Месть негодяя

У Лиды не большая, но важная роль на протяжении всех 16-ти серий.

— Я на машине, могу подвести, — предлагает после съемок. — Только там целый день пролежали груши. Наверное, салон пропах грушами.

Открывает бордовый Ягуар.

— А, нет, ничего… С грушами все в порядке. Хочешь? Только они не мытые.

Лида везет огородами. «Может, она не поняла и отвозит меня в Москву? — думаю, устало улыбаясь, пряча улыбку в кровожадный надкус очередной груши. — Ну, и пусть. Я никуда не тороплюсь. Был отличный день, сыграна огромная сцена. Судя по приятному послевкусию и по довольной физиономии Вознесенского, все получилось. Я еду в машине со Скарлетт Йоханссон, украдкой поглядываю на ее изящный славянский профиль, в отрытое окно туго втягивается наполненная радостью жизнь… О таком я мечтал. За такое шел ва-банк и порой проигрывал. Самый главный талант — уметь быть счастливым сейчас, сию минуту. И чтобы счастье не зависело ни от каких „если бы“. „Сейчас“ — это далеко не все, что у меня есть, но именно сейчас я могу что-то изменить и сам измениться. Например, снова научиться любить людей. Я знаю, после определенного возраста любить кого-то противоестественно. Люди злы, эгоистичны, порой, жестоки и многие не считают нужным это скрывать. Полюбить в сорок так же трудно, как в шестнадцать разлюбить…

Ночь размокнет любой порочный круг, но холодно и пусто на рассвете. Я все еще мечтаю о Джульетте, хотя давно Офелии вкруг…

Ничего, у меня получится…»

Не спится. Продолжаю играть дневную сцену. Играю, играю, и конца этому нет…

Не знаю, во сколько вырубаюсь. В робком, как прогулка по мутному мелководью, сне снится, что не сплю — не могу уснуть. Как будто мне по домофону звонит Лида Колесник, просит спуститься вниз. Спускаюсь и вижу, что ее машина завалена грушами.

— Что случилось? — спрашиваю. — Кто это сделал?

— Грузовик… — Лида всхлипывает.

— Ты только не волнуйся, — обнимаю ее, глажу по голове. — Ничего не случится с твоим Ягуаром. Я сейчас…

Начинаю есть груши, одну за другой, торопливо глотая непрожеванные куски.

— Они же не мытые, — беспокоится Лида. — Давай, я хотя бы протру.

Достает из сумочки носовой платок, торопливо протирает фрукты, протягивает мне. Вдруг замечаю на платке вышитые красными нитками инициалы «Владимир Вознесенский»…

Прерывает этот ужас только звон будильника.

Бриллиантовая Диадемка

Позади — месяц! Чашка крепкого заварного кофе, геркулесовая каша и в аэропорт! У меня свободные сутки, целые свободные сутки в Москве!

Погода ясная. Встает солнце. В низинах туман. На трассе машин почти нет. Открываю окно, вдыхаю полной грудью тихую августовскую прохладу. Чувствую, как легкие радуются, радость растекается по всему телу. Вдох — выдох, вдох — выдох, вдох…

Подбираю Юлю Гулько у кинотеатра «Октябрь». Она такая нарядная — дорогое, легкое платье в коричневый мелкий цветок изящно подчеркивает тонкую талию и едва прикрывает колени, на ногах коричневые замшевые сапожки на плоской подошве, с коротким широким голенищем, в струящихся по плечам черных, как смоль, прямых волосах заколка в виде бриллиантовой диадемки с серебряным венчиком, на смуглом лице почти нет макияжа. Рассказывает о фильме, что только посмотрела с подругой и, кажется, совершенно не интересуется, куда мы едем. Делаю вид, что меня ужасно волнует фильм и ее красноречивый рассказ о нем, подкидываю в огонь вопросики и веду джиповидный турболет в сторону дома.

— Как тебе новое платьице? — спрашивает Юля, перехватив мой одобрительный взгляд. — Вчера купила. А сапожки? Правда, класс? Заколку мне подарили к платьицу и сапожкам.

— Кто подарил?

— Друзья.

Протягиваю руку, чтобы погладить ее по коленке. Вдруг брезгливо отстраняется, как будто у меня рука вымазана в машинном масле, или как будто это и не рука, а перепончатая лягушачья лапка, или и то и другое.

— Что такое, Юленька?

— Я нервная! У меня всегда так перед месячными. И еще рано встала сегодня. И завтра тоже рано вставать…

— Ну, надо было сразу предупредить, — говорю, скрывая разочарование.

— У меня пока есть время, — отвечает, изо всех сил стараясь придать голосу не свойственную теплоту.

«Пока» — как меня раздражает это слово в подобном контексте. Сразу хочется, чтобы в автомобиле была катапульта пассажирского сиденья. Сейчас хлопнул бы ладонью по светящейся красной кнопке — бамммм! — и пока-пока, Юленька!

— Остановись у супермаркета, — приказывает.

— Зачем?

— Надо что-нибудь к завтраку — и тут же добавляет, чтобы рассеять встрепенувшуюся надежду, — у меня дома пустой холодильник.

— Ок, только ты там по-быстренькому.

— А ты разве не пойдешь со мной? — делает удивленную мордочку.

— А надо?

— Не бойся, я сама заплачу, — выдает немного нервно, очевидно, помня наш единственный совместный поход за продуктами.

— Можно попросить кое о чем? — спрашиваю, как ни в чем не бывало.

— О чем?

— Кое-что мне купить.

Секунду медлит. Видимо, ловит движение моей руки к бумажнику. Ох, как я все это знаю! Как это все шито белыми нитками! Считают себя хитрыми, но даже не догадываются, что, заплатив за мужчину копейку, мгновенно получат рубль. Или догадываются, но пока, видимо, с легкостью получают и десять рублей, и сто за просто так. Не заметив ритуального движения в карман, с достоинством отвечает:

— Нет, я не такая…

— А какая, Юленька?

— Я еще не в том возрасте, чтобы платить за мужчин.

И то верно. Но я за тебя переживаю, хочу, чтобы ты успела подготовиться. Сколько еще продлится твое стрекозиное лето? Года четыре, от силы шесть. Где-то уже ждет кувалда, что в один памятный день долбанет тебя по башке, извини, по головке, аккурат в то место, где сейчас красуется диадемка с серебряным пестиком, и загонит этот чертов пестик по самый твой гипоталамус. Для каждого из нас приготовлена такая кувалда. И каждый должен успеть подготовиться, да и вообще, как пионер, быть всегда готов к новым и новым ударам, потому как никто не обещал, что будет легко…

— Но я хотел попросить только водички, — поясняю, невинно улыбаясь.

— Ну, все равно, знаешь, Леш, отпускать девушку одну…

Блин, выслушивать весь этот бред больше нет сил. Хлопнул ее по спине.

— Ладно, идем!

Не рассчитал — неожиданно получился настоящий мужской дружеский хлопок. Как по спине Яны в нашей с Глазковым фантазии на тему «Кокаин на кладбище». Я не хотел этого, честное слово!

— Ты чего? — растерялась. Смотрит на меня, словно не может поверить, что это с ней наяву. Ну, еще бы — кто-то с нее пылинки сдувает, покупает платьица и сапожки за тысячу евро, бриллиантовые диадемки с серебряными пестиками втыкает в лоб… Не знаю, в какой части моего измученного текстами, ранними подъемами, гайморитом и хроническим недое**бом сознания происходит новое, не предусмотренное программой короткое замыкание, но хлопок по Юлиной спине повторяется с новой силой. Тут до нее доходит, что это не сон, что ее практически уже бьют, и она подпрыгивает от злости.

— Ты что, Алексей…?! С ума сошел…?! Мне же больно!!!

Мне тоже больно, Юлька! И обидно. Долгие годы я не мог никого полюбить. И вот, когда загремели, открываясь, давно несмазанные засовы, и в кромешной холодной пустоте наконец, забрезжил свет, и сердце, проснувшись, потянулось ему навстречу, оказалось, что свет этот — лишь холодный отблеск драгоценных камушков в твоей диадемке?

— Ой, прости, пожалуйста, милая! — говорю. — Никак из образа не выйду. Ты же ничего, в порядке? Ну, не сердись… Идем скорее… Говори, что тебе купить!