Меткий стрелок. Том II

— Скукум вернулся с охоты. Там, в верховьях реки, десятки лодок вмерзли в лед.

Опять спасать «чечако»! Я застонал.

Глава 23

Послав Артура за Скукумом, я бросился к складу, где мы хранили зимнее снаряжение. Мои новые муклуки, парка, малахай — все, что сшила для меня Снежинка, было здесь. Быстро переоделся. Теплый, мягкий мех, невесомая кожа карибу — я чувствовал себя другим человеком. Готов к холоду. Готов к делу.

Пришел индеец, спросил, что будем делать.

— Готовь нарты! — крикнул я, затягивая пояс. — Собак! Быстро!

Он кивнул, без лишних слов. Я же побежал к салуну, где уже собрались жители Доусона.

— Кузьма! Иван! — голос мой, несмотря на холод, прозвучал громко. — Скукум говорит, выше по Юкону лодки вмерзли в лед! Там много людей! Нужно идти на помощь! Немедленно! Собирайтесь.

Реакция была мгновенной. Лица доусоновцев, еще минуту назад сонные, ожили.

— Сколько людей, Итон? — спросил Кузьма.

— Никто не знает точно. Но много. Счет идет на сотни!

— Собирайтесь, мужики! — Кузьма обвел взглядом собравшихся. — Кто может идти? Нужны сани, собаки! А ну, быстро!

Поселок зашумел. Люди бросились к своим жилищам, собирая провиант, теплую одежду. Те, у кого были собаки, поспешили к псарням. У меня самого теперь было два десятка лаек, которые я купил у Снежинки. Две полноценные упряжки.

Скукум Джим уже стоял у псарни. Собаки, почуяв движение, взволнованно залаяли. Северные лайки — сильные, выносливые. Каждая собака — это несколько десятков фунтов груза, что она может тащить по снегу и льду. Десять собак — это полтонны или больше. Двадцать — уже тонна.

— Кого берем? — спросил я Джима, пока он выбирал животных, хватая за шкирку, осматривая лапы.

— Сильных, Итон. Выносливых. Кто лед чует.

Он выбрал восьмерых. Я помнил только кличку вожака — «Волчий клык» — и тех трех, что шли впереди — «Буран», «Ветер» и «Гром». Целая стихия, запряженная в нарты. Я сам немного нервничал — это был мой первый настоящий выход с собаками. Учился я недолго, теперь пришла пора сдавать экзамены.

Нарты — длинные, узкие сани без полозьев, с загнутым носом. Упряжь — кожаные шлейки, центральный ремень-потяг. Запрягают цугом, попарно. Джим помогал мне, быстро и умело. Собаки рвались вперед, нетерпеливо подпрыгивая и повизгивая.

— Стоять, черти! — прикрикнул на них Джим.

Наконец, упряжка была готова. Восемь лаек, выстроившиеся в два ряда, привязанные к нартам. На нартах — мешки с теплыми одеялами, провиантом, аптечкой, веревки, топоры, лопаты, еда. Много еды.

На берегу уже собирались другие партии. Староверы с собаками, несколько старателей, у которых тоже были свои упряжки. Штук пять нарт, человек двадцать-тридцать. В Доусоне уже нашлись люди, готовые рисковать жизнью ради незнакомцев. Это было хорошо.

— Идем! — скомандовал я, ухватившись за заднюю перекладину нарты — *погон* по-местному. Вторая пара рук, что держит нарты, управляет ими. Скукум встал впереди, показывая дорогу.

Собаки рванули вперед. Мы двинулись вверх по Юкону, вдоль берега. Под ногами — снег, тонкой коркой покрывающий землю. Справа — замерзшая река, белая, молчаливая. Слева — темный, хвойный лес.

Над Доусоном еще стоял дым костров, слышался стук молотков — стройка не останавливалась ни на минуту. Но мы уходили от города, от его тепла и суеты, в дикую, замерзшую глушь.

Погода очень быстро испортилась. Похолодало, пошел густой, плотный снегопад. Видимость — метров пятьдесят, не больше. Снег лепил в лицо, ветер пронизывал до костей. Шли медленно, осторожно.

— Скукум! Нужно кричать! Иначе пропустим кого-нибудь.

— Знаю! — ответил он.

Каждые пятьсот метров мы останавливались. Джим складывал ладони рупором и орал:

— Эй! Люди! Доусон! Идем на помощь! Живые есть?!

Потом я.

— Доусон! Эниван хиар?!

Голоса уносил ветер, растворялись в снежной пелене. В ответ — только вой ветра да скрип нарт по снегу.

Шли, меняясь местами. Скукум шел впереди, протаптывая тропу в свежем снегу. Потом я сменял его. Это было тяжело. Снег рыхлый, вязкий. Каждым шагом проваливаешься по ступню, а то и глубже. Собакам тоже тяжело. Они пыхтели, напрягались, но тянули. Вожак, Волчий Клык, с силой напирал в шлейку, задавая темп и кусая отстающих или халявщиков.

Время от времени собаки начинали грызться. Что-то не поделили, или просто нервы сдавали от усталости. Рычание, лай, визг…

— Хо! — останавливал упряжку Джим.

Мы бросались к собакам, растаскивали их. Порядок навдили быстро. Самые непонятливые получали шестом по хребету.

— Сработаются — махал рукой Скукум — К зиме будут как шелковые

— Уже зима! — возражал я, опять проваливаясь в снег

— Это еще не зима! Вот будет минус шестьдесят, начнут трещать деревья…

Я сначала обалдел, а потом понял, что Джим говорит про градусы по фаренгейту.

Постепенно упряжка успокаивалась. Снова — Муш! — и собаки с натугой тянули нарты дальше.

Прошли несколько миль. Снегопад не ослабевал. Мир сузился до узкой полосы между берегом и лесом. Замерзшая река, покрытая торосами и снегом, казалась враждебной, безжизненной. Ни признака жилья, ни звука, кроме ветра и нашего собственного движения.

И тут… Скукум замер. Поднял руку.

— Стой, Итон. Слышишь?

Я прислушался. Сквозь шум ветра… Едва слышный звук. Стук топора. Или… удары. Слабые, неритмичные. И запах дыма.

— Там! — Джим махнул рукой в сторону реки.

Мы осторожно двинулись к берегу. Подошли к краю. Лед здесь был неровным, покрытым торосами. И вот, среди нагромождений льда и снега, мы увидели их.

Двое. На берегу. У костра. Рядом — перевернутая лодка, наполовину вмерзшая в лед. Они таскали что-то с лодки на берег — ящики, мешки.

Один — толстый, кряжистый. Второй — высокий, тонкий, с лицом, которое даже сквозь грязь и усталость выглядело… породистым.

Они заметили нас, замерли. Толстячок даже положил руку на ружье. Я вышел вперед.

— Привет! Мы из Доусона! Идем на помощь!

Оба облегченно выдохнули.

— Слава Богу! Мы думали… все. Приехали.

Тонкий, высокий, подошел ближе.