Мерцание золотых огней
Шрифт:
– Ты хоть соображаешь, что делаешь?!
– закричала Люда.
– Как тебе не стыдно, Вадим!
– А что я делаю?
– удивился Лаврентьев.
– Что хочу, то и де лаю. Пью с Юлькой коньяк. А ты почему-то не хочешь. Убежала, потом вернулась, кричать начала... Ты зачем кричишь, Люда?
– За тем, что... Ну, ты и негодяй, Вадим!
– Я негодяй?
– спросил Лаврентьев у Юли. Она отрицательно покачала головой. Он повернулся к Люде.
– Вот видишь, Юлька го ворит, что ты неправа. А если так, почему врываешься к нам и кричишь?
– К вам?!
–
Она никогда не видела Вадима таким пьяным. Никогда! Госпо ди, и зачем она вернулась? А, действительно, зачем?
– Тебя можно на минутку, Вадим?
– Меня? Юля, меня можно на минутку, или нет?
– Она хочет сказать тебе какую-то гадость обо мне, - громко прошептала Юля, наклонившись к его уху.
– Если хочешь - послу шай, я не могу тебе запретить.
– Точно!
– согласился Вадим.
– Она скажет гадость о тебе, и всем присутствующим станет ясно, что мы - дураки!
И они снова захохотали.
– Немедленно перестань кривляться!
– топнув ногой, закрича ла Люда. Ты хоть знаешь, кто она?
– Юля, ты кто?
– Юля Малюкова.
– Слышала? Она Юля Малюкова.
– Она аферистка! Завтра обчистит твою квартиру, тогда и узнаешь, кто она на самом деле!
Юля перестала смеяться.
– Знаешь, Вадим, - сказала она.
– Я, действительно, аферист ка. Хочу обчистить твою квартиру.
– Прямо сейчас?
– удивился Лаврентьев.
– Когда Люда прикажет, тогда и начну чистить.
– Ну и замечательно, - сказал Лаврентьев.
– Люда не только скажет, когда начинать, но ещё и поделится своим богатым опы том, как лучше это сделать!
– и засмеялся.
Но Юля уже не смеялась.
– Вадим!
– закричала Люда.
– Ты дурак! И между нами все кон чено, ты слышишь?
– она повернулась и побежала к двери.
– Не глухой, могла бы и не кричать, - пробормотал Вадим. Он встал с дивана, пошел в прихожую, запер дверь. А когда
вернулся, первое, что увидел - огромные голубые глаза. Они расплывались вширь, заполняли всю комнату, стесняли дыхание в его груди. Вадим сел рядом с Юлей, обнял её, медленно уложил на диван, и сам лег рядом.
– Юлька...
– хриплым шепотом сказал он.
– Я люблю тебя. А ты? Скажи мне что-нибудь, Юлька!
– Я не могу тебе ответить тем же, - тихо сказала она.
– Ты самый замечательный парень, я никогда не встречала мужчину с такими нежными и сильными, такими умелыми и приятными руками. Но мы слишком разные.
– Ну и что?
– Я твоя, Вадим... Но больше ни о чем не спрашивай, хоро шо? Когда я стану богатой, я обязательно скажу: я люблю, люблю тебя, Вадик!.. А сейчас ни о чем не спрашивай, не надо, мой хо роший...
Вадим склонился к её ногам, поцеловал большой палец на здоровой ноге, потом все остальные. Потом его губы медленно заскользили вверх, и когда они коснулись горячей коленки, Юля застонала, выгнула спину.
– Давай снимем это, -
Вадим осторожно стал снимать с неё трусики. Не бойся, Юлька, я не сделаю тебе больно...– Я знаю, Вадик...
– У меня это здорово получается, правда?
– Ты самый замечательный сниматель женских трусиков...
– Не всех, а только тех, которые мешают мне видеть Юльку... Он долго смотрел на нее, а потом снова прижался губами к
горячей коленке. И вместе с его губами направились вверх его руки. Они были такими же ласковыми, умелыми и теплыми, как вче ра. Юля громко стонала, то выгибая спину, то выбрасывая вверх смуглые бедра.
Никогда прежде она не чувствовала себя так хорошо.
И голоса из прошлого не звучали в её памяти, не пытались помешать её счастью.
23
Лаврентьев остановился в дверях кухни, вдохнул аромат под жаренного хлеба, смешанный с ароматом кофе, внимательно посмот рел на Юлю. Она была в черной юбке и белом, под горло, свитере. Вадим почувствовал легкую досаду. Ему хотелось увидеть её в своей рубашке, как вчера, когда она тоже хозяйничала на кухне. Рубашка делала эту девчонку близкой, доступной, желанной, а в юбке она казалась строгой незнакомкой...
За окном падал снег.
– Ты всегда так рано встаешь?
– спросил Лаврентьев.
– Только, если нужно кого-нибудь накормить, - смущенно улыбнулась Юля.
– Тебе чай или кофе?
– И многих ты кормила?
– Отца... вот и все, - она задумчиво посмотрела на тихий, светлый город за окном.
– На следующий день после того, как мать уехала, я подумала: кто же накормит папу? Растопила печку, сде лала яичницу... Мне было восемь лет.
– Наверное, это хорошо. Когда ты успела одеться? Мы же ос тавили твою юбку в джакузи...
– Я ночью встала, постирала её и повесила на блестящую трубу сушить. А утром нашла у тебя в шкафу утюг и погладила её.
– Понятно. Везде ты успеваешь, - недовольно сказал Лав рентьев.
– Тебе не нравится? Давай перекусим? Хочешь чаю?
– Не хочу. Ты поешь, а я просто выпью кофе. Мне и в обыч ные дни утром есть не хочется, а сегодня тем более. Мы вчера много выпили, да?
– Наверное... Я тебе говорила...
– Знаю, - оборвал он её.
– Почему ты сердишься?
– Потому, что ты вскакиваешь ни свет, ни заря, стираешь, одеваешься, что-то делаешь на кухне! Того и гляди, начнешь трясти меня: подъем! Марш в ванную! За стол! Терпеть не могу, когда мной командуют.
Юля отступила к окну, огромные голубые глаза с изумлением уставились на Лаврентьева. Она встала пораньше с одним желани ем: позаботиться о нем, доставить удовольствие... Он же холос той мужчина, хоть и богатый, а, наверное, питается утром кое-как... Красиво накрыла стол, аккуратно разложила по таре лочкам тонко порезанные сыр, ветчину... Не так сделала, да? Не нужно было?
– Извини, - растерянно пробормотала она.
– Я же хотела, как лучше.
– Могла бы у меня спросить! Я бы тебе сказал, что лучше было бы нам ещё часок полежать в постели.