Мёртвый город

– Привыкнешь.

– К такой красоте? Ой, вряд ли. Ты вот сам неужто привык?

– Да меня они и не трогали. Чем тут восторгаться? Унылость. Пустырь.

– Эх, брат Зелем, не поэт ты, не поэт!

– Верно. И не художник. Зато сплю ночами, как дитё, на луну от избытка чувств не вою.

Стрелок, которого звали Зелемом, вдруг перегнулся через высокий деревянный бортик и плюнул. Снизу в ответ донеслась длинная тирада, подробно описавшая несчастливый для всей Эсмагеи день, когда появился на свет один недоумок.

– Ну, вот, - внимательно дослушав до конца, заметил Зелем, - и ведь я в него даже не попал. Славный парень наш Отис, такой речистый.

– Зачем ты его дразнишь?
– удивился Никлаш.

– Он отменно сквернословит, прям заслушаешься.

– Хм... А попадать в него пробовал?

Зелем хмыкнул.

– Если попасть, он промолчит, пожалуй. Дождётся конца моей смены и двинет в ухо. Та ещё радость.

Рэлек мысленно с ним согласился. У мечников рука тяжёлая, и в распухшем ноющем ухе радости никакой.

Видно, судьба их десяткам такая выпала - оказываться в разных местах, да в одно время. Сперва Дицхольм, после - Хельб, а теперь вот - Рецхофен. Восемь месяцев "обкатавшись" в патрулях, группа Чейда заслужила право попасть за Межу. И здесь, в самом северном из форпостов Бастиона, они вновь встретились с ребятами Эммета. В первый вечер закатили праздник: слопали дневной запас провизии и выпили по кружке грога - слабенького, едва-едва разогнавшего кровь по телу. Ник пел свои песни, ему нестройно подпевали. Заглянул на "пирушку" и сам Гемран, послушал парочку баллад, глотнул из кружки горячего и, уходя, предупредил:

"Увижу утром хоть одного во хмелю - всех на тот берег отправлю".

Сказано было по-дружески, но никто не усомнился, что именно так он и поступит. Консул семь лет управлялся с делами в Рецхофене, а это что-нибудь да значит.

С той минуты, как паром перевёз их через Ржавую, прошло уже четыре дня. Обжились, освоились, даже вылазку сделали в паре с другой десяткой - почти до самого Канала доехали, посмотрели вблизи на Мёртвый город. Впечатлились.

Рэлек и сейчас на него смотрел; даже с расстояния в тридцать с лишним лиг погибший исполин внушал мистический трепет. Они с Никлашем забрались на вышку посмотреть закат, но, сказать по совести, здешние красоты только Ника вдохновляли. Зелем был прав, унылые места - холмы, да овраги, деревьев почти нет, одна лишь трава, и та выше колена не поднимается. Но хуже всего - серая колючка. Её на южном берегу тщательно выжигают, хоть росточек найдут - дёрн на добрый фут срезают, заливают горючкой и жгут дотла. А здесь этой дряни целые поля, прямо спасу нет. Стебли прочные, как проволока, иглы твёрдые и острые: походи по такой денёк - добротные новенькие ботинки из толстой кожи превратятся в сущий хлам, который носить уже нельзя, только выбрасывать. Впрочем, едва ли кому-нибудь захочется топтаться по серой мерзости: она не ядовита, но самые кончики игл довольно хрупкие и, вонзаясь в тело, легко ломаются. Редкостная, в общем, гадость. Там, где она разрастается, не растёт больше ничего - ну, хоть разглядеть её нетрудно, и то хорошо.

Закат давно погас, небо на западе растеряло остатки ярких красок. Наступая на пятки долгому дню, с востока шла ночь. Далёкий Город медленно растворялся в сгущающихся сумерках. Величественный и мрачный, он невольно притягивал к себе взгляд.

– Пора вам вниз, парни, - Зелем потянулся.

– Что, надоели гости?

– усмехнулся Ник.

– Не, с вами-то стоять веселее, да только сами знаете правила. Кто-нибудь из старших увидит - и вы по шее получите, и я. Хотите лишнее дежурство заработать?

– Не суетись. Постоим ещё немного и потопаем. Верно, Рэля?

– Как хочешь, - пожал плечами Рэлек.
– Я бы уже спустился, зябко тут.

На самом деле, холодно ему не было, просто захотелось вдруг, чтобы между ним и мёртвой громадой у горизонта выросла зримая преграда вроде крепостного вала. Вот ведь... и смотреть тянет, и чем дольше глядишь, тем на душе тоскливее делается. Скверное место этот Город, ну его к бесам.

– Ладно, - Ник вздохнул, - идём уже.

Он подошёл к лестнице, а Рэлек не удержался - бросил прощальный взгляд на древние руины.

– Эй, что там такое?

– Где?
– насторожился Зелем.

– Вон, - указал Рэлек в сторону Города.
– Видишь?

Передумав спускаться, к ним подошёл и Никлаш; втроём они с минуту вглядывались в вечернюю даль.

– Светится, вроде, - неуверенно произнёс Ник.

– Ага! Ты тоже заметил!

– Заметил, заметил... Но что это?

– Представление, - голос Зелема был нарочито спокойным.
– Ночное. Вы здесь недавно, ещё не видели - ну, вот сегодня и поглядите.

– Призрачный рой?
– выдохнул Ник, и тут же под взглядом приятеля заметно смутился.
– Да байку эту за рекой чаще других рассказывают, сам, небось, слышал...

– Байку?
– Зелем усмехнулся.
– Сейчас будет вам байка. В полный рост и строем. Налюбуетесь.

Все трое замолчали. По мере того, как сгущалась темнота, всё заметнее становилось свечение, зарождающееся в руинах. Бледное, голубоватое, оно неспешно разгоралось у подножия мрачных башен.

– А раненько сегодня. Обычно ждёт, когда совсем небо вычернит.

– Кто ждёт?

– Если б знать. Даже умники помалкивают, когда приезжают. Один блеял, мол, это всё та же дрянь, из-за которой мы в центр Мёртвого забраться не можем. Мол, у неё "циклы активности" какие-то, что-то она, мол, копит по две-три недели, потом из себя выбрасывает... А что там за дрянь, как никто не знал, так и не знает до сих пор. Туда даже чующие пройти не могут - на полпути ломаются.

Они совсем забыли, что собирались уходить с вышки. Скоро Рэлек заметил: внизу на восточном валу собираются другие зрители. Их было немного - похоже, загадочное ночное действо большинству обитателей Рецхофена и впрямь давно стало не в диковинку. Из десятки Чейда, само собой, явились все; другие пастыри, пришедшие больше за компанию, охотно объясняли новичкам происходящее.

Между тем, в Городе разгорался призрачный пожар. Наверное, если там улицы по колено залить чистым спиртом и поджечь... Впрочем, нет, такого светлого прозрачно-голубого пламени горящий спирт дать не сможет. То, что видели сейчас в крепости, на пламя-то походило едва-едва. Сияние поднималось всё выше, карабкалось на гигантские башни - они этажей на двадцать словно поросли светящимся мхом. Это сияние, наверное, уже за полсотни лиг можно разглядеть.