Месть негодяя

Главный герой — режиссер. Судя по всему, Альтер эго самого Антониони. Находится в творческом поиске. Но выглядит настолько сытым, спокойным и самодовольным, что всем своим видом утверждает полную творческую импотенцию.

А еще они задолбали курить! Курят везде, в каждом кадре! Кажется, дым валит с экрана в комнату! Ну, просто нечем дышать… Удушливый Антониони!

Только одно место мне понравилась. «Ты летал когда-нибудь на дельтаплане? — говорит герой. — Я хотел бы при общении с женщиной испытывать те же ощущения, что и при полете на дельтаплане. <…> Я хотел бы с женщиной молчать. Но мне приходится разговаривать…» Мне понравился этот монолог, потому что я тоже хотел бы с женщиной разговаривать как можно меньше — как с морем, небом, огнем… Но для этого она должна быть, как море, как небо и как огонь — она должна быть частью моей природы, моего мира, моей вселенной… Мы должны друг друга слышать, не размыкая губ, а порой даже не глядя в глаза, а лишь взявшись за руки… Только тогда я поверю, что в мире есть моя половинка и я ее нашел… Я не знаю, возможно ли это, но я готов ждать, сколько потребуется. И я готов не дождаться… И я больше не хочу обманываться, лишь бы кто-то был рядом, кто-то был… Мне больше не нужен КТО-ТО, лишь бы кто…

А еще запомнился кадр в конце фильма, в отеле в Венеции. Герои объясняются у арочных стеклянных дверей. За стеклом кружатся взволнованные чайки, солнце отражается в зеленой воде канала, его золотые струны превращают темную гостиную в подобие арфы… Как кинематографист, я понимаю — сложно было добиться, чтобы чайки всю сцену, все дубли летали и беспокоились. Для эффекта золотых струн надо было постоянно дымить в гостиной и следить, чтобы дым не клубился, то есть был незаметен. Гондола должна была выплывать точно на определенных репликах, чтобы потом смонтировалось… Я представляю, сколько времени потребовалось режиссеру, чтобы оживить и снять все эти подробности! Но само объяснение героев лживо, напыщенно, претенциозно. Слова-пустоцветы, не проникающие в сердце, не трогающие душу.

У актрисы, исполняющей роль Иды, огромный, непропорциональный лоб. Все время, пока она на экране, я слежу за этим лбом, думаю только о нем, и ничего не могу с этим поделать. И вот, в сцене в лодке в венецианской лагуне, герой гладит ее лоб, а она говорит:

— У меня слишком большой лоб, да?

Ужас!

Совсем другое дело — фильм 1973-го года «Какими мы были» Сидни Поллака.

«Он был слишком похож на страну, в которой жил — все давалось ему слишком легко…» — говорится об одном из героев.

Я сразу переделал эту фразу: «Родион Сидорский был слишком похож на страну, в которой жил — он приносил окружающим много страдания. И самому ему все давалось слишком трудно…» Мы похожи на то место, где родились и где живем.

Барбара Стрейзанд и Роберт Редфорд играют гениально, они живые! То, что они придумывают, не навязчиво, в этом нет претензии. Например, воздушная сценка в кафе, когда она отдает ему второй ключ от своей квартиры, чтобы он мог приходить туда без нее. Она незаметно прячет ключ в один из кулачков и протягивает, чтобы он нашел. А он выбирает не тот кулачок. Тогда она мгновенно скрещивает руки, меняя кулачки, чтобы ключ все равно попал к нему. А он вдруг берет солонку, солил этот ключ, бросает в рот и делает вид, что жует. И вся эта сценка длится не больше десяти секунд…

Когда они серьезно поссорились, он возвращает ей ключ. Они не могут быть вместе, потому, что очень разные. Он легкий, а она все время давит, не дает ему жить и радоваться жизни, хочет, чтобы он становился лучше…

— Кэтти, ты так многого ждешь, — с упреком говорит он.

— Да, но посмотри, как много у меня есть! — отвечает она.

Кажется, мой Родион для меня сейчас, как эта Кэтти для героя Редфорда. Только более хитрый. Как я…

…Проститутка Яна встает с постели, пишет на зеркале губной помадой номер мобильного. Через минуту пойду в душ, а она подсунет в карман моего пиджака пакетик с героином.

Лежу в кровати, прикрывшись простыней. Жду команды.

— Ты в трусах? — кричит Вознесенский от мониторов.

— Ну, да, вроде…

— А на самом деле должен быть голый.

Володя всегда очень подробен, не упускает ни одной детали.

«Я всегда голый, Володя, — мысленно кричу в ответ. — Такая у меня профессия». А вслух:

— Не вопрос, могу раздеться, хорошо, что напомнил!

— Не надо, но, когда будешь выходить, прикрывайся простыней. А заходить будешь уже без простыни, как будто в ванной трусы надел.

Делаю все по правде. Выхожу без трусов, прикрываясь простыней, а в туалете надеваю трусы — я тоже стараюсь быть подробным артистом, даже в такой мелочи, как трусы.

Сняли в сторону окна, переставляют на обратку. И когда снимают в спину, оказываюсь в кадре голой задницей.

— Это ты придумал хорошо, но мы не сможем взять в монтаж? — кричит Володя.

— Почему?

— Ну, как? Все-таки канал, цензура…

— Да, ты что, Володя! Ты давно включал телевизор? Там на каждом канале через каждые пять минут, то голые сиськи, то попа! Удивляюсь, как до сих пор не придумали Новости с дикторами в плавках и купальниках… Подумаешь немного голой мужской попы! Я же не просто так, я показываю ее со смыслом и художественно, это еще одна маленькая подробность к образу Родиона Сидорского…

Настя

Вечером позвонила Настя.

— Чего не звонишь? — спрашивает. — Сегодня пятница. Ты никуда не пойдешь?

— У меня тут хорошее кино в компьютере заряжено, — говорю. — Собираюсь посмотреть.

— А я собираюсь в ночной клуб недалеко от тебя. Можем встретиться.

— Хорошо.

Через полчаса она подъехала. Встретились на углу, у Комаровского рынка.

— Пошли со мной в клуб! — предлагает. — Кино свое потом посмотришь. Ирка сегодня в Москву уехала, а одна я не люблю.

— Нет, Насть, я пас.

— Ну, хоть на пятнадцать минут… Сегодня же пятница — движение!

— Обычно прихожу на пятнадцать минут, а ухожу последним. У меня либо все, либо ничего… Когда-то мог ходить по клубам три раза в неделю. Сейчас жалко времени.

— Мне тоже… — соглашается. — И зачем я туда иду?

— В любом случае я о клубах знаю намного больше чем ты, так что пока ходи.

— Ну, только не изображай из себя старика. Сколько, кстати, тебе лет?

Сказал.

— Сколько-сколько? Не верю… Расскажи секрет.

— Максимум мучного и спиртного, минимум движения и никакого секса с малолетками, конечно…

— У тебя, наверное, дети?

— Да, много, даже не знаю точную цифру.

— У меня еще детей нет, — заявляет. — Но я хочу двух близнецов, мальчиков. Представляю, как иду по улице лет в сорок пять, такая классная телка, а рядом мои пацаны…

Лично я ни одну из своих сорокапятилетних приятельниц не могу назвать «Телкой». По-моему, «Телка» — это что-то безбашенное и до тридцати, с вечно напряженными сосками, агрессивно торчащими в разные стороны сквозь майку на голое тело, ищущее «секса, наркотиков и рок-н-ролла»… Не очень-то я вижу Настю в такой роли, да еще после сорока. Но одобрительно киваю, давая понять, что верю — так и будет. Это важно — стараться верить в мечты друзей и вообще в чужие мечты. Если не верить в чужие мечты, то со временем перестанешь верить и в свои собственные, а там, глядишь, и вовсе перестанешь мечтать, а это опасно для здоровья… По моему глубокому убеждению, мечты — один из главных канцерогенов, мощный анальгетик и 100 % антидепрессант!

— А я больше живу сегодняшним днем, — признаюсь чистосердечно. — Как если бы завтра могло все закончиться. Хотя, конечно, мечтать пытаюсь…

— Какие наши молодые актеры тебе нравятся? — резко меняет тему. — Недавно посмотрела фильм «Плут» с Володей Павликом в главной роли, — закатывает глазки, как будто речь зашла о леденце. — Это теперь мой любимый фильм и любимый артист. Он так там смотрит на девушек. И такой настоящий. Я обожаю фильмы про любовь…

Подошли к клубу.