Мера Наказания

Тонька очень зла, и ей нет никакого дела до произошедшего. Хотя и ей все это взахлеб пытается рассказать Венька. Но водки нет, да и со жратвой совсем туго. Праздник закончился.

– Я Вас теперь что, вечно кормить нахаляву буду?
– бормочет Тонька, собирая остатки трапезы на стол, - на хер Вы мне такие уперлись.

– Тонь, да мы это, в натуре, что-нибудь придумаем, сварганим, - пытаются успокоить Тоньку. Ведь если прогонит - им идти некуда.

– А чо тут думать-то, посевная, дачники в деревню понаехали, вот Вам и работа, вот Вам и калым, - сообщает Тонька, и в ее голосе ощущается приказ.

Венька долго ворочается за печкой и не может заснуть то ли от пережитого за день, то ли от того, что завтра не хочется работать.

На следующий день рано утром все вместе бредут по деревне. Тонька впереди, словно атаманша. Открывает калитки, стучит в двери: "Мы это, к Вам, помощь нужна какая? Забор поправить или установить, грядки вскопать, картошку посадить, или еще чего". Многие шарахаются от их внешнего вида и за забор не пускают, ограничившись дежурным: "Мы сами, без Вас как-нибудь". Но вот удача, и вовсе не от дачников, а от старой, забытой богом и уехавшими в город сыновьями, одинокой бабки. "Сыночки, дочурка, господь Вас послал! Я ж совсем уж без сил, а дети далеко, а забор завалился, видите вон, так повадились уличные собаки и кошки сюда кур моих таскать, я ужо и кур сеткой у сарая огородила, а толку. Да и картошечку бы посадить надо. Самой тяжело стало. Я давеча к соседям собралася помощи просить. А тут Вы пришли". "Вовремя мы!" - радуется удаче Венька. "Денежек только нету у меня почти, - предупреждает бабка, когда договариваются о работе, - рубликов двести дам. Но вот яички есть, картошечка с того года осталась, соления какие посмотрю, беленькой своей бутылочку дам". Ну что ж и на этом спасибо. Обещают вскоре вернуться, ведь обход деревни еще не завершен. А в самом конце еще две халтурки: навоз завтра привезут, разгрузить и перетаскать надо. Договариваются на пятьсот. И дачнику одному канаву для стока прокопать и просыпать. Вот тебе и еще пятихатка. Также договариваются назавтра и возвращаются к бабке.

На улице май, и пахнет расцветом, жизнью и грядущим летом. Но им не до запахов. Нужно все успеть сделать бабке за день, чтобы не сорвать завтрашние калымы. Долго возятся с забором. Оказывается, что ни Венька, ни Гога не умеют и не приспособлены строить забор. "Работнички, блядь!
– злится Тонька, видя их жалкие потуги, - Ни ночью в хате, ни тут на подхвате!" От этой Тонькиной желчи сутулится и стихает вдруг Гога, до этого травивший Веньке байки о блатной тюремной жизни. И уже молчит, монотонно долбит молотком по гвоздям, то и дело попадая себе по пальцам. "Поверни, сюда тащи, держи вот это!" - принимает на себя командование Тонька-атаманша, и работа начинает потихоньку спориться. Забор готов к обеду. И безумно хочется жрать. Жрать нечего, а бабка ничего не предлагает. "Вот и дети от тебя поэтому уехали, - злится на бабку Венька, - скряга, хоть бы яичницу какую сварганила". Уныло ползут сажать картошку. Потеют от майского солнца. Оголяются по пояс, а Тонька до лифчика, большого, не по размеру грудей. "Брыц, брыц", - в такт движенью лопаты бьются в грязном лифчике обвисшие Тонькины груди, и Венька вспоминает ту недавнюю странную ночь, когда за стенкой скрипела кровать, смеялась Тонька, а потом за печкой скулил и хлюпал носом Гога. А Гога совсем поник. Думается Веньке, что еще чуть-чуть и Гога упадет, начнет таять на земле словно последний снег под палящим майским солнцем, и исчезнет совсем. "Тьфу, бля!" - отгоняет от себя Венька такие мысли и начинает размышлять, что это все из-за зоны, все-таки семь лет, человек отвык за семь лет работать. Про работу на зоне Гога ведь ему ничего не рассказывал. Да и здоровье чуть потерлось. Где там на зоне так потусуешься под палящим солнцем и на свежем майском воздухе? Его размышления прерывает, выползшая из дома скряга-бабка, которая тоже включается в работу. Чертов бабкин огород. Соток десять, но кажется, что ему нет конца и края. До темна не успевают. Осталось чуть меньше трети огорода, но работа не доделана. "Завтречка придете, доделаем, тогда и расплата", - заявляет бабка и снова оставляет их ни с чем. "Будет тебе, сука старая, расплата", - бормочет Гога, он буквально валится с ног. Они все валятся с ног, но Гога особенно, будто и нет у него этих ног. Уходят злые и голодные, расползаются по своим углам в хате и мгновенно от усталости засыпают мертвым сном. И кажется Веньке, что только закрыл глаза, а уже вот сразу тормошит его Тонька: "Подъем работнички херовы! А вы как хотели, бухать и ничего не делать?" Все болит, руки, ноги, особенно спина, и Венька даже стонет, когда встает с постели, его шатает из стороны в сторону, а от голодухи сводит желудок. "Не пойду, не могу встать", - слышит за стенкой голос Гоги. "Я тебе, блядь, не пойду!
– орет дуриком на Гогу Тонька, - Быстро давай с Венькой копать траншею, я с бабкой сама закончу". Хочется курить, даже больше чем есть, но и сигарет у них тоже нет. Гога долго ворочается, охает и стонет, пытаясь встать с постели. И Венька ждет его, пытаясь прийти в себя. Тонька уже ушла к бабке. На улице не так жарко, как было вчера. И это единственное, что радует. Бредут вдвоем к уже ожидавшему возле ворот дачнику. "Думал, не придете, - сообщает дачник и начинает давать указания: - Вот здесь так копаете, потом вот сюда, потом вот сюда ведете, на два штыка уровень". От вида лопаты Веньке хочется блевать, он с опаской смотрит на Гогу, как бы тот вообще не завалился. "Хер-то, - вдруг злится на все и вокруг, - Хер! Мы сделаем это! Я сделаю это! За себя, за братана Гогу. Сделаю..." К обеду появляется Тонька и сообщает, что с бабкой закончено, и в оплату десяток яиц, бутылка самогона, ведро прорастающей прошлогодней картошки, банка квашеной капусты и банка помидор. Но вот с деньгами, сучка, просила подождать, до пенсии через неделю. "Тварь", - ругается на бабку Гога. "А хер ли делать? И этому рады", - парирует Тонька. Гога совсем не помощник, лопата постоянно валится из рук, то и дело останавливается и переводит дыханье, и земля под лопатой совсем не слушается его. "Что и говорила: ни ночью в хате, ни тут на подхвате!" - шипит на Гогу Тонька и отнимает у него лопату. "Убил бы суку", - то ли Тоньке, то ли всему окружающему миру бормочет Гога, садится на траву и безжизненными глазами смотрит куда-то вдаль. У Веньки сбиты до крови руки, и ему тоже хочется сесть рядом с Гогой на траву. Но он должен помочь ему и сделать работу за Гогу. Спустя какое-то время, уже под конец работы Гога приходит в себя и идет к дачнику за лопатой. Еще через час работа окончена, и дачник придирчиво исследует ее результаты, а они волками смотрят на дачника. "Если как бабка скажет про пенсию и про денег пока нет, вот лопатой суку забью", - проносится в голове у Веньки. И он вдруг чувствует, что действительно готов это сделать. "Лады, - то ли так их взгляды подействовали на дачника, то ли сам по себе он оказался неплохим мужиком, - держите, что обещано". Пятьсот рублей скрывается в лифчике у Тоньки. Но уже вечер и на разгрузку навоза они не успевают. Орет, матерится на них клиент, сам вместе со своей женой и с приехавшим водителем уже как три часа перетаскивающий привезенный навоз. "Да и сам ты пошел на хер", - гогочет Венька, рассматривая перепачканного в дерьме мужика и его престарелую бабу. От ожидания ужина у Веньки поднимается настроение. Ползут до Тоньки.

– Пятьсот рублей накрылось, - огорчается Тонька по дороге, - из-за Вас долбодятлов обессиливших.

– Сутки не жравши, обессилишь тут, - возражает Венька, а Гога молчит, ему по-прежнему очень и очень плохо. За три дома до Тоньки их кто-то окликает. Тонька здоровается с каким-то дедом, тоже очевидно, не дачником, подходит и о чем-то с ним разговаривает, а они, чуть пройдя дальше, ждут ее у калитки соседнего дома. Через минут пять Тонька подходит, а на лице улыбка: "Не поверите, тоже любитель навоза. Завтра привезут. Увидел, что я с Вами двумя замухранами иду, попросил помочь. Денег нет, не дачник, но на соленья, сало и литр самогона я сговорилась. А самогон у него отменный. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Только сука попробуйте завтра в семь не встать. Тогда точно из дома попру!" И теперь она уже смеется, смеется и Венька, и даже оживший Гога. Они все смеются громко и в один голос...

В доме Веньке кажется, что Гога вовсе и не уставал, он вновь активный балагур и авторитет, травит Веньке о порядках на зоне, и о том, как он там все держал с остальными нормальными пацанами. Суетится, накрывает на стол Тонька, и вот уже лежат в тарелках отваренные яйца и картошка, открыта банка с квашеной капустой. Но чего-то не хватает, очень сильно не хватает.

– А где?
– спрашивает веселый и уже совсем-совсем бодрый Гога.

– В манде, - понимает его вопрос Тонька, - нальешь, загуляете и все сорвете. Вот завтра работу выполним, тогда и забухаем.

Почему-то пропадает веселье и бодрость. И вновь косит от усталости. А после ужина опять по своим углам в хате, и мгновенно от усталости накатывает мертвый сон...

Утром идет дождь и мешает работе. Венька и сам не понимает, то ли в навозе он весь, то ли в грязи. Ползут, суетятся, растаскивают по огороду. А дед на подхвате. Мерзкий дождь заливает лицо. И кажется Веньке, что все они похожи на навозные черви, извиваются, изгибаются в непреодолимом дерьме, пытаясь выползти наружу, но дерьмо бесконечно и его не победить. "Жизнь-дерьмо", - почему-то думается ему. Но к обеду дождь проходит, и выглядывает хитрое солнце. И Венька вдруг замечает, что та здоровенная куча, которая была с утра, вовсе и не куча уже, а так, остатки на пару носилок. Обессиливший Гога валится прямо в грязь, шумно дышит и кашляет. Дед благодарит за работу, уходит с Тонькой в дом, а оттуда Тонька выносит соленые огурцы, шмат сала и, как и было обещано, литр мутного самогона в пластиковой бутылке. При лицезрении Тоньки жизнь кажется Веньке теперь не такой уж и плохой. "Если что-то делать правильно, то будет результат", - думает он и вдруг понимает, что то, что он делал в последнее время, последние годы - не было правильным. Таскал бы навоз, получал бы честную водку, а так тунеядничал, крал, да жрал нахаляву мамкины продукты. "Блядь", - ругается вслух. Много думать вредно. Поэтому философы и сходили с ума, и жили в бочках.

В сельском магазине покупают хлеб и сигареты. Тонька слово держит. Работа выполнена, можно и забухать. И они бухают. Сало, огурчики, картошечка, ядреный самогон, все дела. От усталости быстро пьянеют. Захмелевшая Тонька засыпает за столом. А Гога вновь возвращается к излюбленной теме, и начинает рассказывать о зоне. Венька вспоминает "Антикиллер" Корецкого. Наверно единственное, что он смог прочитать за последние годы не в школе. Там что-то было и об опущенных на зоне. И пьяному Веньке это становится интересно, и он решается спросить. Ведь Гога об этом ему еще не рассказывал. Спрашивает. Но Гога словно не слышит его и продолжает гнуть иную тему. Он, как и Венька, пьян. И не совсем все понимает. Но Венька настойчив, и спрашивает опять. Гога какое-то время молчит, потом начинает говорить зло и хлестко.

– Тебе-то это зачем? Хочешь профессию в зоне получить? Что тебе о них рассказывать? Что их опускают конкретно, за людей не считают, так, отдолбят по охотке и пендаля к параше. Не дай бог с его ханки пожрешь или че возьмешь у него, тоже станешь опущенным.

– А откуда они там берутся?
– спрашивает Венька.

– Кого на базар разводят, морально или физически давят. За себя постоять не может, трус, боится, ломается. Пацаны же это видят. А потом темную устроят. В жопу там или в рот. Все, вот тебе и новая Дунька. Вот и готов пидарок. Поэтому нужно себя правильно вести с самого начала.

– А как они определяют то, ну это, кого опускать?
– интересно Веньке.

– По человеку видно. Стукачей не любят. Крысятников, то есть тех, кто у своих таскает. Заметят - все пипец. Да по статьям еще определяют. Насильники, убийцы детей - это пидары уже автоматом, - Гога вдруг замолкает, словно стена какая-то или внезапно перебили. Смотрит перед собой стеклянными глазами. Но Венька этого не замечает, ему все еще интересно.

– А ты это, сам то пидара пробовал?
– решается спросить, но не получает ответа, не унимается и вновь повторяет вопрос и кажется даже тормошит остекленевшего Гогу.

– Да иди ты на хер!
– вдруг орет на него Гога. От крика просыпается Тонька.

– Че разорались? Наливай, давай!
– спрашивает-командует.

А потом провалы. То ли день, то ли ночь, смешалось как-то все у Веньки. Пьет, закусывает, что-то говорит, а потом бац, и пропал, очнулся под столом. И все сначала. А потом опять бац. Только уже на кровати. Даже как в сельмаг за водкой ходили, и то не помнит. Очередной бац очевидно случился ночью. Но вот только был недолгим. Задрожали стены или показалось. Очнулся. Кто-то стучит. Настойчиво так, весело. В окно, в дверь. И не сон это вовсе, как показалось. Очнулся окончательно. Слышит за стенкой: "Тонюха!!! Братишка!!! Вернулся!" И гремит что-то на террасе. Природа стука и дрожанья стен становятся понятны. Венька с кровати и туда на эти крики. А там трое и Тонькин брат в хату уже заходят.

– Оба-на! Малой!
– радуется Веньке Тонькин брат и лезет к Веньке обниматься. Они тоже пьяны.

– Сколько лет, сколько зим, - парирует на объятия Венька.

– Два года три месяца и двадцать пять дней!
– гогочет Тонькин брат, - в натуре, все так в справке, - и представляет Веньке своих друзей: - Леха и Димон-Горелый. С Димоном вместе чалились полгода в одной зоне. Да, Димон? Он из соседнего городка. Полгода как откинулся, а я три дня назад по УДО. Ну и рванул к нему. Побухали чуть. А теперь ко мне. Вот такие пироги. Ты то как? Все по цветмету? Забухаем, а? Тонюха!!!