Меридианы карты и души

Этому веселью особую живость придавала мать Сусанны Седа, чья тонкая фигура все время мелькала среди танцующих. А танцевала она легко, словно оторвавшись от земли, как совсем молоденькая девушка. Выяснилось, что у нее пятеро детей, все хорошо учатся, один одареннее другого. Муж из Ливана, а сама Седа из села под Ленинаканом, оба рабочие инструментального завода.

— Если зайдешь к ним домой, — наперебой рассказывали учителя, — будто ансамбль песни и пляски. Вся семья — отец, мать, пятеро детей — играют, поют… Можете по Седе судить. Вы не слышали про них? Это семья Чироглянов, часто выступают на олимпиадах.

Седа подходит к тикин Безезян и приглашает ее к танцу. Аргентинка без всякого ломания встает, сидящие за столом хлопают, подначивают, музыканты убыстряют темп. Впечатление такое, будто на свадьбе настал наконец тот самый час, когда выходит плясать невеста» Но эта «невеста», увы, в танцах была не мастак. Двигала руками и ногами, поворачивалась то вправо, то влево, тщетно стараясь попасть в ногу с Седой. Перевожу взгляд на Седу — маленькую, пружинистую. Как естественно она срослась с этим миром, она сама этот мир, а ней его сила, его первородность. Так ли непринужденно, естественно чувствует себя тикин Безезян в своем комфортабельном буэнос-айресском особняке?

— Зайдемте к нам хоть на минуточку, — горячо уговаривает Седа, когда мы уже выходим из школы. — Совсем рядышком живем, прямо под носом.

— В другой раз, Седа-джан, в другой раз, — пожимаем мы ее крепкую руку и садимся в машину.

Нет, все-таки хорошо, что я «выпустила воробья», что пригласила гостью сюда, внутренне ликую я. Увиденное здесь расскажет ей о том, что она вряд ли смогла бы разглядеть даже из самого широкого окна в туристском автобусе.

24 мая, Егвард

Только что окончивший десятилетку юноша уехал в Ленинград, чтобы поступить там в институт, и поступил. Как-то однажды, садясь в трамвай, он поскользнулся и упал. В больнице, когда пришел в себя, понял, что ноги его остались под колесами трамвая…

Если бы не было этой тяжкой истории, наверное, не было бы и нашей с ним встречи. И вот почему…

Неделю назад мой приятель, артист Театра имени Сундукяна Александр Адамян позвонил мне и сказал, что друг его детства, профессор Грачия Габриелян написал работу о Севане для московского издательства, Ему хотелось, чтобы эпиграфом к ней были несколько моих стихотворных строк.

— Александр, дорогой, ты забываешь, что я уже не в том возрасте, когда пишут по заказу, — сухо ответила я. — Сейчас так занята, что не выбрать часа даже для того, чтобы собрать и отдать в редакцию уже готовые стихи… Пусть кто-нибудь другой напишет. Не обижайся, но не могу.

— Если узнаешь, что это за человек, ответишь иначе. — И Адамян рассказал историю, случившуюся в Ленинграде. Рассказал о том, что, несмотря на все это, друг его окончил институт, стал географом и пешком, да, да, пешком, прошел по горам и ущельям Армении, по всем историческим ее местам, путешествовал по миру, участвовал во многих международных конгрессах и симпозиумах, у него десятки научных трудов, что…

— А жена, дети есть? — прерываю я.

— Есть, конечно, есть. Жена тоже из Ленинакана. Они еще со школьной скамьи влюблены были. Когда все это произошло, родня девушки уперлась, не хотели, чтобы она связала свою жизнь с ним, но девушка настояла на своем. «Выйду за него» — и никаких. Сейчас уже у них четверо детей, чудесная семья, увидишь, убедишься…

— Да, действительно, стоит увидеть.

— Ну, Сильва-джан, скажу ему, значит, чтобы позвонил, и вы сговоритесь…

— Дай номер, я сама позвоню.

…Машину вел он сам, высокий, стройный, седеющие волосы спокойно уживались с мягкой бледностью лица. Машину вел уверенно, без напряжения, ни разу не прервав ход беседы.

— Знаете, — улыбаюсь я, — когда первый раз вы предложили отвезти меня в Егвард, я струсила… Давно за рулем?

— Больше десяти лет… Вначале было трудновато.

Вначале все было трудно. Тебе восемнадцать лет, все вроде бы по силам, — и вдруг… Я хотел покончить с собой, покончить со страданиями и своими, и своих близких. Но жизнь победила.

— Это вы победили жизнь… Правда, что пешком обошли всю Армению?

— Такова моя профессия. Кроме того, я люблю ходить, или, как вы говорите, побеждать! Представьте себе, теперь, когда компанией отправляемся в какой-нибудь поход, многие на полпути отстают, жалуются на усталость… А мне все как бы нипочем, карабкаюсь на вершину Акрополя, на Альпийские горы, куда придется…

— Так рассказываете обо всем, что может показаться, будто вам больше под силу, чем…

— Лучше не меряться такой силой. Когда обо мне написали в «Огоньке», со всех концов Союза полетели письма, особенно от тех, которых постигла такая же участь. Просили рассказать, как я одолел, как свыкся с деревянными ногами…

— И вы отвечали?

— А как же мог не ответить? Надеюсь, что некоторым сумел помочь, поддержать их…

Приезжаем в Егвард. Габриелян берет мои довольно увесистые сумки и поднимает на четвертый этаж…

Я роюсь в бумагах, нахожу листок со стихотворением.

— Прочла первую главу вашей работы, и вот, как говорят, муза посетила меня… Слушайте:

И представить только:

Время откатило

Миллионолетья —

Бездной поглотило.

А Севан Севаном и не назывался,

Светом наших душ он не наполнялся.

И сиянье наших глаз в нем не растворялось.

Сердце дрожью за него,

Нет, не обрывалось

И не билось в берега.

Шли века.

Шли века.

Синь жила без нашей боли,

Нашей радости и доли:

Сколько капель — столько лет.

Но поверьте слову:

Нет такого, нет и нет!

Не было такого! ^[36]

Удивительная вещь, когда я читаю свои стихи перед многолюдной аудиторией, то совсем спокойна, а вот когда одному или в узком кругу — волнуюсь, будто впервые.

Мое волнение передается ему.

— Не знаю отчего, но когда вы читали, я вспомнил одну историю. В Ленинакане был ванский армянин по имени Сион. Препорядочнейший, честнейший человек, и, видимо, именно потому наши ленинаканские остряки, проказники, разыгрывали его, называли нарочно «жулик Сион». Однажды я встретил его на улице, а накануне читал книгу Линча об Армении, о Ване, — вы, конечно, знаете этого немецкого историографа? Как мне в голову пришло, не знаю, но я сказал: «Дядя Сион, знаешь, я вчера из Вана вернулся». Старик не поверил. Я стал с жаром рассказывать, что повидал и то, и это, и Варагский монастырь, и канал Семирамиды, и пещеру Мгера, ходил в сады Айгестана, попробовал яблоки Артамеда, ловил ванскую рыбу «тарех», — словом, выложил все, что помнил из Линча. Бедняга, наивный человек поверил, из глаз его потекли слезы… Мне стало совестно, что обманываю старика, но он был так растроган, что я не посмел сказать: «Дядя Сион, ни в каком Ване я вовсе не был…»