Месть негодяя

— А ты не настраивайся, — говорю дружелюбно. — И отстраиваться не придется. И чем тебе не нравится слово «жизнь»? Отличное слово для твоей отстройки.

Вне кадра Яна превосходно «отстраивается». Например, утром она решила рассказать мне съемочный эпизод.

— Ты слышал, что случилось с этим Лексусом, на котором я по роли езжу до твоего ареста? — спрашивает.

— Нет, а что с ним случилось?

В это время кто-то подходит и задает Яне вопрос. Например:

— Яна, ты любишь плюшки?

— Еще как! — оживляется Яна и, мгновенно отстроившись, принимается во всех подробностях описывать, какие именно плюшки она любит, где берет и как ест. А я тем временем стою рядом и вежливо жду. Через пять минут тема плюшек исчерпана, и Яна вспоминает обо мне:

— Так вот, Леш, в тот раз, когда я въехала на нем в кусты, на бампере получилась маленькая царапинка. Но никто кроме меня об этом не знал до тех пор, пока…

В это время мимо проходит художник-гример. Яна снова мгновенно отстраивается, окликает ее:

— Катюш, лак для ногтей далеко? Дай мне его, пожалуйста, я хочу сравнить. Я тут купила себе лак, по-моему, неплохой, но не уверена, что он точно совпадет по цвету…

Снова стою и жду, так как, в отличие от Яны, отстраиваюсь гораздо медленнее и все еще хочу услышать во всех подробностях историю про Лексус.

Она заканчивает разговор с Катей, но уже не помнит, о чем мне рассказывала — видимо отстроилась окончательно и бесповоротно. Приходится напомнить о себе.

— Ах, да, Леш, извини, я сейчас быстренько слетаю в одно место и приду, никуда не уходи, — щебечет и скрывается из виду…

Текст, на котором ей так сложно «отстраиваться» мы с редактором полдня переписывали. Яна тоже могла поучаствовать, но предпочла болтать по телефону с Валей. И вот, теперь она плачет.

— Милая, не надо плакать, — говорю ласково. — Если люди написали тебе текст, хотя вовсе не обязаны это делать, то хотя бы из уважения к ним попробуй напрячь свой актерский дар и не выбрасывать реплики. Иначе мне придется тоже выбрасывать мои реплики, и сцена сведется к нашему молчаливому созерцанию друг друга…

— Но я же не такая умная, как Вы, Алексей, — отвечает громко, чтобы все вокруг слышали.

— Не пойму, на что ты обижаешься?

— А я не обижаюсь, с чего Вы взяли, — снова почти кричит, давая окружающим понять, что это я ее довел до слез.

— Ну, да, конечно, не обижаешься. Тогда чего вскочила, нарезаешь вокруг меня ритуальные круги и ревешь?

— Я не реву, с чего Вы взяли? — разносится над вокзалом. Случайные пассажиры на соседних платформах уже оборачиваются.

— Ян, давай оставим эти актерские штучки. Я с тобой искренен и открыт. Будь и ты открыта…

— Знаете что, Алексей, я Вам не консервная банка, и не форточка, чтобы быть открытой! И не надо на меня кричать! Я тоже могу крикнуть так, что мало не покажется! — разносится над городскими крышами…

Если бы это были не съемки, я бы не стал слушать, — просто поднялся и ушел. Это еще одна причина, почему я один — я всегда ухожу, когда начинается базар, а он начинается, рано или поздно. Но тут нельзя — нам работать еще несколько месяцев и я не хочу, чтобы личное нам мешало. А еще продолжаю искать — из этого внезапного конфликта мне, возможно, удастся выудить неожиданную эмоциональную подробность, что пригодится нам обоим в выстраивании взаимоотношений Родиона и Натальи…

На площадку приезжает жена Володи Ольга, с сынишкой Ванечкой. Ванечке два с половиной года. У него светлые, вьющиеся волосики — стоят шапочкой. Володя светится. Я его еще ни разу не видел таким светящимся, как будто он только что проглотил софит. И вообще давно не видел я таких счастливых людей.

Оле нет и тридцати. А Володе будет на будущий год пятьдесят. Но Оля идеально подходит Володе. Он резкий, взрывной, прямой и бескомпромиссный. Она мягкая, приветливая и улыбчивая. И при этом очень красивая — это редкое сочетание в наше время. Познакомились на съемках — Володя снимал музыкальный клип, а Оля пришла на кастинг. Поймала сразу двух зайцев — один из них Володя, другой — главная роль в клипе. Хотя, конечно, Володя не заяц.

Где найти нормальную девушку, чтобы тоже как будто проглотить софит? Вокруг сплошной рынок. Одна в «Одноклассниках» прислала письмо с чашечкой кофе.

— Согласен, — отвечаю со смайликом. — Где и когда?

Обменялись номерами телефонов.

— Только у меня украли телефон на выходных, — добавила. — А в старом не работает динамик, но сегодня вечером должны одолжить на время нормально работающий аппарат.

«Одолжить на время»! Сходи да купи, не крутой, за штуку баксов, а обычный, долларов за сто. Это разве большие деньги в наше время? Есть и дешевле, кстати. Как ни познакомишься с девушкой, тут же выясняется, что в прошедшие выходные она потеряла телефон. Или, того хуже, ее выселяют.

Вот, и Юля Гулько написала на днях: «Сижу и плачу! Нет близкого человека и скоро платить за квартиру, а денег нет — могут выселить…».

Почему парни свои телефоны не теряют, и их не выселяют? А эти бесконечные статусы: «Хочу подарочка!» А фотографии? У той, что телефон потеряла, аватарка такая: она стоит на коленях на биллиардном столе в позе собачки и на нижней части спины, где они обожают рисовать татуировки, держит бильярдный шар. Слава богу, в одежде, но пол татуированной задницы все же торчит из-под джинсов. Я не против — смотрится сексуально. Но в качестве матери моего будущего ребенка я ее представить не могу. Половина девушек в «Одноклассниках» сфотографирована в постели, на полу, на газоне, на пляже, на капоте автомобиля, на крыле самолета, на кокпите яхты — одним словом лежа. Видимо, постель — одна из характерных подробностей нашего свободного времени так же, как эпоху Гагарина — космодром, железная дорога, сноп пшеницы, молот, циркуль и токарный станок…

Продолжаю размышлять об этом вечером, за просмотром старого кино.

«Идентификация женщины» Микеланджело Антониони кажется мне занудным. Актеры играют с претензией, привлекают внимание к каким-то второстепенным подробностям. Как будто у них есть что-то более важное, чем рассказать историю героев, что-то дополнительно к роли. Весь фильм пытаюсь, понять, что же это. Не понимаю и начинаю раздражаться. Героиня постоянно заставляет себя шевелиться. Один хороший режиссер говорил мне: «Никогда не замирай в кадре! Если актер замирает в кадре и при этом он не в гробу — это плохой актер». В жизни мы не замираем, даже во сне. Но когда актер двигается только, чтобы двигаться, как будто боится, что зрители в кинозале станут показывать на него пальцами и шушукать: «О, смотрите-ка, он не шевелится, какой плохой актер! Или, может, он уже умер?» — это сразу бросается в глаза. При виде такого актера на экране мне представляется волшебник-шарлатан, пытающийся оживить куклу…

От главного героя меня тошнит. От его вычурной глубокомысленности и самовлюбленности. Такое впечатление, что десятилетия актерского нарциссизма убили в нем мужчину. Осталась только мужественная оболочка, сквозь которую наружу рвется женственность. Превращение актера в женщину — это настоящая трагедия, достойная глубокого художественного исследования. Но, к сожалению, не она в центре внимания. А некий умозрительный поиск идеальной женщины. Которой нет. Как нет ничего идеального. Если бы в финале фильма герой нашел эту идеальную женщину в себе, вот, тогда фильм был бы гениален!