Мера прощения

Одеваясь, она попросила:

– Никому не говори, что мы с тобой.

– Не скажу, – пообещал я.

Перед тем, как уйти, она обхватила руками плечи и спросила, глядя мне в глаза:

– Я все сделала, а ты – ты не обманешь?

– Конечно, нет, – пообещал я.

Дура! Еще не родилась женщина, на которую променяют настоящего друга!

Я подошел к телефону, собираясь позвонить Раисе, но она сама влетела в каюту. Судя по страдальческому выражению лица, она видела, как Нина выходила отсюда. Наверное, она и стучала несколько минут назад. Одного взгляда на кровать хватило ей, чтобы убедиться в худших предположениях.

– Шлюха!..

Все остальное было матом, отборным, на зависть боцману с парусника. Затем она перекинулась на меня.

– А ты!..

– Рот закрой, – произнес я спокойно, – и слушай меня внимательно.

Рая приготовилась слушать оправдания и, язвительно кривя губы, демонстративно уставилась на кровать.

– Слушай меня внимательно, – повторил я. – Во время обеда – ни раньше, ни позже – расскажешь третьему механику все, что здесь видела. Можешь добавить и от себя что-нибудь или устроить сцену. Поняла?

Ревность помешала Раисе сообразить сразу. Постепенно с ее лица сползли возмущение и язвительность, их сменили сперва удовольствие, потом что-то типа жалости.

– Ты хочешь...

– ... чтобы ты рассказала ему. Можешь сообщить, что застала нас в кровати – я подтвержу.

– Но ведь тогда... он же может её...

– Ну, это их трудности.

Раиса долго молчала, потирая руки, будто сушила их над горячей печкой.

– Нет, – решительно произнесла она.

– Да, – еще решительнее произнес я и положил руку ей на холку. Сжав волосы покрепче, потянул их книзу, заставив Раису запрокинуть голову. Ее глаза уставились снизу на меня и вдруг расплылись, будто растворились в светлом овале лица, как бывает, когда смотришь с очень близкого расстояния. А в моих должна раствориться всякая мысль, и при желании в них можно будет найти холодную беспощадность. – Ты сделаешь.

Больше я ничего не говорил. Угрожать в таких случаях без толку: умный и сам понимает, во что выльется непослушание, а дурак сильнее заупрямится. Рая успела доказать, что к дуракам не относится. Надеюсь, и сейчас не подведет.

– Хорошо, – прошептала она.

Я убрал руку с ее шеи.

– Страшный ты человек, – сказала она, поправляя прическу.

– Страшный, – согласился я.

– Не хотела бы я оказаться на твоем пути.

– Умная мысль, – сказал я. – Запомни ее на всю жизнь.

30

Доводилось мне читать в старых романах о том, что чувствуют люди перед дуэлью. То ли я такой выродок, то ли авторы никогда не участвовали в дуэлях, но ничего подобного описанному в книгах я не испытывал. Я был уверен, что, как гласит один из главных лозунгов родной страны, наше дело правое – мы победим. Я неспешно пообедал, полюбовавшись недоеденным первым блюдом за столом, где сидит третий механик. Поспешила Рая, могла бы дать человеку хотя бы голод утолить. Потом я вернулся в каюту и лег спать, закрыв дверь на ключ и оставив его в замке повернутым на полтора оборота, чтобы извне никто не смог открыть. Спал как обычно в жару – ни хорошо, ни плохо. Проснувшись, неторопливо умылся. Время и место дуэли выбирать мне – успею. А вот оружие – за противником. Думаю, ничего умнее молотка ему в голову не придет. Ровно в два часа я зашел в спортзал. Весь экипаж знает, что почти каждый день с двух до половины четвертого я там занимаюсь. Надеюсь, и третий механик осведомлен. В это время он стоит на вахте – лучшего алиби не придумаешь, – поэтому не упустит возможности расквитаться. И не столько за расследование, сколько за любовницу.

Я поставил в ближний к боксерской груше угол высунутую из шведской лестницы ступеньку, изготовленную из твердого дерева и длиной сантиметров шестьдесят-семьдесят. Это на всякий случай. Думаю, она не пригодится, справлюсь голыми руками. И для начала разомну их – побью о грушу.

Третий механик появился раньше, чем я предполагал. Хороший признак: кому не хватает терпения дождаться победу, тому достается поражение. Руки его были в саже: наверное, чтобы объяснить свое долгое отсутствие, сказал вахтенному мотористу, что ремонтирует что-нибудь в трубе. Из правого кармана темно-синих рабочих штанов выглядывала головка большого гаечного ключа.

– Помпу этим же ключом грохнул? – поинтересовался я, отступив в угол.

– Плоскогубцами, – ответил третий механик.

– Неаккуратно: рваные раны, кровь, – пожурил я. – Ключ, кстати, не лучше. Или потом палубу здесь помоешь? Нет, Нинку пошлешь.

Он, сжав кулаки, молча стоял у двери, видимо, набирался решительности. Я человек добрый, помогу.

– А вдруг откажется? Все-таки мы с ней теперь не чужие. И с тобой, кстати, тоже. Молочные братья, как называли у нас в мореходке. А у вас?.. Да, не везет тебе с бабами. Жена тебе изменяет – моя о ней такое рассказывает – заслушаешься! – а тут еще и любовница. Между прочим, Нина сказала, что я лучше...

Я ждал его броска, необдуманного, бешеного. Отшатнувшись влево, я врезал ногой ему в пах, а потом кулаком – в красивый ровный нос. Третий механик шлепнулся на задницу, стукнувшись спиной и головой о велотренажер. Из покрасневшего носа потекла алая кровь и немного оживила побледневшее лицо. Не открывая глаза, Андрей хапнул головку ключа, потянул его из кармана. Я еще раз ударил ногой, теперь уже по подбородку. Велотренажер зазвенел так, будто с полного хода угодил в стену.

– Дрожжин! – позвал я, не сомневаясь, что Фантомас подслушивает под дверью.

Старший матрос зашел в спортзал, остановился у порога, сложив руки по швам.

– Все слышал? – спросил я.

– Нет, только о жене и дальше, – ответил Фантомас, не спуская глаз с третьего механика.

– Тогда слушай начало, – сказал я. – В прошлом рейсе третий механик, – я легонько стукнул ногой Андрея по бедру, – убил помполита, ударив по голове плоскогубцами, и выкинул за борт. В преступлении, как ты знаешь, обвинили другого.

Андрей открыл глаза. Какое-то время они бессмысленно смотрели на меня и старшего матроса. Когда в них появилась бессильная злость, я продолжил:

– Запомни, что ты свидетель покушения на убийство. Третий механик, уйдя, как и в прошлый раз, с вахты, пытался убить меня вот этим вот, – я отбуцнул подальше валяющийся возле тренажера гаечный ключ, – за то, что я разоблачил его в убийстве первого помощника. Все ясно?

– Да, – ответил Фантомас.

– Можешь идти... Пока не сдадим третьего механика властям, никому ничего не рассказывай, – сказал я вдогонку и попытался угадать, кому первому побежит Дрожжин доносить. Решил, что капитану, и улыбнулся.

Третий механик тоже улыбнулся, правда, грустно. Ну, ему-то теперь не с чего веселиться, теперь надо думать, как спасти шкуру.

– За что убил помпу?

– Мразь, – ответил третий механик. – Грозился жене сообщить, что Нинка беременна.

– И чего он хотел?

– В райком вернуться.

– Ну и помог бы: зубастые пасти надо затыкать жирными кусками.

Он криво усмехнулся:

– Если бы мог, сам бы туда устроился...

Видать, жене и ее родителям надоели его пьяные фортели, предупредили, что следующий не простят. А тут еще не простой фортель, а беременный, особенно, если учесть, что от жены у третьего механика детей нет. Что ж, головой надо думать, а не головкой.