывают только тех, кто по наркоте или против жизни, или БОМЖ, или опасный рецидивист, или скрыться может. А я под эту категорию не подхожу.

– Да куда уж каждого арестовывать, - встревает Тонька и вновь разливает по стаканам, - все клетки и так переполнены. Вот и не арестовывают больше, - уж Тонька знает, у нее у самой брат сидит, на свиданки ездила неоднократно.

– Это точно, - соглашается с Тонькой Гога и заключает, - за семь лет-то оказывается многое, что изменилось.

– А я вот и думаю, - все о своем наболевшем продолжает Венька. Мурашки по-прежнему бегают, но становится легче, словно камень с души. Все рассказал. Ему, Гоге, все рассказал. А он обязательно что-нибудь придумает, поможет. Ведь он же ГОГА. Он раньше всегда ему помогал, - если не закрыли до суда, и эта, как ее, либерезация, может, и снова не посадят, опять условняк дадут, простят мою дурость. Глупо как-то из-за ржавого корыта садиться, к которому бы по трезвяку за сто метров и не подошел. Да и не хотел я на нем никуда ехать. Водка все это.
– Венька опасливо косится на стоящую на столе бутылку. Та словно смеется над ним. А ему хочется заплакать.

– Ага, как же, разбежался, добряки, не посадят. Закроют, как не хер делать, - разрушает надежду Гога, и Венька не выдерживает, и хлюпает носом.

– Ты че, в натуре, не дрейфь, - Гога хлопает его по плечу, - я же говорил, что там нормальным пацанам ништяк как нормально живется. Главное правила воровские знать. А им я тебя обучу, - и начинает учить: - первым делом никогда не проявляй слабину. Там, если, например, вещички твои кто-то захочет, или шконками поменяться на получше. Или жратву без спроса попытается взять. Ну и тому подобное. Сразу в рыло тому. Иначе, дашь слабину, все, пипец потом будет. Опускать начнут, чушкарем делать. Во-вторых, за словами следить. Меньше болтать, больше молчать, на разводки всякие не вестись. В третьих от актива дистанцироваться, самому по себе быть, к блатным уважение проявлять, но и держать себя независимо. В четвертых ... В пятых... Вот я например еще, когда по этапу... А он мне... А я ему сразу в шнобель, срубил наповал, второй подскочил, я его тоже. После этого уважать стали. Потом актив завербовать пытался, чтобы стучал. Я их на хер. Меня по беспределу в карцер. Знаешь, каково там? А? Ни хера ты не знаешь. Но мне и карцер по хер. Не сломали. Еще больше уважуха пошла. Так и чалился гордо человеком... А вот еще...

Обрывки фраз Гоги долетают до Веньки и забираются внутрь, смешиваясь с мурашками. То ли он пьян, если не может полностью уловить все сказанное Гогой, то ли думает и пугается о своем.

– Мне адвокат сказал, что если признаю вину, сознаюсь обо всем, и этот, как его, порядок какой-то особый заявлю, то и мне снисхождение будет. Не более четырех с половиной лет смогут дать, а может быть даже и условно, - пытается возродить надежду Венька.

– А ты что?
– интересуется Гога.

– Я согласился, все признал и подписал, - подтверждает Венька.

– Вот ты дятел!
– возмущается Гога, - у тебя какой адвокат? По назначению? Денег то на оплату нет ни хера?
– Венька молча соглашается и кивает головой, а Гога продолжает, - они тебе напоют. Им работы меньше с тобой будет. И не хер с тобой возиться. Государство все равно трудодни за тебя заплатит. И суду проблем меньше. Было бы бабло у тебя на адвоката, и работал бы он на тебя за твои деньги, он бы тебе совсем все по-другому пел. Советовал бы идти в отказ. Вот ты дятел, в натуре. Сам себе срок подписал. Так сказать добровольно.

– Это точно, - соглашается Тонька. Она-то это знает, брата же все равно посадили.

– И что теперь?
– все внутри Веньки холодеет. Хотел как лучше для себя, а вот оно, оказывается, как выходит, - я же не хотел ее угонять, это же водка, Артем блядь с катушек съехавший!

– Веньку начинает истерить.

– Не ори!
– кричит уже Гога, - никогда ничего не поздно. Свидетели были, когда машину вскрывали и заводили? Не было. Один другалек твой-соучастник, и тот на том свете. А за рулем кто? Ты за рулем был?

– Да откуда, у меня и прав-то нет, - словно следователю оправдывается Венька, - там, кажется, камеры нас засветили. Они со стороны банка стояли, камеры эти.

– Камеры, это видео что ли?
– уточняет Гога и продолжает: - а что там они показали, ты видел? Что они могут показать? Только то, что ты в машину садился. Больше ничего. Вот и легенда теперь твоя: да, пили, да, другалек твой, как его, Артем, кажется, предложил съездить в пригород. Ты согласился. Только он тебе, другалек этот твой, сказал, что это его машина. И ты ничего не знал о том, что он совершает угон. Ты - пассажир, просто пассажир! Понял?

– П-п-понял, - заикаясь, подтверждает Венька, - а к-к-как же стекло разбитое и клемы?

– Там что, на камерах этих видно, как ты видел, что друг твой стекло в машине бил и клемы соединял?

Венька судорожно вспоминает, что было на этом проклятом видео, которое ему показывал следак. Нет, кажется, этого не было. Черно-белое немое кино, снятое издали. Сначала к машине подходит один. И что-то там делает, что конкретно - не видно, далеко. Венька под обзор не попадает, т.к. стоял в стороне, на шухере, вне зоны достигаемости видеонаблюдения. Потом этот один, царство ему небесное, садится в машину, и только затем появляется Венька, спьяну падает возле машины, поднимается, открывает переднюю пассажирскую дверь и исчезает внутри машины. Машина несколько минут стоит. Это Артем пытается ее завести с помощью соединения проводов. Но, что происходит внутри машины, опять же не видно. А затем уезжает. Вот и все черно-белое кино.

– Точняк!
– Венька оживает. Гога, такой восхитительный Гога! Словно отец! Он помогает ему и кажется, нашел верное решение.

– Ну вот, а ты раскис, - самодовольно улыбается Гога.

– Вот только бумаги я эти все подписал, - мурашки проникают в голову и превращаются в рой в голове у Веньки.

– Ну и хер с ними, придешь послезавтра, судья спросит, признаешь ли ты себя виновным, согласен ли на этот, как его, особый порядок, а ты ему скажешь, что нет, не признаешь и на особый порядок не согласен. Судья поинтересуется, с чем это связано, а ты ему скажешь, что следователь угрожал тебя закрыть, то есть, выйти с арестом, если ты не признаешься и пойдешь в отказ. Вот ты и испугался. А на самом деле было совсем все по-другому и расскажешь, как это было на самом деле.

– Ты думаешь, получится?
– Венька безумно хочет услышать от Гоги положительный ответ, но ответ получается несколько иным.

– Честно? Хер его знает. Мне не поверили, закрыли по полной. Но есть кассация, там точно поверят. А еще вот что, насколько знаю. Если скажешь, что в особом порядке не согласен, то послезавтра тебя все равно при любом раскладе не посадят.

– Почему?

– Сам не сталкивался, но пацаны на зоне рассказывали, что так время тянули, так как в таком случае суд всегда откладывает рассмотрение дела, потому что необходимо приступать к рассмотрению дела в другом, общем порядке.

Не смотря на такой ответ, Веньке казалось, что все должно получиться. А еще, послезавтра его уж точно не посадят. И он как минимум несколько дней вновь будет вместе с Гогой. И, быть может, впервые за всю свою еще небольшую жизнь он спал счастливым спокойным сном. И в это счастливом сне, конечно же, ему снился Гога...

Послезавтра получается все так, как говорил Гога, изумительный провидец - Гога. Он не идет с Венькой в суд. Чтобы не сломать малину, объясняет, а то вдруг его, Гогу вспомнят там и на Веньку разозлятся, хуже только получится. Но Веньке на мгновение кажется, что Гога боится, просто боится. Суд-то большой, и времени сколько прошло. Но потом он забывает, ведь Гога оказывается прав.